Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Анна Моц
Когда Лиллиан рассказывала о начале жизни с Рэем, меня поразило, что она, казалось, вспоминала об этом с некоторой долей нежности, но в то же время со страхом и тревогой. Их брак был омрачен жестоким обращением и закончился смертью, но эти факты, хоть и были определяющими, но все же не всеобъемлющими. Как это часто бывает, все начиналось с романтических отношений, в результате чего на свет появились двое детей, которых Лиллиан по-прежнему любила. Это не значит, что нужно искать баланс между хорошим и плохим. Смысл в том, что даже те отношения, которые становятся источником травм и заканчиваются трагедией, имеют нечто общее с отношениями, считающимися нормальными. Работая с пациентками вроде Лиллиан, я всегда напоминаю себе, что лучше выслушать историю женщины целиком, а не выделять худшие ситуации, которые превратятся в мрачную подборку воспоминаний. Я пытаюсь углубиться в моменты, которые кажутся мне наиболее значимыми, но в то же время необходимо, чтобы пациент рассказал о своей жизни так, как считает нужным. Тогда я смогу понять, как возникли эти ситуации и что они означают для пациента. Это постоянная борьба между простым наблюдением и взятием на себя инициативы, между подталкиванием пациента в нужную сторону, а иногда и давлением на него для получения дополнительной информации, и попыткой в то же время избежать навязывания собственных предубеждений.
Не менее важно помнить, к каким последствиям может привести повторное погружение в травмы прошлого. Даже в случае с Лиллиан, которая казалась сдержанной и собранной, этот процесс должен был протекать бережно и в виде коротких подходов, чтобы она не чувствовала себя подавленной и мысленно не переносилась в дом, где происходило насилие. Сперва я предложила начать с конца и сосредоточиться на преступлении. Но Лиллиан возразила и дала понять, что ей хотелось бы постепенно дойти до этого момента, начав с безопасных тем — зарождения отношений и жизни детей. Я, разумеется, согласилась и напомнила женщине, что именно она задает темп: моя задача — поддержать, а не допросить. Но даже такой рассказ явно ее утомлял, и через полчаса она спросила, можем ли мы закончить сессию раньше. Я быстро согласилась и поблагодарила ее за откровенность. Лиллиан выглядела обрадованной тем, что начала снимать с души тяжкий груз, но в то же время и истощенной из-за того, сколько усилий на это требовалось.
После ухода Лиллиан я писала заметки, и у меня возникало все больше вопросов. В том числе меня интересовало, как такие непохожие люди стали парой. Детство Рэя было непростым, в его жизни было мало заботы и любви. Лиллиан же проявляла инстинктивный интерес к проблемам и потребностям окружающих. Она была младшим ребенком в состоятельной семье. Это означало, что ее воспитание включало не только хорошую школу и занятия теннисом и нетболом, но и волонтерство в благотворительной организации. К концу встречи я была довольна тем, что борьба за контроль в начале сессии переросла в продуктивное сотрудничество. Когда сеанс близился к завершению, взгляд Лиллиан задержался на мне, будто бы ища подтверждения тому, что я понимала, о чем она рассказывала. Мне показалось, что в этот момент мы по-настоящему познакомились и были готовы начать психотерапию как положено.
Моя работа с Лиллиан была потенциально травмирующей, поскольку проходила в напряженный период, когда женщина ожидала решения суда. Существовало два варианта исхода: ее могли отправить или в тюрьму, или в психиатрическую лечебницу в зависимости от того, каким было убийство — предумышленным или нет. Избавление Лиллиан от десятилетий домашнего насилия в форме крайней жестокости привело ее в точку, где она была на грани потери свободы и доступа к важнейшим элементам ее жизни: детям, питомцам и дому. Изначально женщину отправили в тюрьму в ожидании суда. Однако вскоре стало очевидно ее состояние подавленности и диссоциации после убийства Рэя, из-за чего ее перевели в больницу для диагностики в соответствии с Законом о психическом здоровье. Женщина 55 лет переехала из дома в пригороде в закрытое отделение психиатрической клиники, где ее жизнь рассматривали чуть ли не под микроскопом. Двери здесь запирались на замок, пациентов повсюду сопровождала медсестра, а большинство соседей были явно психически больны: они реагировали на голоса в голове и прочие галлюцинации, проявляли жестокость по отношению друг к другу и медперсоналу, а также прибегали к формам самоповреждения различной тяжести. Не спасала и обстановка в отделении, которая должна была успокаивать: растения в горшках, удобная мебель и окна от потолка. В коридорах царили угрожающая атмосфера и ощущение, что в любой момент насилие может вылиться в пронзительный звук сигнализации, который заставит медсестер бегать в поисках зачинщиков.
Наряду с объективной реальностью существовал психологический груз понимания, что женщина убила человека — того, кого она когда-то любила. Какими бы ни были обстоятельства, лишение другого человека жизни — это поступок, который несет в себе невообразимую тяжесть. Он, скорее всего, заставит преступника усомниться в собственном здравомыслии. Человек, пересекший эту черту, больше не сможет полностью полагаться на себя, не будет до конца уверен в уровне самоконтроля и не сумеет избавиться от мысли, что когда-нибудь это может повториться. Пересечение грани между воображением и реальностью означает, что исчезло чувство безопасности в мире фантазий. Паранойя, посттравматическое стрессовое расстройство и бред преследования — это серьезные факторы риска. Нам было важно учитывать возможность того, что Лиллиан захочет совершить самоубийство. Именно поэтому я начала работать с женщиной в тот период, несмотря на то что ей пришлось столкнуться с травмами прошлого с очередным психологом в момент особенной уязвимости и нестабильности.
В отличие от других пациентов Лиллиан не украшала комнату постерами, фотографиями близких или мягкими игрушками. Она не взяла с собой ничего, чтобы сделать обстановку более комфортной, хотя это стандартная практика в закрытом отделении больницы. Кроме того, она не позволяла кому-либо видеть себя в халате, пижаме и тапочках. Она продолжала оставаться такой же опрятной и собранной, как и на нашей первой встрече. Казалось, что порядок во внешности отражал порядок в мыслях. Перед второй сессией Лиллиан встретила меня в комнате отдыха с блокнотом в руках. В нем были выдержки из старого дневника, где она подробно писала о жестоком обращении Рэя с ней. Перечитав записи из прошлой жизни, она оживила в памяти события, которые интуитивно стремилась подавить, и это вызвало у нее желание возобновить наш разговор. Казалось, что слова сами вылетают из ее уст, пока она
