Евгений Елизаров - Мировой разум
Абсолютное же растворение достижимо лишь с полным слиянием человека с природой.
Но далее.
Мы говорим о полном слиянии структур человеческого тела и окружающей его природы, о полном взаимном растворении одного в другом. Но что суть тело человека?
Можно ли ограничить эту материю естественными пределами ее кожного покрова?
Неотъемлемым элементом анатомической структуры любого организма являются его исполнительные органы; именно они представляют собой естественные терминалы любого живого существа, именно они обеспечивают обмен необходимым веществом и энергией с окружающим его миром. Между тем собственные органы природного тела человека в принципе не в состоянии исполнять функции такого рода терминалов.
Естественным их продолжением с самого начала и на протяжении всей истории было орудие.
Больше того, как известно, именно оно обусловило выделение человека из животного царства. Поэтому не будет преувеличением сказать, что отличие человека от животного состоит не только в том, что он использует орудия для достижения каких-то своих целей, но и в том, что само орудие становится неотъемлемой частью его тела, если угодно, - элементом его анатомии. Поэтому утверждать, что соматические ткани способны полностью исчерпать собой структуры его тела, было бы прямой и непростительной ошибкой.
На первый взгляд все это выглядит несколько диким, но необходимо помнить:
человек - это начало, в принципе не сводимое к одной только "биологии". То, с трудом уловимое, и практически не поддающееся строгому определению, что составляет собой сущность его сверхприродного бытия, вообще лежит за пределами метаболических процессов. Отсюда и те физические структуры, в движении которых воплощается тонкая метафизика его до сих пор покрытого непроницаемой тайной назначения в этом материальном мире, в свою очередь, должны простираться далеко за осязаемые пределы его эпителиальных тканей.
Строго говоря, мы не в состоянии не только дать какое-то удобоприемлемое определение того, что является человеческим телом, но и хотя бы акварельно очертить его неуловимый абрис. И все же одно мы можем утверждать со всей определенностью:
материальные структуры этого тела на протяжении всей истории последовательно ассимилируют в себе все большее и большее содержание внешнего мира. По существу весь внешний мир постепенно растворяется в человеке...
Впрочем, до конца осознать это можно только постигнув ту разность, которую образуют содержания категорий "цивилизация" и "индивид". Ведь не только в философском, но и в общелитературном лексиконе понятие "человек" всегда фигурировало в двух этих ипостасях: человек - это и отдельная личность, и нечто собирательное, что аккумулирует в себе все атрибутивное этим отдельно взятым монадам.
Предметом же нашего рассмотрения является универсум, растворивший в себе даже не всю совокупность одновременно живущих на свете людей, но весь сквозящий во времени человеческий род.
И если даже тело отдельно взятого индивида никак нельзя ограничить чисто анатомическими структурами, то тело этого универсума в тем меньшей степени может быть сведено к какой-то совокупной биомассе.
Далее.
Общеизвестно, что тайна человеческой личности, или, говоря давно забытым языком, несмертной его души, в принципе несводима к чисто биологическим структурам. Но если подлинным содержанием категории человека является именно ее неуловимая для ratio сущность, то представляется величайшей несправедливостью обращение в небытие этой таинственной субстанции вследствие биологического разложения организма.
Впрочем, только ли несправедливостью? Ведь еще античная мысль так и не смогла примириться с конечностью нашего бытия; и для многих бессмертие личности где-то там, за чертой материального, так на тысячелетия и оставалось одной из непререкаемых аксиом. Так нужно ли удивляться тому, что именно индивидуальное бессмертие и здесь, по эту сторону трансцендентного, во все времена было не только голубой мечтой человека, но очень часто и практической целью его познания.
Но что суть бессмертие: только ли бесконечное продление жизни, или принципиальное исключение конечности человеческого бытия в любой ее форме?
Задумываемся ли мы о том, что второе эквивалентно абсолютному исключению не только смерти, но и рождения?
Обратимся к лежащему на поверхности.
