Кен Уилбер - Проект Атман
Если же индивид все же «возвращается», и при том вполне окончательно, то обычно он оказывается намного лучше приспособленным — он чувствует себя увереннее, больше открыт миру и меньше пользуется защитными механизмами. Но ни в каком случае, — остается ли он шизофреником, или возвращается исцеленным, — не бывает ничего, напоминающего «просветление» или «мокшу».[64] «В сообщениях о выздоровевших шизофрениках нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что освободившись от патологических паттернов своей жизни до болезни, они продолжают исследовать те внутренние переживания, которые прежде их переполняли. В отличие от мистиков, чей внутренний опыт сознательно направляется в течение какого‑то периода времени и развивается в культурном контексте, переживание глубочайших чувств у шизофреника случается внезапно и в отрыве от его социального функционирования [оно не транс-, а пред — биосоциальное]. Бегство в психоз, будучи успешно завершено, восстанавливает его способность функционировать в качестве полезного члена общества, но вовсе не обязательно подготавливает его к занимающему всю жизнь процессу интеграции внутреннего [трансперсонального] опыта и социального функционирования» [386].
«Успешный» шизофренический эпизод (когда индивид возвращается «исцелившимся») представляется мне точным примером истинной регрессии на пользу «эго». Это, как сейчас предполагают многие исследователи, творческий тип психического переустройства и роста, некий вид опыта смерти и нового рождения [49], [217], [239], [347]. Излечившиеся шизофреники склонны говорить о своих «прежних Я», как о полностью неадекватных, плохо приспособленных, фрагментированных или даже неспособных к обычной жизни. Одна женщина так рассказывала о своем «расстройстве»: «Что‑то со мной случилось, не знаю что. Все, что было моим прежним «Я», рухнуло и рассыпалось, вместо него возникло какое‑то новое существо, о котором я ничего не знаю». Но та прежняя самость, которая «рассыпалась», была, оказывается, «жалким созданием, которое не могло ни справиться со своей жизнью, ни сбежать от нее, ни приспособиться к ней. Поэтому эта прежняя самость стала безумной и умерла в муках…» [386].
После пяти дней интенсивного страдания, безумия и буквального умирания ее старой самости эта женщина возникла заново с тем, что она назвала «новым «Я», в относительно умиротворенном состоянии по отношению к миру и своему бытию. Не трансцендентная и просветленная самость, а просто хорошо отрегулированная самость. «Здоровое “эго”», как сказал бы психоаналитик.
Сам я считаю, что одна из вещей, которые действительно происходят в эпизодах такого типа — (я, опять таки, не хочу исключать биохимические факторы, а, с другой стороны, не хочу отрицать, что многие феномены, получающие неправильный диагноз шизофрении, являются зачатками подъема кундалини в тонкие области — такова интерпретация Саннеллы и Бентова) — это то, что индивид регрессирует к той глубинной психологической структуре, которая была повреждена при ее построении в младенчестве или раннем детстве. Главной среди них является, на мой взгляд, стадия телесной самости, то есть та стадия, когда самость впервые отделяется от не — себя, и когда сознание, предположительно, должно прочно закрепиться в теле, которое с этого момента будет служить надежной базой действий самости в грубой области. Р. Д. Лэйнг полагает, что неудача при закреплении сознания в теле в ходе дальнейшего развития приводит к преувеличенному расщеплению или диссоциации тела от ума и к построению системы «фальшивой самости» [238], [239]. Я не просто согласен с его общими положениями, но, как мне думается, в своем описании последовательностей развития подкрепляю это согласие. В частности, можно отметить следующее.
На мой взгляд, двумя «опасными» моментами в этиологии шизофрении являются возникновение стадий телесной самости и ментального «эго». Нарушение стадии телесной самости может препятствует полному закреплению сознания в теле, так что базой для последующего построения личности становится слабое образное тело, что приводит к системе «фальшивой самости». По существу, это происходит, как я полагаю, с возникновением ментально — эгоической стадии: поскольку личность не обоснована прочно в сильном теле — образе, то как только «эго» начинает дифференцироваться от тела, оно заранее обречено на его «неправильное» восприятие в качестве части «другого». Поэтому далее оно непременно станет жертвой более насильственной, чем обычно, формы диссоциации ума и тела (в течение стадий комплекса кастрации), оставляя индивида с «фальшивой самостью», разобщенной телом. Таким образом, согласно Лэйнгу, шизофреник склонен переживать свой «ум» как «самого себя», тогда как тело воспринимается им как «другое» [238].
