Екатерина Мурашова - Любить или воспитывать?
– Твоя семья?
– Мама, папа, брат, а сейчас мы с моим молодым человеком уже четыре месяца квартиру снимаем.
– Друзья, подруги есть?
– Есть, конечно. И из школы, и из института, и из салона девочки…
– Ну вот видишь! – обрадовалась я. – Все у тебя есть, чтобы жить спокойно без этих социальных сетей. Ну их совсем! Это, наверное, тебя твой мозг просто от них охраняет…
– Но меня туда тянет каждый день, понимаете? Там так много интересного показывают, и такие люди, которых я никогда в жизни не встречу, а если встречу, так они меня даже не заметят… Я вот и ваши, и другие статьи читала, и дискуссии, а теперь и на фейсбуке тоже…
– Так. Интересно. Интересные люди. Интереснее, чем в жизни. Вопрос спорный, но пускай. А плохо-то отчего?
– Да я как там посижу, сразу себя такой дурой и неудачницей чувствую… Там внутри так много людей, целый земной шар, и они все такие уверенные в себе, состоявшиеся, так складно пишут, шутят остроумно, все время совершают какие-то важные и даже благородные поступки, ездят везде, у них такая интересная, благополучная жизнь… Я им даже не завидую, я просто впадаю в такую серую унылость…
– Боже мой… – пробормотала я себе под нос, не найдя других слов. Очевидно, что эта девочка никогда не читала романов и не научилась отличать театральные подмостки от зрительного зала. – Боже мой…
– А люди, которые в реале рядом с тобой? Их жизнь тебя в унылость не вгоняет?
– Нет, конечно. У них полно заморочек, и я их все знаю, когда я им помогу, когда они мне… Но они другие.
– А когда только познакомишься в реале с новым человеком?
Люся задумалась.
– Да, – наконец медленно сказала она. – Мне он всегда сначала таким правильным, благополучным, умным кажется, не как я… Потом, когда поближе узнаю, это проходит.
– Люся, с чем ты приходила ко мне, когда была подростком?
– Я влюбилась в учителя физкультуры и призналась ему в этом.
Я вспомнила! И ее, и даже этого учителя (он тоже приходил ко мне) – выпивающего, лысеющего, семейного, растерянного мужичка, который совершенно не знал, что ему делать с этой свалившейся на него восторженной влюбленностью девочки, склонной идеализировать людей и создавать кумиров. А потом, когда мы уже разобрались с физкультурником, Люся влюбилась в меня…
– Люся, в сетях нет и никогда не было живых людей. Там только маски, роли. Как в театре или в книгах. Они похожи на реальных людей не больше, чем тот мужчина, в которого ты влюбилась в школе, на твоего реального учителя. Тогда ты влюбилась в придуманный тобой персонаж, а теперь – боишься и трепещешь из-за придуманных кем-то масок.
– Да я вроде бы и сама это понимаю… Но что же мне делать? Я не могу их в реале узнать, но и не хочу уйти из сетей, мне там многое нравится, и вы сами когда-то говорили, что, прежде чем бежать, любым опасностям надо внимательно посмотреть в лицо…
Господи, она и вправду цитирует мои глупости десятилетней давности?! Или сама сочиняет их на ходу?
– Наверняка можно придумать что-то еще, но в данную минуту я вижу только один выход, – тщательно подумав, сказала я.
Мы придумали ей шикарный псевдоним: Мила Милорадович (не очень даже погрешив против истины, поскольку звали ее Людмила Милова). И шикарную биографию, в которую органично вошли многие творчески преобразованные детали из ее реальной жизни. Особенно хорошо получились эпизоды про потрясающего физкультурника и мудрого психотерапевта.
На ее блог давали сотни ссылок, ее маска считалась пикантной. С ней советовались подростки и бисексуалы.
Она поверила в то, о чем говорил Шекспир полтысячи лет назад, соскучилась виртуальной «интересностью», вернулась в жизнь, окончила институт и родила ребенка. Недавно приходила с ним ко мне. Хороший такой, толстый, реальный младенец, пускает пузыри и очень любит стучать двумя крышками от кастрюль, что ему по возрасту и положено.
Дети вырастают
– Вы меня, конечно, не помните, – сказала женщина.
Я кивнула:
– Не помню.
– Мы с сыном к вам последний раз приходили лет десять назад. И до того тоже, неоднократно. Может быть, вы согласитесь выслушать меня?
– Соглашусь. А сколько лет сыну теперь?
– Двадцать четыре.
– Немало. И что же с ним?
– С ним, наверное, ничего. Здоровый парень, метр девяносто ростом. Окончил институт, работает. Это со мной.
– А что же с вами?
– Я сначала злилась, на него и на себя, а теперь у меня… наверно, это называется апатия.
