Почему дети убивают. Что происходит в голове у школьного стрелка - Питер Лангман
Как и другие школьные стрелки, Джонатан расчеловечивал намеченных жертв. Говорил, что у них нет «сердца и души» и что «без них мир станет лучше». В отношении убийства он говорил: «С этим у меня нет моральных сложностей». У него явно отсутствовала эмпатия — не только к намеченным жертвам, но и к невинным людям, которые погибнут при нападении. Хоть он критиковал бойню в «Колумбайне» как раз из-за гибели невинных, в его собственных планах они тоже погибали. В ответ на эту претензию он просто отмахнулся и сказал, что это неизбежно. Больше того, он мне говорил, что его первоначальный интерес к убийствам принял форму планирования «убийств случайных людей». А также, как и у многих школьных стрелков, у Джонатана случались «утечки» — он делился планами со сверстниками. Как минимум с одним другом рисовал схемы нападения на школу.
Джонатан очень чувствительно относился к отвержению и вопросам статуса. Как отмечалось выше, школьные стрелки экстремально реагируют на все, что может угрожать их личности или принизить их. Острее всего чувствительность Джонатана проявлялась с девочками. То, что он называл себя неудачником, указывало на проблемы самовосприятия и статуса. Фиксацию на статусе показывала и его сосредоточенность на богатых девочках. Неприязнь Джонатана к богатым ребятам напоминала тирады Эрика Харриса о богачах. Как и у Джонатана, у Эрика семья была не бедной — средний класс. И все-таки Эрик зафиксировался на тех, кто выше его по экономической лестнице.
Джонатан демонстрировал этнические предубеждения. Увлекался неонацистскими группировками. Еще на него сильно повлиял «Колумбайн»: он мне говорил, что называет себя членом Мафии в тренчкотах[15] — компании учеников, куда, как считалось (ошибочно), входили Эрик Харрис и Дилан Клиболд, — и говорил, что отождествляется со стрелками. О «Колумбайне» он сказал: «Всячески поддерживаю».
Вдобавок у Джонатана имелись сложности с управлением гневом: «Определенно — я могу взорваться». Он рассказывал о случаях, когда «бьет все, что попадается на глаза». У Эрика Харриса тоже были сложности с управлением гневом и взрывные приступы ярости, когда он пробивал стены.
Джонатан — как, возможно, и все школьные стрелки, — любил жестокие игры и жестокие фильмы. Насилие вообще являлось для него важным источником развлечения. Он увлекался кровавыми образами и любил «придумывать самые извращенные способы изуродовать человеческое тело». Эта тяга к пыткам напоминала о текстах Эрика Харриса.
В общем, Джонатан был как Эрик из-за отсутствия эмпатии, фиксации на оружии и насилии, увлечения нацистами, чувствительности к статусу, расчеловечивания окружающих и садистского удовольствия от фантазий о способах увечить человеческие тела. Он был как Дилан из-за депрессии и глубоких комплексов, податливости характера, постоянного суицидального мышления, сокрушений из-за отказов девочек и восприятия себя неудачником. Он сочетал ярость и садизм Эрика с терзаниями и депрессией Дилана.
Но являлся ли Джонатан настоящей угрозой? Я думаю, что да. Положительный момент — по его собственному признанию, он не стал бы осуществлять свои смертоносные планы по двум причинам. Во-первых, он не хотел расстраивать родителей. Впрочем, он добавил: «но заберите родителей — и тогда запросто» он сможет убивать. Это не обнадеживало. А что, если Джонатан, как Кип Кинкл, убьет своих родителей? Тогда барьера не останется. А если родители и будут живы, возможно, его подтолкнет за грань новый отказ девочки. Вторая причина не убивать — он сомневался, что готов расстаться со своей жизнью, чтобы «сделать мир лучше». Он не хотел провести оставшиеся годы в тюрьме. Но что, если бы у него усилились суицидальные наклонности? Если он больше не захочет жить, но все еще будет переполнен гневом, тогда что помешает ему воплотить свои планы?
Поэтому его уверения, будто он не осуществит свои планы, для меня не имели веса, особенно в свете других его комментариев. Однажды он сказал: он не попытается воплотить планы, но если кто-нибудь даст ему оружие, то он им воспользуется. Он уже знал как минимум одного ребенка, дома у которого хранилось оружие. Наконец, он заявил, что за время госпитализации его не покинули мысли об убийствах: «Когда я отсюда выйду, будут думать о том же самом». Это не утешало.
Только укрепляя мою озабоченность, родители Джонатана недооценивали масштаб его поведения. Несмотря на то что они знали о его суицидальных и убийственных мыслях, они заявляли: «Мы не уверены, что его так обязательно класть в больницу». Хотя он много лет склонялся к самоубийству, они сказали: «Мы не думаем, что он правда это сделает». К тому же, даже зная о его планах убийств, заявляли: «Он очень рассудительный, любящий, умный ребенок, который никогда на это не пойдет». Говорили, что не хотят быть алармистами. И все же важно отметить, что бывают случаи, когда поднять тревогу — еще не значит быть алармистом.
Как Джонатан встраивается в типологию, представленную в шестой главе? Без истории жестокого обращения и психотических симптомов он не подпадал ни под категорию травмированных, ни под категорию психотиков. Но был ли он психопатом? Да. Он демонстрировал отсутствие эмпатии, равнодушие к невинным людям, которых планировал убить. Он сказал, что не испытывает нравственных колебаний из-за намерения избавить мир от людей, казавшихся ему нежелательными, и ему нравилось выдумывать способы увечить человеческое тело. Еще у Джонатана были взрывной характер, увлечение оружием, нетерпимость, притягивающая его к движению неонацистов. В этом смысле он напоминал Эрика Харриса. Также казалось, что он мастер самопрезентации. Родители не сомневались, что он ласковый и добрый мальчик. А Джонатан тем временем рисовал схемы школы и думал, где расставить бомбы и устроить снайперскую позицию. Хоть родители и знали о его тяге к убийствам, с моей стороны потребовалось немало усилий, чтобы убедить их продолжить лечение.
Конечно, Джонатан — уникальная личность и во многом отличался от Эрика Харриса. Он мог выдержать больше стресса. У Джонатана не было крайнего нарциссизма Эрика, хоть он и считал себя