Мне хотелось бы, однако, немного добавить к соображениям Лэйнга: как только при диссоциации от тела создается фальшивая самость, тем самым подготавливается сцена для того, что обычно оказывается самым драматичным аспектом шизофрении. Мы видели, что, вообще говоря, в любой момент после возникновения «эго» может появиться тонкая область сознания. Поэтому индивид с подросткового возраста потенциально открыт для естественного возникновения тонкого сознания. Суть в том, что когда, и если, оно возникает у шизофреника, оно воспринимается только системой фальшивой самости. Оно встречается при этом не с сильным «эго» или с Кентавром, а со слабо укорененной фальшивой самостью. И результатом этого, как я думаю, бывает классический «шизофренический срыв с религиозным прозрением». Тонкие энергии наводняют затопляют фальшивую самость, вынуждая ее регрессировать к низшим структурам с одновременным затоплением содержанием высших областей. Обратите внимание, что по статистике шизофренические срывы чаще всего происходят в возрасте от пятнадцати до двадцати лет [200] — как раз тогда, когда может начать возникать тонкий уровень сознания. Я предполагаю, что здесь имеет место прорыв тонкого уровня и распад самости.
Вернемся к нашей истории: в ходе серьезного срыва индивид регрессирует к той глубинной структуре (телесной самости или какой‑то другой), которая при своем построении в младенчестве или раннем детстве была «травмирована». Он регрессирует буквально к этой точке развития [6], [7] и потому как бы перестраивает личность, основывая ее на этой точке. Можно сказать, что после повторного соприкосновения с этим нарушением глубинного комплекса или структуры, после его «повторного проживания», все вышележащие слои сознания самопроизвольно перетасовываются или перестраиваются вокруг улучшенной, трансформированной глубинной структуры. Это подлинное переживание роста, настоящая регрессия в интересах «эго». Как удачно выразился Энтони Бойзен, «по этой причине мы можем прийти к заключению, что подобные [шизофренические] расстройства не обязательно злокачественны, а, подобно лихорадке или воспалению в физическом организме, являются попытками регрессии на более низкие уровни ментальной жизни для усвоения определенного количества жизненного опыта, до того не усвоенного» [49].
Суммируя все сказанное, шизофренический срыв (но не хроническую шизофрению) лучше всего понимать как подлинную регрессию в интересах «эго» с последующей прогрессивной эволюцией к более здоровому «эго». Он также может принести индивиду, его новому «эго», глубокие прозрения. Однако в большинстве случае этот сдвиг нежелателен и происходит против воли индивида, лишая его доступа к логическим, синтаксическим, членским и эгоическим структурам. И чем бы ни заканчивался шизофренический эпизод, индивид не выйдет из него ни просветленным, ни с подлинным сознанием единства.
На подлинно мистическом пути прогрессивной эволюции не наблюдается ничего из вышесказанного, за исключением того признанного факта, что мистик исследует и осваивает некоторые из тех же самых высших областей, которые подавляют шизофреника. Мистик стремится к прогрессивной эволюции, он готовит себя к ней. Подготовка к достижению — если повезет — постоянных, зрелых и трансцендентных структур единства отнимает почти всю жизнь. В то же время мистик сохраняет потенциальный доступ к «эго», к логике, к вербальному и культурному членству, синтаксису и так далее. Он следует по тщательно расписанному пути под внимательным руководством. Он соприкасается не с прошлым и с инфантильными переживаниями, а с наличными и предсушествующими глубинами реальности.
Завершить эту главу хочу указанием на клинические достижения Купера, Лэйнга и Эстерсона, поскольку мне представляется, что и в своих сочинениях, и в реальной клинической практике они проделали не имеющую себе равных работу, значительно продвинувшую наше феноменологическое понимание как самой шизофрении, так и ее отношения к нормальности и душевному здоровью (что не одно и то же). Я буду рад привести здесь диаграмму, которую Купер использовал для подведения итогов всего этого направления работы (см. рис. 4) [87].