– И все-таки – что же произошло?
– Произошла жизнь, – невесело усмехнулась женщина. – Только и всего. Стас родился недоношенным, плохо ел, плохо работал кишечник, первый год он все время орал и почти не спал. Я валилась с ног, засыпала буквально на ходу, стала раздражительной, почти не следила за собой. В три года выяснилось, что у Стаса ОНР – общее недоразвитие речи. А еще шумы в сердце, близорукость, дискинезия желчевыводящих путей, сколиоз… Очень хороший логопедический детский садик, там с ними много занимались, мы еще оплачивали дополнительные уроки и дома делали задания каждый день. И лечебная физкультура нам очень помогала – мы на нее пять лет ходили, два раза в неделю. Но в школе он все равно сразу стал отставать: пока сидишь с ним, вроде все понимает, а как отойдешь… Когда Стасу было семь с половиной лет, муж ушел. Сказал: «Я себя как-то здесь больше не вижу. До меня никогда никому нет дела. Деньги я, конечно, буду на Стаса давать, но, по-моему, все это как-то неправильно». – «А как правильно?» – спросила я, разрываясь между уроками, лечебной физкультурой, массажем и логопедическими занятиями. Муж ничего мне не ответил и вскоре нашел себе другую женщину, очень симпатичную, которая уделяла ему гораздо больше внимания. Самое обидное – у нее тоже имелся ребенок, девочка. Совершенно беспроблемное существо – сама вставала в школу по будильнику, сама делала уроки, занималась в театральном кружке при школе и никогда не болела ничем тяжелее простуды… Мне на помощь приехала мама из Перми. Я вышла на работу. В школе Стас учился неизменно плохо, зато с успехом исполнял роль классного шута. Учительница мне постоянно жаловалась и грозила спецшколой. Невропатолог поставил ему ММД – минимальную мозговую дисфункцию – и направил к вам. Вы сказали, что если с ролью шута справляется, стало быть, есть существенная надежда, что все будет хорошо. Дали упражнения на развитие концентрации внимания. Мы их честно выполняли, вроде стало получше, но все равно между тройкой и двойкой. Он вечно тянулся к ребятам постарше и похулиганистей, из неблагополучных семей. В десять лет я нашла у него сигареты. Потом попал на учет в милицию. Тогда мы опять к вам приходили. Вы сказали, что все нормально – реакция группирования, надо только найти пристойный способ ее реализации, отправили в скаутский отряд. Стасу там понравилось, он три года ходил на занятия, в походы. И здоровье стало гораздо лучше. Потом увлекся компьютерными играми и все бросил. Сидел целыми днями в компьютерном клубе или дома. Учебу совсем забросил. Я превратилась в мегеру, орала на него прямо с порога, выдирала из стены провода, не давала денег. Он затыкал уши, а один раз толкнул меня так, что я упала. Тогда я приходила к вам без него. Вы сказали: деньги давать раз в неделю, говорить о своих чувствах в форме «я-посланий» и беседовать только об отвлеченных вещах. Я так и сделала. Он сразу успокоился и вообще перестал меня замечать. Однако школу закончил. О поступлении на бюджет не могло быть и речи. В армию с его здоровьем – я не решилась. Спросила: кем ты хочешь быть? Он сказал: да все равно, лишь бы не очень париться. Оплатила обучение, факультет менеджмента. Он учился кое-как, совершенно без интереса, но хвосты всегда сдавал, потому что армии боялся. И вот теперь…
– Что же теперь?
– После института я нашла ему интересную перспективную работу в иностранной фирме. Но там надо было, как он говорит, «напрягаться», срочно совершенствовать язык, еще чему-то соответствовать. Он, даже не сказав мне, уволился. Теперь работает младшим клерком в офисном центре у нас на площади Конституции, целыми днями занимается на работе не пойми чем, а по вечерам ходит с приятелями в кино, в боулинг, в клубы. У него даже девушки постоянной нет, только какие-то случайные связи, потому что устойчивые отношения – это же тоже нужно «напрягаться». Ничего не читает, ничем не интересуется, все друзья такие же, как он. С ним совершенно не о чем говорить. Я спрашиваю: тебе еще нет двадцати пяти лет, неужели тебе больше ничего не хочется достичь? Он отвечает: зачем? Меня все устраивает… – женщина прижала ладони к лицу и сквозь пальцы гнусаво закончила: – Все эти годы я фактически не жила своей жизнью. Тянула Стаса. И теперь думаю: кому я посвятила жизнь и на что ее потратила? Чтобы вырастить вот это…
– Если бы можно было отмотать назад, вы что, поступили бы по-другому? – быстро спросила я. – Не лечили бы, не занимались с логопедом, не проверяли уроки?
