Жизнь волшебника - Александр Гордеев
– Я даже знаю, что там будет, – уверенно заявил он. – Балябин обязательно скажет: «Ну что ж,
товарищи, я это, конечно, не читал, но я скажу».
– Как же он может что-то сказать, если не читал? – удивился я.
– А вот так и будет – увидишь.
И вот семинар. Отзывы о романе были неплохие, а то и хвалебные. А я всё наблюдал за
Балябиным – патриарх, как ни как. И видел, что чем лучше говорили о моей работе, тем мрачнее
он становился. Наконец, слово дали ему.
– Ну что ж, товарищи, – сказал он, – роман-то я, конечно, не читал, но я скажу…
Я взглянул на Латкина – тот сидел, давясь от смеха.
– А вот давайте-ка, посмотрим, что он тут пишет, – несколько даже угрожающе произнёс между
тем Балябин.
С этими словами он открыл рукопись, состоящую из объёмной стопки машинописных страниц, и
начал тихо, я бы сказал, вдумчиво читать. Прочитал один листок, прочитал другой. Он патриарх,
ему всё можно. Я смотрел на окружающих: слушали внимательно. Интересно и мне: чего ж не
послушать написанное тобой в исполнении самого Балябина? А он, кажется, и сам уже немного
увлёкся. Наконец, остановился, снял очки и укоризненно произнёс:
– Ну вот, видите? А вы говорили…
И всё. На этом его выступление закончилось. Однако что именно должны были тут понять
слушатели, осталось не понятым. У него и уточнять не стали. Балябин имел обыкновение
выступать долго и все были рады уже тому, что его выступление закончилось. Чуть позже кто-то из
писателей начал обсуждать начальный фрагмент романа, где мой молодой герой, мальчишка,
мечтая научиться летать, прыгал с табуретки и пытался задержаться в воздухе. И в этом месте
Балябин снова вскинул голову.
– Ну вот, видите, – сказал он. – Какая это глупость! Как можно прыгать с табуретки и надеяться,
что полетишь?
Ему и тут не стали благоразумно возражать. Я же едва не взорвался со своим тогдашним
пылом. Да что ж тут не понятного?! Ведь это же мальчишка! (Роман и назывался-то «Молодой
Бояркин»!) Но я, слава Богу, сдержался. Меня остановило одно, внезапно сделанное открытие.
Василию Ивановичу были не понятна глупая попытка мальчишки летать лишь потому, что ему-то к
тому времени исполнилось уже восемьдесят лет. Хотя, возможно, когда Балябин сам был
мальчишкой то и он прыгал с табуретки или делал что-то такое же глупое. Но он всё это просто-
напросто забыл!
Да что Балябин… По прошествии двух десятков лет, пока писался новый роман, я и в себе
начал обнаруживать нечто похожее. Подошёл однажды к окну и вижу, как на детской площадке с
множеством всяких сооружений тренируются трое подростков, пытаясь преодолевать снаряды с
прыжками и разными ловкими выкрутасами. Я даже залюбовался ими. Подумал, что будь я сейчас
в их возрасте, то обязательно оказался бы на этой площадке. Сейчас это вроде какого-то уличного
спорта, а вот раньше почему-то не додумывались до такого. И вдруг вспомнил! Ну почему же не
додумывались-то!? Да ведь я и сам, отправившись в детстве во дворы, воротами старался не
пользовался. Перемахивал и один забор и другой. Причём, мне нравилось делать это легко и лихо.
А ещё, кстати, вспомнилось более позднее. Ведь в детстве я никогда не ходил шагом. Моя бабушка
жила через огород, и я часто бегал к ней. Именно бегал. Тогда я даже удивлялся: почему это
взрослые ходят, если бегать быстрее? Зато уж я-то мчась вдоль картофельных рядов, то тарахтел,
как мотоцикл, изображая переключение скоростей, а рукой вкручивал газ, или несясь вскачь с
лошадиным ржанием, подстёгивал себя какими-нибудь прутиком или ремешком…
Какая это страшная вещь – старость! Она страшна тем, что ты забываешь собственную жизнь,
свои самые живые, самые свежие ощущения. Наверное, для того, чтобы сохранять молодость,
надо не забывать впечатлений молодости. Ведь приятней-то всего жить, когда ты молод!
564
*2
В детстве, особенно если ты ещё не учишься в школе, тебе всё равно понедельник сегодня или
воскресенье. Не важны и даты. Календарь для тебя – это лишь толстая, неудобная книжка,
вставленная в железную скобку со страничками на которых нарисованы портреты разных
знаменитых людей. Но вот просыпаюсь я в одно обычное утро, и мама вдруг сообщает мне, что
сегодняшний день у меня особенный. В этот день я родился, то есть, явился на этот интересный
белый свет. Во, как интересно! Ещё вчера я даже не догадывался, что я вообще когда-то родился.
Ну, не задумывался, да и всё.
– А загляни-ка под подушку, – предлагает мама, – посмотри что зайчик тебе принёс…
Не понимая про какого такого зайчика говорит мама, я засовываю руку под подушку и
обнаруживаю там книжку! Автора книжки я не помню, помню только, что она рассказывала о
героическом спасении челюскинцев. А наверху было написано «Мои первые книжки». Впрочем, в
тот момент я читать ещё не умел, эту надпись я прочитал позже, а когда прочитал то никак не мог
взять в толк, почему писатель сообщает, что это его первые книжки? Нам-то какое дело до этого?
Однако подарок «зайчика» показался мне удивительным! У нас в комнате на этажерке хранилось
несколько затасканных книг, но все они были взрослые, без картинок. Но тут-то совсем другое
дело! Конечно же, я был так счастлив, что мне тут же захотелось научиться читать. А пока я видел
на страницах сильных, храбрых людей, льдины, самолёты на лыжах, корабль. Моему восторгу не
было предела!
На следующий год я учился уже в первом классе и заранее знал, когда у меня будет такой
замечательный день, как день рождения. Я помнил об этом, конечно же, лишь потому, что снова
ожидал «зайчика». И вот, едва дождавшись этого радостного утра, я заглядываю под подушку но,
увы, ничего там не нахожу. Почему-то в этом году «зайчик» меня уже не поздравлял, он уже,
видимо, был не так рад моему рождению. Я мог бы, конечно, и обидеться, да только на кого
обижаться? Кто он этот загадочный «зайчик»?
Когда я учился во втором классе, я тоже заглянул под подушку. И снова ничего там не нашёл. И
потом каждый год, до тех пор, пока не повзрослел и окончательно не разочаровался в этом
дурацком «зайчике», я заглядывал под подушку и ничего там не находил. Меня больше не
поздравляли и ничего не дарили. Каждый новый день рождения начинался для меня с огорчения и
разочарования. Все мои подарки на день рождения так и ограничились той единственной книжкой
про героических челюскинцев.
