Жак Лакан - Изнанка психоанализа (1969-1970)
Реплика: — А почему же ты сам внутри?
Реплика: — Я внутри, товарищ, потому что хочу, чтобы люди из него вышли, нужно быть здесь, чтобы им об этом сказать.
Ну вот, видите. В этом, старина, все дело. Чтобы заставить их выйти, вы сами входите.
Реплика: — Лакан, позволь мне закончить. Все дело не в этом, потому что есть еще студенты, которые думают, что выслушивая дискурс Лакана, они смогут найти в нем элементы, которые позволят им этот дискурс опровергнуть. Я думаю, что они попадают в ловушку.
Это чистая правда.
Реплика: — Если мы думаем, что оружие для критики идеологии, которой они нас пичкают, мы можем найти, выслушивая Лакана, Фуко и им подобных, то мы жестокоошибаемся. Чтобы найти средство поднять Университет на воздух, нужно из него выйти.
Да, но куда? Ведь когда вы выходите отсюда, вы становитесь афатиком. Выходя, вы продолжаете говорить и, следовательно, остаетесь внутри.
Реплика: — Я не знаю, что это такое, афатик.
Вы не знаете, что такое афатик? Это чудовищно. Вы не знаете, что такое афатик? Какой-то минимум надо же знать.
Реплика: — Яне торчу сутками в университете. Так вы не знаете, что такое афатик?
Реплика: — Некоторые покидают Университет, чтобы обделывать собственные делишки. Другие делают это, чтобы вести борьбу вне его стен. Вот что значит выйти из Университета. Лакан, мы хотим знать твое мнение.
Короче говоря, сделать Университет орудием критики? То есть чем-то вроде того. Что здесь происходит? Так? Вы не знаете, что такое Университет как инструмент критики. Вам об этом никогда не говорили.
Хорошо. Я хотел бы начать с маленького замечания. Союз рабочих и крестьян привел, как ни крути, к форме общества, где рычаги управления получил как раз Университет. Ибо в государстве, именуемом обычно Союз Советских Социалистических Республик, царит именно Университет.
Реплика: — Какого хрена? Мы говорим не о ревизионизме, мы говорим о марксизме-ленинизме.
Ну хватит. Вы просили, чтобы я говорил, вот я и говорю. Я не повторяю вещей, которые носятся в воздухе, я выражаюсь точно.
Реплика: — Ты ничего не сказал.
Я не сказал только что, как я представляю себе организацию СССР?
Реплика: — Ничего подобного.
Я не сказал, что там царит знание? Я этого не сказал? Нет?
Реплика: — Ну и что?
А то, что вы, мой друг, не пришлись бы там ко двору.
Реплика: — Тебе задали вопрос об одном обществе, а ты отвечаешь нам о другом. Мы ждали от тебя, чтобы ты объяснил, почему все это так безнадежно.
Я совершенно согласен. Существуют границы, которую определенная логика, которую называют слабой, перейти не может. Но логика эта достаточно сильна, чтобы оставить вам немного неполноты, что вы на самом деле отлично и демонстрируете.
Реплика: — Мне интересно, почему в этот амфитеатр набилось целых восемьсот человек? Конечно, ты отличный клоун, знаменитость, и они пришли на твое выступление. Вот тут товарищ тоже говорил целых десять минут, доказывая, что маленькие группы не могут расстаться с Университетом. И все, признавая, что сказать нечего, говорят, чтобы ничего не сказать. Но если сказать нечего, нечего понимать, нечего знать и нечего делать, зачем мы все здесь собрались? И почему ты, Лакан, еще здесь?
Реплика: — Мы ушли в сторону ложной проблемы. И все потому, что товарищ сказал, что пришел в университет, чтобы других товарищей из него увести.
Реплика: — Мы говорим о Новом Обществе. Найдется ли для психоанализа роль в этом обществе, и какая?
Общество это не то, что можно определить таким образом. Я, опираясь на свидетельства, которые мне приносит анализ, пытаюсь описать то, что господствует над ним, то есть языковую практику. Афазия свидетельствует о наличии тут слабого места. Представьте себе людей, у которых в мозгу что-то такое, что мешает им правильно обращаться сязыком. Это были бы своего рода калеки.
Реплика: — Можно сказать, что Ленин едва не стал афа-тиком.
Наберись вы терпения и пожелай вы, чтобы наши экспромты продолжились, я бы объяснил вам, что исход у революционных устремлений только один, — они неизбежно приходят к дискурсу господина. Это доказано на опыте.
То, к чему вы как революционеры стремитесь, это господин. И вы его получите.
Реплика: — Он уже есть, этоПомпиду.
Вы думаете, что имеете господина в лице Помпиду? Что за чушь!
Я тоже хотел бы задать вам один вопрос. Для кого здесь имеет смысл слово либерал?
