Феномены Тени и зла в волшебных сказках - Мария-Луиза фон Франц
Если в процессе анализа пациента миф не выявляется, а в сновидениях наблюдается только индивидуальный материал, то, возможно, вы увидите характерные мифологические черты, когда молодому человеку приснится его друг, который будет похож на Марса или на дикого кабана. У него будет собственное имя, но вы сможете увидеть базовый паттерн и возможное разрешение и развитие ситуации — конечно, если вы знаете миф. Вам не следует заучивать его, как проповедь, — это было бы наложением мифологической идеи — но, зная его, вы станете лучше понимать, что происходит. Естественно, вы будете использовать мифологическое мышление, столкнувшись с этой Теневой маскулинной фигурой из внутреннего мира пациента. Может быть, стоит рассказать ему миф, сообщить, что состояние психики напоминает вам сюжет об Аттисе-Адонисе, и тем самым создать возможность разрешения ситуации. В таких случаях пациент начинает чувствовать, что его ситуация не является уникальной и неразрешимой, а находила разрешение десятки раз разными способами. Кроме того, пациент становится менее заносчивым и самонадеянным, так как чувствует, что такое состояние является общеизвестным и не является его уникальным неврозом. Миф также оказывает магическое воздействие на те области психики, которые не затрагивает интеллектуальная беседа; он придает ощущение dejd entendu[10] и вместе с тем всегда чего-то нового и бодрящего.
В таком случае обсуждение Тени в волшебных сказках должно быть сосредоточено не на индивидуальной, а на коллективной и групповой Тени. Тем самым мы бросим только общий взгляд на то, как ведет себя Тень, что, на мой взгляд, является очень ценным. Люди обычно склонны думать о «своем Эго» и не осознают, что в нашей системе мышления Эго тоже является общей структурой и архетипом. Оно является архетипом потому, что основывается на общей врожденной склонности к развитию Эго и формированию определенных типов реакций и представлений. Вы могли бы сказать, что такая тенденция к развитию эго-комплекса существует везде, хотя в разной степени, — то есть в подавляющем большинстве цивилизаций то, что называется «Я», является общей врожденной человеческой структурой. В раннем детстве большое количество энергии уходит на создание эго-комплекса, и если в окружающей обстановке происходят некие нарушения, то процесс формирования Эго расстраивается, и подобный сбой может вызвать много неприятностей, а прежде всего — крайний эгоизм. Эта врожденная тенденция должна привести к созданию обезличенного элемента комплекса. Но есть и другая врожденная тенденция, хотя не такая сильная, как первая, — к отделению от Эго определенных частей личности; именно эти части создают архетипический аспект Тени. Лишь эти общие структуры находят отражение в волшебных сказках, и на них может оказывать влияние цивилизация, в которой рождается сказка.
Волшебная сказка, с анализа которой я хочу начать, — это германская сказка «Два странника», обработанная братьями Гримм. Братья Гримм первыми в Германии начали собирать сказки, подав хороший пример собирателям сказок других стран. А теперь — содержание этой сказки.
Два странника[11]
Гора с горой не сходится, а человек с человеком, и добрый, и злой, где-нибудь все же сойдутся. Вот так-то однажды на пути сошлись портной с башмачником. Портной был небольшого роста, красивый малый и притом всегда веселый и довольный. Он увидел издали башмачника, и так как он по его котомке узнал уже, каким ремеслом тот занимается, то он над ним подшутил.
Башмачник шутить не любил: наморщил рожу, словно уксусу напился, и намеревался ухватить портного за шиворот. Но весельчак-портной стал смеяться, подал ему свою фляжку и сказал: «Ведь это я шутя! Вот на-ка, отхлебни, да и уйми свою желчь».
Башмачник, и точно, здорово отхлебнул из фляги, и по лицу его стало заметно, что гроза рассеялась. Он возвратил флягу портному и сказал: «Я отхлебнул из нее порядком; ну, да что об этом говорить? Пилось бы, пока пить хочется! А не хочешь ли ты со мною вместе идти путем-дорогою?» — «И прекрасно, — отвечал портной, — если только ты не прочь идти со мною в большой город, где и в работе не бывает недостатка». — «Вот именно туда-то я и направлялся! — сказал башмачник. — Ведь в небольшом местечке и заработаешь немного; а в деревнях люди охотнее босиком ходят, чем в сапогах».
И пошли они далее уже вместе. Досуга-то у них обоих было довольно, а покушать-то им было почти нечего.
Придя в большой город, они всюду ходили и бродили, всюду свое ремесло предлагали, и портному везло не на шутку... Он был такой свежий, да розовый, да веселый, что каждый охотно давал ему работу; а посчастливится, так еще и от хозяйской дочки то здесь, то там поцелуйчик перепадет.
Когда он сходился с башмачником, то в его узле было всегда больше добра. Угрюмый башмачник скроит, бывало, сердитую рожу, и сам про себя думает: «Чем человек лукавее, тем и счастья ему больше!» Однако же портной начинал хохотать, а то и запевал песенку, и все полученное делил с товарищем пополам. А если шевелилась в его кармане пара геллеров, то он еще и угостит, бывало, да по столу от радости стучит так, что вся посуда пляшет, — и это называлось у него: «Легко заработано, живо и спущено».
Пространствовав некоторое время, пришли они однажды к большому лесу, через который пролегала дорога к городу, где жил король. Но через лес вели две тропинки — одна в семь дней пути, другая — всего в два. Однако же ни один из них не знал, которая из тропинок короче.
Оба странника наши уселись под дубом и стали совещаться, как они запасутся и на сколько дней возьмут с собой хлеба. Башмачник и сказал: «Надо на большее время рассчитывать — я возьму на всякий случай хлеба на семь дней с собой». — «Что-о? — воскликнул портной. — Чтобы я стал на своей спине тащить запас хлеба на семь дней, словно вьючная скотина, так что и шеи повернуть нельзя будет! Нет, я на Бога надеюсь и ни о чем не стану заботиться! Ведь деньги у меня в кармане и зимой, и летом те же, а хлеб-то в жаркое время не только засохнет, а еще и заплесневеет. И платье себе не шью с запасом... Как это может быть, чтобы мы не нашли
