Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал
«Я знаю, что большая часть того, что мне пишет Ницше, носит импульсивный характер, он пишет из злости, хочет наказать меня. Вы говорили с ним. И, я не сомневаюсь, говорили с ним обо мне. Я должна знать, что он действительно про меня думает. Вот о чем я прошу вас. Что он говорит обо мне? Он что, правда ненавидит меня? Он действительно считает меня таким монстром?»
Брейер помолчал какое-то время, обдумывая все скрытые значения вопросов Лу Саломе.
«Но я, — продолжила она, — задаю вам очередную порцию вопросов, хотя вы не ответили еще не предыдущие. Вы смогли убедить его поговорить с вами? Вы до сих пор видитесь с ним? Сдвиги есть? Нашли ли вы лекарство от отчаяния?»
Она замолчала, уставившись прямо в глаза своему собеседнику в ожидании ответа. Он чувствовал, как нарастает давление; давление исходило со всех сторон — от нее, от Ницше, от Матильды, от ждущих его пациентов, от фрау Бекер. Ему хотелось кричать.
В конце концов он сделал глубокий вдох и произнес:
«Дорогая фройлен, мне очень жаль, но я могу только сказать, что не могу ответить на ваши вопросы».
«Не можете ответить! — удивленно воскликнула она. — Доктор Брейер, я не понимаю».
«Войдите в мое положение. Я могу понять, почему вы задаете мне эти вопросы, но не могу на них ответить, не нарушая права моего пациента на конфиденциальность».
«Это значит, что он стал вашим пациентом и вы продолжаете видеться?»
«Увы, я не могу сказать вам даже этого».
«Но, я уверена, ко мне это не относится, — произнесла она полным негодования голосом. — Я не человек с улицы и не сборщик податей».
«Мотивы того, кто задает вопросы, не имеют значения. Имеет значение только право пациента на конфиденциальность».
«Но это не просто обычный случай предоставления медицинских услуг! Весь этот проект был моей идеей! Я несу ответственность за то, что привела Ницше к вам, чтобы не дать ему покончить с собой. Вне всякого сомнения, я заслуживаю знать, к чему привели мои старания».
«Да, словно вы начали эксперимент, а теперь хотите знать, что у вас получилось».
«Именно так. Вы же не откажете мне в этом?»
«Но что, если, сказав вам, сообщив вам результат, я поставлю весь эксперимент под угрозу?»
«Как такое может случиться?»
«Поверьте моим словам. Помните, вы обратились ко мне, потому что считали меня экспертом. Так что будьте добры относиться к моему мнению как к мнению эксперта».
«Но, доктор Брейер, я же не безразличный прохожий, не просто свидетель происшествия, у которого судьба жертвы вызывает болезненное любопытство. Ницше был мне небезразличен — и сейчас небезразличен. Тем более, как я уже говорила, я несу некоторую ответственность за его страдания. — В ее голосе появились пронзительные нотки. — Я тоже переживаю. И я имею право знать».
«Да, я слышу, что вы переживаете. Но как врач я должен в первую очередь заботиться о своем пациенте и быть на его стороне. Может, когда-нибудь, когда вы определитесь с вашими планами относительно карьеры в медицине, вы сможете войти в мое положение».
«А мои страдания? Или это не считается?»
«Мне жаль, что вы так мучаетесь, но я ничем не могу вам помочь. Я вынужден посоветовать вам обратиться за помощью к кому-нибудь еще».
«Вы можете дать мне адрес Ницше? Я могу связаться с ним только через Овербека, который, наверное, не передает ему мои письма!»
Настойчивость Лу Саломе начала раздражать Брейера. Он должен был четче объяснить ей свою позицию.
«Вы задаете мне сложные вопросы об обязанностях врача перед пациентами. Вы хотите заставить меня делать вещи, которые я считаю нецелесообразными. Но теперь я не сомневаюсь, что не могу сказать вам ничего — ни где он живет, ни в каком он находится состоянии, не могу даже сказать, является ли он моим пациентом. Кстати, что касается пациентов, фройлен Саломе, — произнес он поднимаясь со своего стула, — я должен вернуться к тем, кто меня ждет».
Лу Саломе начала вставать, и Брейер вручил ей принесенную ею пачку писем: «Я должен вернуть это вам. Я понимаю, зачем вы их принесли, но если, как вы говорите, ваше имя для него — острый нож, я не смогу извлечь никакой пользы из этих писем. Я боюсь, что совершил ошибку, согласившись читать их».
Она выхватила из его руки письма, развернулась на каблуках и, не проронив ни слова, бросилась вон.
Подняв бровь, Брейер опустился на свой стул. Кажется, это была его последняя встреча с Лу Саломе. Но вряд ли! Когда вошла фрау Бекер и спросила, приглашать ли герра Пфеффемана, который жутко кашлял в приемной, Брейер попросил ее дать ему еще пару минут.
«Сколько угодно, доктор Брейер, только дайте мне знать. Может, чашечку горячего чая?»