Реплика: — Помпиду — либерал, и Лакан тоже.
Я, как и все остальные, либерал лишь постольку, поскольку я анти-прогрессист. С той, впрочем, оговоркой, что вовлечен-таки в одно движение, которое заслуживает название прогрессистского, ибо видеть, как рождается на твоих глазах психоаналитический дискурс, тот самый, что замыкает круг, который позволит, быть может, вам найти точное место тому, против чего вы как раз и бунтуете, — это и значит смотреть вперед. Что не мешает нынешнему режиму прекрасно функционировать.
И первые пособники ему здесь, в Венсенне, вы сами, ибо именно вы служите ему илотами. Этого слова вы тоже не знаете? Режим указывает на вас. Он говорит — смотрите, как они наслаждаются.
На сегодня все. Bye. Наша встреча окончена.
3 декабря 1969 года.
В. Доклад г-на Како
Высказывая предположение, что Моисей мог умереть от руки своих соплеменников, Фрейд ссылается на авторитетное мнение Эрнста Зеллина. Этот библеист, родившийся в 1867 году, был одним из наиболее замечательных представителей немецкой школы библейской экзегетики. В 1922 году, когда была опубликована его книга MoseundseineBedeutungfiirdieisraelitischeundjudischeGeschichte{«Моисей и его значение для истории Израиля и Иудеи») он являлся ординарным профессором Ветхого Завета в Берлинском университете. Как и у многих его современников, в его работах прослеживаются определенные идеологические и методологические установки и предпочтения, и для того, чтобы изучать его толкования, важно составить себе об этих последних некоторое представление.
Его идеология — это идеология либерального протестантизма, для которой вершиной библейского откровенияявля-ется моральная проповедь, суммированная в Десятословии и развитая такими пророками VIIIвека до н. э., как прото-Исайя, Осия, Амос и Михей. Менее скептичный, чем иные из его современников, Зеллин считал Моисея основателем религии Израиля, автором десяти Заповедей и инициатором моральной проповеди, подхваченной другими пророками. Пророки эти, по мнению Зеллина, не только переняли учение Моисея, ио и сохранили в своем предании какие-то воспоминания о его жизни. Вот почему, считает Зеллин, Осия, в местах, о которых речь пойдет дальше, намекает на насильственную смерть Моисея, о которой «исторические» библейские книги умалчивают (во Второзаконии 34. 5–6 говорится, правда, о смерти Моисея и его погребении, но уточняется при этом, что местонахождение гробницы его неизвестно, — это несколько таинственное указание и дало начало легенде о вознесении Моисея на небо). Зеллин полагает, что предание о насильственной смерти Моисея было подвергнуто цензуре историками, принадлежавшими к жреческой среде.
Методологическая установка состоит в недоверии к традиционному еврейскому, так называемому масоретскому тексту Библии. Предпочтение отдается обычно старейшему из переводов, греческой версии, именуемой Септуагинтой, рукописи которой в большинстве своем значительно старше еврейских. Очень часто, не опираясь на какие-либо древние (греческие, сирийские или латинские) версии, в имеющийся еврейский тест вносятся исправления, дающие ему смысл с точки зрения самого исследователя более удовлетворительный. Предполагается, что дошедший до нас текст был во время устной или письменно передачи «испорчен». Экзегетика, понятая таким образом, была при всей своей виртуозности весьма произвольной. Работа Зеллина над пророком Осией дает тому несколько неплохих примеров.
Редактируя первое издание своих комментариев к Осии, вышедшеев 1922 ropyncepvaiKommentarzumAltenTestament, Зеллин впервые, по-видимому, обнаружил в тексте пророка места, содержавшие, как ему показалось, намеки на убийство Моисея евреями. Отрывки, приводимые им в обоснование своей гипотезы, мы здесь и рассмотрим. Я кратко скажу, как они понимались до и после Зеллина, а также как и на основании каких аргументов толковал их он сам.
1) Осия5-2а. Полустишие является частью обвинительной речи пророка против священников и «дома Израилева». Оно состоит из трех слов, по смыслу не очень ясных, буквальный перевод которых звучал бы так: «И резня, заблудшие [ее] углубили». Слово, переданное нами как «заблудшие», было, по-видимому, верно понято иудейской традицией, видевшей в них идолопоклонников. Но уже в первой половине девятнадцатого века Ф. В. Умбрайт предложил заменить это слово на топоним «Ситтим», отличающийся от него лишь шипящим начальным согласным и огласовкой первого слога. За этим исправлением последовали другие: заменив в написании первого слова простое tна tэмфатическое и отделив конечное h, чтобы представить его как приналежащий топониму артикль, исследователь получил фразу, которая в качестве обвинения звучала более убедительно: «Они углубили ров Ситтима».
