Реальное и сверхреальное - Карл Густав Юнг
В своем трактате «Речь о достоинстве человека» (De hominis dignitate) Пико утверждал: «Nascenti homini omnifaria semina et origenae vitae germina indidit pater» [216]. Если Бог есть copula [217] мира, то человек есть copula сотворенного мира. «Faciamus hominem ad imaginem nostram, qui non tam quartus est mundus, quasi nova aliqua natura, quam triuin (mundus supercoeles-tis, coelestis, sublunaris) complexus et colligatio» [218]. Духом и телом человек воплощает «малого Бога мироздания», микрокосм (Deus … hominem in medio [mundi] statuit ad imaginem suam et similitudinem formarum [219]). Как и Божество, человек поэтому есть средоточие событий, и все вращается вокруг него [220]. Эта мысль, непривычная современному уму, господствовала в мировоззрении человека до тех пор, пока несколько поколений назад естествознание не доказало нашу подчиненность природе и полную зависимость от причинно-следственных связей. Идея сопоставления событий со смыслом (последний теперь приписывался исключительно человеку) оказалась загнанной в столь отдаленные края, что разум потерял ее след. Шопенгауэр вспомнил о ней с некоторым опозданием, уже после того как она стала одним из ключевых положений в научных объяснениях Лейбница.
Благодаря своей микрокосмической природе человек становится отпрыском небесной тверди, то есть макрокосма. «Я как звезда, что странствует заодно с тобою», – уверяет участник митраистской литургии [221]. В алхимии микрокосм обладал тем же значением, что и rotundum [222], важнейший символ со времен Зосима Панополитанского [223], носившего прозвище Монада.
Представление о том, что внутренний и внешний человек вместе образуют целое, οὐλομελίη Гиппократа, микрокосм или мельчайшую частицу, в которой неотъемлемо присутствует «великий принцип» (ἀρχὴ μεγάλη), поддерживал и Агриппа Неттесгеймский [224], который говорил: «Est Plato-nicorum omnium unanimis sententia quemadmodum in archetypo mundo omnia sunt in omnibus, ita etiam in hoc corpóreo mundo, omnia in omnibus esse, modis tamen diversis, pro natura videlicet suscipientium: sic et elementa non solum sunt in istis inferioribus, sed in coelis, in stellis, in daemonibus, in angelis, in ipso denique omnium opifice et archetypo» [225]. Древние говорили: «Omna plena diis esse» («Все полнится богами»). Эти боги были «virtutes divinae in rebus diffusae» («рассеяны в сущем божественными силами»). Заратустра называл их divinae illices («божественными соблазнами»), а Синезий [226] – symbolicae illecebrae, «манящими символами» [227]. Это последнее толкование выглядит сходным с идеей архетипических проекций в современной психологии, пусть со времен Синезия и до очень недавнего времени не существовало гносеологической критики, не говоря уже о новейшей ее форме, а именно, критики психологической. Агриппа разделял со сторонниками Платона то убеждение, что «все вещи низшие подчинены высшим, и они встречаются определенным образом одни в других… а именно, высшие – в низших, и низшие – в высших», а потому животные «получают многие действия и качества, подобно действию звезд и созвездий, которым они подчинены». Здесь без труда обнаруживается цитата из Вергилия:
Haud equidem credo, quia sit divinius illis
Ingenium aut rerum fato prudentia maior [228].
Фактически Агриппа предполагал, что живые организмы обладают неким врожденным «знанием» или «восприятием», а в наше время, кстати, схожую мысль высказывал Дриш [229]. Нравится нам это или нет, но мы оказываемся в таком затруднительном положении, едва начинаем всерьез задумываться о телеологических процессах в биологии или исследовать компенсаторную функцию бессознательного, не говоря уже о попытках объяснить феномен синхронистичности. Финалистские причины, сколь их ни видоизменяй, предусматривают своего рода предвидение. Разумеется, это не знание, которое возможно соединить с эго, то есть не осознанное знание, каким мы его воображаем, но самодостаточное «бессознательное» знание, каковое я предпочитаю называть «абсолютным знанием». Это не познание, а, как блестяще выразился Лейбниц, «представление» (vorstellen), которое состоит или, если формулировать осторожнее, видится состоящим из образов, беспредметных simulacra [230]. Эти представляемые образы тождественны, полагаю, моим архетипам, которые, как можно доказать, суть обязательные признаки спонтанной фантазии. Выражаясь современным языком, микрокосм, содержащий «все образы творения», должен быть коллективным бессознательным [231]. Под spiritus mundi, ligamentum animae et corporis, essentia quinta [232] (мировой дух, узы души и тела, квинтэссенция), каковые определения встречаются и у алхимиков, Агриппа, вероятно, понимал именно то, что мы называем бессознательным. Дух, который «все проницает» или придает всему форму, есть мировая душа: «Est itaque anima mundi, vita quaedam unica omnia replens, omnia perfundens, omnia colligens et connectens, ut unam reddat totius mundi machinam» («Посему душа мира будет единственной данностью, которая наполняет все сущее, одаривает все сущее, связует и сводит воедино все сущее, дабы создать общую машину мира»). Следовательно, все то, чем дух особенно выражен, склонно порождать себе подобных (potentius perfectiusque agunt, tum etiam promptius generant sibi simile), иначе говоря, устанавливать соответствия или «значимые совпадения» [233]. В сочинении Агриппы приводится длинный перечень этих соответствий, основанный на числах от 1 до 12 [234]. Сходную, но более алхимическую по своему содержанию таблицу соответствий можно отыскать в трактате Эгидия де Вади [235]. Позволю себе упомянуть только о scala unitatis [236], поскольку она чрезвычайно любопытна с точки зрения истории символов: «Иод (первая буква тетраграматтона, божественного имени) — anima mundi – sol – lapis philosophorum – cor – Lucifer» (мировая душа – солнце – философский камень – сердце – Люцифер). Добавлю лишь, что перед нами попытка вывести иерархию архетипов, а устремления в этом направлении для бессознательного вполне доказуемы [237].
Агриппа был старшим современником Теофраста Парацельса и будто бы оказал на последнего значительное влияние [238]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в учении Парацельса явно выражаются представления о соответствии. Так, он писал: «Ежели возжелал человек стать философом и не сбиться с пути земного, то надлежит ему заложить основания своей философии, превратив небо и землю в микрокосм, не совершив при том ни малейшей ошибки. А посему тот, кто станет закладывать основания медицины, должен и сам опасаться малейшей ошибки, ибо предстоит ему превратить микрокосм во вращение небес и земли, дабы философ не отыскал ни на небе, ни на земле ничего того, чего не сумел бы найти в человеке, а врач не отыскал бы в человеке ничего того, чего нет на