Но он покачал головой и, оставшись наедине с собой, закрыл глаза, надеясь передохнуть. Он вновь попал в плен видений о Берте.
ГЛАВА 18
ЧЕМ БОЛЬШЕ БРЕЙЕР ДУМАЛ О ВИЗИТЕ Лу Саломе, тем сильнее он злился. Он злился не на нее — она теперь вызывала у него преимущественно страх, — но на Ницше. Все то время, что Ницше ругал его за поглощенность мыслями о Берте, за — как он сказал? — «жратву из корыта похоти» или «копание в отбросах мозга», рядом постоянно побирался и обжирался он сам!
Нет, он не должен был читать ни строчки из этих писем. Но он не сразу понял это, и что он теперь мог поделать с увиденным? Ничего! Ни о письмах, ни о визите Лу Саломе он не мог поговорить с Ницше.
Странно, что он и Ницше лгали об одном и том же — каждый из них скрывал от другого Лу Саломе. Интересно, оказывало ли это расхождение такое же влияние на Ницше, как на него? Чувствовал ли Ницше себя грязным? Испытывал ли он чувство вины? И был ли способ использовать это чувство вины в интересах Ницше?
«Тише, — говорил себе Брейер в воскресенье утром, поднимаясь по широкой мраморной лестнице к комнате № 13. — Не предпринимай никаких радикальных действий! Происходит нечто важное. Только посмотри, как далеко мы ушли за какую-то неделю!»
«Фридрих, — сказал Брейер сразу после небольшого медицинского осмотра, — прошлой ночью мне приснился странный сон с вашим участием. Я в кухне ресторана. Повара-растяпы разлили по всему полу масло. Я поскальзываюсь и роняю бритву, которая застревает в трещине. Тут входите вы, хотя выглядите совсем по-другому. Вы одеты в генеральскую форму, но я знаю, что это вы. Вы хотите помочь мне вытащить бритву. Я прошу вас не трогать ее, говорю, что вы только загоните ее еще глубже. Но вы все равно пытаетесь ее вытащить и действительно только загоняете глубже. Она прочно застревает в трещине, и когда я пытаюсь ее вытащить, обрезаю себе пальцы. — Он замолчал и вопросительно посмотрел на Ницше. — Что вы скажете об этом сне?»
«А что вы о нем скажете, Йозеф?»
«По большей части, как и почти все мои сны, это полная чушь — только та часть с вашим участием должна что-то обозначать».
«Вы до сих пор помните этот сон?»
Брейер кивнул.
«Смотрите его и начинайте чистить дымоходы».
Брейер колебался. Он казался встревоженным и пытался сосредоточиться.
«Давайте посмотрим… Я что-то упустил… Моя бритва, вы входите…»
«В генеральской форме».
«Да, вы приходите в образе генерала и пытаетесь мне помочь — но не помогаете».
«На самом деле я только все порчу — я заталкиваю бритву еще глубже».
«Да, все это совпадает с тем, о чем я говорил. Дела идут все хуже: одержимость Бертой, фантазия о поджоге дома, бессонница. Мы должны найти какой-нибудь другой путь».
«А я одет как генерал?»
«Ну, с этим как раз все понятно. Униформа появилась из-за ваших величественных манер, поэтической речи и ваших прокламаций. — Новая информация, полученная от Лу Саломе, придала ему смелости, так что он продолжал: — Это символизирует ваше нежелание присоединиться ко мне, спуститься с небес на землю. Например, возьмем мою проблему с Бертой. По опыту работы с пациентами я знаю, насколько часто возникают проблемы с противоположным полом. В сущности, никто не застрахован от мук любви. Гете знал об этом, и потому его „Страдания юного Вертера“ — такое сильное произведение: эти любовные страдания затрагивают сущность каждого мужчины. Несомненно, такое случалось и с вами».
Не дождавшись ответа Ницше, Брейер продолжал:
«Готов спорить на крупную сумму, что у вас был такой опыт. Почему бы вам не поделиться этим со мной, чтобы мы могли общаться честно, на равных?»
«А не как генерал и штатский, власть имущий и бесправный! О, простите, Йозеф, я обещал не говорить о власти, даже если проблемы власти настолько очевидны, что их просто нельзя обойти! Что касается любви, я не буду отрицать, что все мы, в том числе и я, испробовали вкус причиняемой ею боли. Вы упомянули „Юного Вертера“, — продолжал Ницше. — Но позвольте мне напомнить вам слова Гете: „Будь человеком и не повторяй за мной — но будь собой! Только собой!“ Знаете ли вы о том, что он вставил эту фразу во второе издание книги потому, что слишком многие молодые люди последовали примеру Вертера и покончили с собой? Нет, Йозеф, суть здесь состоит не в том, чтобы я показал вам, как это было со мной, но в том, чтобы я помог вам найти ваш собственный путь перерасти ваше отчаяние. Итак, что там было с бритвой из вашего сна?»