Каждый человек уникален. Это общеизвестно. Но ведь исключительность каждого из нас вызвана именно конечностью нашего бытия, смертностью нашей природы.
Воспроизводство человеческого рода решительно немыслимо как простое повторение какихто раз навсегда заданных форм, - для нас аксиоматично, что оно должно быть постоянным (физическим и духовным) его совершенствованием. А это, в свою очередь, невозможно без максимальной несхожести всех.
Впрочем, именно такое, предельное, разнообразие является залогом еще сугубо биологической эволюции. Адаптационный потенциал любого биологического вида тем больше, чем шире разнообразие составляющих его индивидов. Логический же предел его роста достигается не одной только уникальностью каждой отдельной особи, но и максимальным сокращением сроков индивидуальной жизни. Для эволюции оптимальным является такой режим индивидуального бытия, когда взрослая особь помирает сразу же после того, как выношенное ею потомство встает на ноги.
Бессмертие рода и в социуме достигается абсолютной неповторимостью каждого, бесчисленным умножением всего индивидуального. Но если человек и в самом деле обретает индивидуальное бессмертие, то зачем ему такие гарантии всеобщей жизнеустойчивости?
Впрочем, индивидуальное бессмертие, понятое как одностороннее исключение смерти, по существу обращает эти гарантии в свою прямую и полную противоположность.
Если при временной ограниченности отдельной человеческой жизни уникальность личности расширяет возможности физического и духовного совершенствования всех, то с уничтожением временного предела, отпускаемого каждому, эта уникальность обращается в тормоз, в препятствие на пути совершенствования человечества. Ведь это только на первый взгляд очевидно, что с обретением бессмертия степень духовной несхожести индивидов должна устремляться в какую-то многообещающую бесконечность, а значит, в такую же благодатную бесконечность должен устремляться и общий духовный потенциал цивилизации. На деле все обстоит не так. Безмерное накопление отличий между индивидами, в конечном счете, должно рвать все объединяющие людей связи и вести к прямому распаду всего человеческого общества.
Стоит ли говорить о веках и тысячелетиях, если уже через годы мы забываем едва ли не всех своих одноклассников, если уже десятилетия способны стереть ностальгию даже о тех, кого мы когда-то любили... Причем дело совсем не в памяти: всех нас, даже когда-то близких друг другу, навсегда разъединяет отнюдь не ее немощь - нас отъединяет несхожесть индивидуального опыта. Поэтому даже абсолютная память в принципе не способна предотвратить отчуждение. Беспредельное же накопление отличий обрекает человека на абсолютное одиночество в переполненном мире. Сегодня человечество осознает себя чем-то единым, но это только потому, что при всей уникальности индивидуального опыта удельный вес общего в нем много больше удельного веса особенности. Можно ли рассчитывать на сохранение этого единства там, где цементирующее социум общее становится бесконечно малой величиной по сравнению со всем исключительным?
И вот ко всему этому необходимо добавить бесконечное же умножение численности индивидов...
Таким образом, есть основание утверждать, что бессмертие человека категорически несовместимо с ничем не ограниченным умножением индивидуального.
Больше того: бессмертие полностью исключает саму атомарность строения общества.
Жизнеустойчивость социума, состоящего из не подвластных смерти индивидов, может быть гарантирована только полной их "стандартизацией", абсолютным уподоблением одного другому и всех каждому, только полным стиранием всех различий между ними. С обретением бессмертия оказывается невозможной не только смерть, но и становление всего единичного.
А это значит, что индивидуальное бессмертие, в конечном счете, исключает не только смерть, но и рождение...
Ясно, что согласиться с таким выводом трудно: уж очень диким он кажется сегодня.
А почему, собственно, диким? Только потому, что человеческая мысль привыкла развиваться в рамках совершенно иных силлогизмов? Но ведь и то русло, в котором только и может развиваться мысль человека, во многом определено именно смертной его природой.
В самом деле. Попробуем представить себе, что станется с формирующим не только эмоциональный склад человека, но и его ratio искусством, если "изъять"
