Под ред. М. Ромашкевича - Эротический и эротизированный перенос
К концу второго года жизни появляется третья новая способность, которая у ребенка может развиться в предварительное условие, а также в средство влюбиться: разделение смыслов. Когда ребенок начинает говорить'(в действительности как часть процесса овладения речью), родитель и младенец должны обмениваться смыслами. В этом процессе никогда не ясно, существует ли слово "ага" и дается ли оно ребенку, или его находит ребенок, или оно находится или берется лишь тогда, когда у младенца уже есть понятие или чувство, с которым оно может быть связано — то есть, оно одновременно дается и открывается. Этот процесс, по Винникотту, происходит в переходном пространстве. Имеет место трепет и удивление от сотворения мира. Но это в точности то, что должны делать любовники. Они взаимно определяют для себя смыслы многих обычных слов, а также кодовых слов и концепций. И в процессе делания этого приходят к разделяемым смыслам относительно вещей, которые будут наполнять их ежедневные жизни (см. Персон, 1988). Это очень сходно с тем, о чем должны совместно договариваться пациент с аналитиком в наделении именами и смыслами ранее не названных, или неизвестных, или вытесненных переживаний, которые появляются в ходе лечения. Стиль договариваемых смыслов — то есть степень всех переживаний, которые требуют взаимно договоренного смысла — или терпимости к взаимной неопределенности в смыслах может стать "условиями любви". И опять, характеристика влюбленности и нахождения в состоянии любви имеет очень раннее происхождение.
Еще одним из определяемых переживаний любви является исключительная фокусировка на одном специфическом лице и поглощенность существованием этого лица. Это, также, предчувствуется в младенчестве. Во время первого года жизни имеет место постепенное сужение чувственной связи, безопасности и привязанности к единственному осуществляющему уход лицу. Этот процесс фокусировки явно очевиден к возрасту девяти-двенадцати месяцев. Кроме того, младенец показывает состояние поглощенности присутствием и потенциальным отсутствием фигуры главной привязанности (то же происходит у любовников по отношению к любимому человеку). Тогда переживание сужения до особого, единственного объекта также является процессом-переживанием раннего младенчества. То же самое может быть сказано о переживаниях частичной границы проницаемости, вовлеченных в процессы имитации и идентификации, которые столь ясно обнаруживаются в ранние годы жизни.
Короче, переживания влюбленности и нахождения в любви имеют богатую раннюю эволюционную историю. При дальнейшем исследовании этой территории мы находим, что инфантильные "корни" и "прототипы" включают в себя намного больше, чем объектный выбор в строгом смысле этого слова. Они включают,по крайней мере, особенности физического языка любви; диапазон и глубину интерсубъективного участия; тот способ, которым взаимно создаются смысл и интенсивность потребности для передачи разделяемых смыслов; степень неповторимости выбранного объекта; временные и интенсивные движущие силы процесса влюбленности.
Для наших целей здесь важно отметить, что большая часть этих "предварительных условий" и прототипов регистрируется в памяти как моторные воспоминания, как процедурное знание (как противоположное символическом}' знанию), как сенсорно-моторные схемы (как противоположные концептуальным схемам), как эпизодические события (как противоположные семантическим событиям). Соответственно, они не могут быть легко или прямо трансформированы в обращение психической сферы идей.
Приведя эту раннюю историю любви, мы снова можем заняться положением дел в любви в переносе. К данному вопросу можно приблизиться несколькими более легкими вопросами. Будет ли то, как пациентка, снедаемая любовью в переносе, глядит на аналитика (на какую-то долю секунды чересчур долго; слегка излишне нежно; или противоположным образом, в моторном акте внутреннего запрета), или же то, как она изменяет и смягчает тембр своего голоса, рассматриваться как отыгрывание?
Это моторные выражения душевных состояний, которые могут быть, и обычно являются, бессознательными. Технически говоря, их обычно терпят — с самообладанием — Для укрепления данного процесса. Хотя это может быть мудро с технической точки зрения, теоретически это, тем не менее, отыгрывание, но в "приемлемом" диапазоне.
Сходным образом, желание пациентки и установление интерсубъективного разделения с аналитиком (которое, «будучи дозволено, способствует аналитической работе и рабочему альянсу),может, тем не менее, находиться, главным образом,на службе (вос)создания "условий" для любви. Кроме того, такое (во«с)создание совершается с речевыми актами, контекстуализированными паралингвистически, то есть содержание (мысли, воспоминания, и т.д.) вторично по отношению к прагматической акции-функции действовать с аналитиком сообща для достижения и сохранения определенной разновидности психической близости. То же самое может быть, сказано об обсуждении смыслов — почти любых смыслов. В таких ситуациях действие выставляете^ как "психический" материал, и в той же мере (значительной), в которой речевой акт является действием, он является отыгрыванием.
Так что, по-видимому, имеет место спектр отыгрываний от "слабого" к "сильному". Природа влюбленности или нахождения в состоянии любви (в процессе или вне лечения) обеспечивает богатое продуцирование отыгрываний — в противном случае индивид просто не любит.
Можно предположить, что индивид может любить, никогда не открыв свое чувство любимому человеку. Это материал романтических новелл, реальной жизни и фаз любви в переносе. Но даже в этих ситуациях "действие" не является и не может быть полностью перенаправлено в психическую деятельность. Ее моторное выражение наполнено полемическими моторными выражениями и активными моторными внутренними запретами. Таким образом, часть выражения всегда остается в сфере моторного действия до тех пор, пока человек не перестает любить. В действительности, моторные действия антагонизма и внутреннего запрета усиливают чувствующее состояние. Они могут быть частью его утонченности.
Психоанализ пришел к принятию несколько меньшей сдержанности со стороны врача при столкновении с любовью в переносе, чем это рекомендовал Фрейд в 1915 году. Многие специалисты спорили о необходимости и желательности определенного количества контрпереносной любви для оптимизации терапевтического результата. И имел место взрыв в принятии и терапевтическом использовании контрпереноса. Поэтому технический вопрос вращается вокруг того, что является "чрезмерно сильной" дозой отыгрывания. Однако по теоретическим соображениям, отыгрывание — это отыгрывание. Оно связано с модальностью выражения. "Сила" действий не изменяет их теоретический статус.
В свете этого не совсем ясно, существует ли теоретическая пограничная линия между переносом и отыгрыванием в ситуации любви в переносе. И данная пограничная линия даже как "технически" определенная очень относительна. В действительности, представляется, что технически "захождение чересчур далеко" в направлении переносно-контрпереносного отыгрывания в значительной степени определяется преобладающими социальными нравами, которые определяют то, что приемлемо, и в каких моментах дела изменились необратимым образом, так что прежнее межличностное состояние более не может быть восстановлено. Такой пограничный момент является лишь "технической" вехой вторичным и тривиальным образом. Он работает "технически", потому что мы разделяем одни и те же социо-культурно-правовые принуждения, а не по теоретическим причинам, неотъемлемо присущим психоаналитической ситуации или процессу.
Эти соображения, среди других, побудили Лапланша и Понталиса (1988) заключить:
[хотя] Фрейд ... описывает даже перенос на аналитика как модальность отыгрывания, он не смог ни провести ясного отличия, ни показать внутренних связей между феноменами повтора в переносе, с одной стороны, и манифестациями отыгрывания — с другой ... Одной из остающихся нерешенными задач психоанализа является обоснование различия между переносом и отыгрыванием по иным критериям, чем чисто технические.
Имеется более общий вопрос. Почему Фрейд, и психоанализ с тех пор, считал действие (моторное выражение) антитетичным воспоминанию или мышлению, так что транслированной в действие задачей аналитика становится "отклонение в работе воспоминания любого импульса, который пациент хочет разряжать в действии" (Фрейд, 1914).
Хотя клинический опыт обильно продемонстрировал, что отыгрывание как форма сопротивления может упростить обдумывание и воспоминание, сепарация и оппозиция между ними двумя обычно не имеет места. Психоанализ преувеличил общую аргументацию для такого разделения на действие и воспоминание, не выделяя различные виды действий, которые были хорошо известны Фрейду. На повестке дня стоит более полное исследование взаимоотношений между обдумыванием-воспоминанием и различными классами действий.
