Адель Барабаш - Письма русскому буддисту

Письма русскому буддисту

Адель Барабаш

© Адель Барабаш, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

О книге

Лев Аннинский

В начале своего сочинения Адель Барабаш объясняет значение и значимость жанра «эссе». Этот обычный приём для сочинений такого рода в данном случае имеет содержательный смысл.

«Канонизация жанра необходима там, где мысль может раствориться в хаосе, потерять самое себя».

«Термины существуют на плоскости, а знание – это объём».

Объём укоренён в объективной реальности, а все иллюзии коренятся в психологии человека. Всё великое, осмысленное человеком вопреки иллюзиям, связывает НЕЧТО.

«Все великие поэты пишут одну книгу, книгу об одном и вселенная у них одна».

«Чувственный опыт, присущ детям и животным – они могут дотронуться, понюхать, но Бог не то существо, которое можно почувствовать – постичь Его можно только Им самим – мыслью».

Этот поиск нелёгок и не сладок – сладко безумие.

Эта крутая установка порождает оригинальное переосмысление традиционной пары: Бог-Дьявол.

«Зачем стремиться в ад или бояться рая, когда мы носим их в самих себе? Мысль гораздо страшнее безумия, бог гораздо суровее дьявола. Дьявол – это образ всех человеческих пороков и он прощает нам наши маленькие подлости, слабости и говорит – поспите еще немного, ну что с того, что вы еще поспите, ну предадите пару раз еще, ну что с того, а вот потом, вы всё исправите, всё успеете, превозможете, преодолеете…»

Поиск крутой, безжалостной правды – ответ хитроумной дьяволиаде, настоянной на человеколюбии, от которого тоже ведь невозможно отказаться.

Откуда у Адели Барабаш такая непримиримость?

От судьбы, доставшейся нынешним искателям истины.

Этот поиск увязан у неё с судьбой поколения, которое не застало «ни Ленина, ни Сталина, ни перестроек, ни оттепелей, ни советской власти… пустота…»

Не поддаваясь этой пустоте, новое поколение хочет понять:

«как жить людям, которым не досталась в наследство ни безжалостная Советская власть, ни её руины, ни сверкающий в будущем Коммунизм, ни его химерическая тень, не всемирный смысл происходящего, а пустота на месте смысла… Ему не пришлось рвать душу, меняя власть, как рвали прошлое из сердца последние идеалисты – „шестидесятники“ (не говоря уже об окопниках 1941 года)…»

И ещё круче:

«Никакая игра ума не может вытеснить страх пустоты, в которую летит всё. И за время зацепиться не удастся, потому, что нет ни времени, ни бремени будущего, в котором придется сопротивляться тоталитаризму, революции, социализму. Да что и говорить, если ни в прошлом, ни в будущем нет опоры – одна ледяная пустота, которую надо бы разогнать огневыми залпами русских «Катюш». Но там, где должны были быть силы на эту безжалостную атаку пустоты – там, где должно было раздаться «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой!», раздавалось беспомощное поэтическое: «Не будь духом поспешен на гнев»…

Не просто вынести такую безжалостность к людям, к самим себе, к навалившейся на нас эпохе. Но это – реакция наших наследников на те руины, которые мы им завещаем. Хотя руины воистину музыкальны, особенно после залпов «Катюш».

«Суета и Томление духа»! Вслушались в музыку? Грузинский сын матери-армянки окрашивает свою любовь к ней в русские тона!

Окуджава не назван. И понятно: за Экклезиаста он не отвечает. Но и Экклезиаст не отвечает на наши вопросы.

«Экклезиаст молча внимает, осознавая, что кто-то должен ответить за те несчастья, которые обрушились на головы мальчиков Державы».

Кто ответит? Тот, кого назначит История. Очень важно, что эта стоическая философия не должна быть привязана к какому-то определённому народу, если Будда, Христос, Магомет, Экклезиаст и другие поэты, говорящие с людьми от лица Бога, пишут одну книгу.

И эта единая для человечества книга – путь ощущений от Микровселенной к Макровселенной – сообщает поиску глобальный духовный пафос.

Недаром в эссе действуют итальянцы, испанцы, монголы… Но и Марфа Кусаева из села Париж Нагайбакского района Челябинской области.

Список цитируемых авторов обширен, изыскан, логичен, хотя иногда и неожидан. Монтень, Экклезиаст, Гессе, Мандельштам, Ахматова, Уайльд, Барабаш (Дмитрий), Гомер, Шекспир, Будда, Михаил Булгаков, Николай Тряпкин… Последний особенно хорош:

Только тьма и свет, только зверий следДа песок пустынь у могил.Остальное все – суета суетТо, что ты да я наблудил.

Ольга Мейер

Работа А. Барабаш – это исследование жанра эссе творческими методами, а именно: автор полагает, что, для того чтобы понять, как устроено эссе, нужно его написать. Книга включает в себя 19 эссе.

Авторская позиция заявлена во введении: «Эссе – это жанр свободы, отсутствие правил и границ». И если читатель согласен с автором, то он не возмутится: «… какой же из Экклезиаста эсер! И причем здесь эссе!» (как боялся автор). Ассонанс и аллитерация сделали свое дело, и царствовавший в Иерусалиме Соломон, выбравший себе псевдоним Экклезиаст, стал эсером. (Нет, не социалистом-революционером, а просто автором эссе; может, «эссером»?) В «жанре свободы», названном в работе «Экклезиаст и пустота», он занял место пелевинского Чапаева.

Вероятно, современное эссе и должно быть интертекстуальным. У А. Барабаш перекликаются разные голоса: Монтень, Рассел, Фукидид, Константин Симонов, Николай Тряпкин, Юрий Левитанский, Лев Аннинский… Интертекстуальность является в данной работе жанрообразующим фактором. Так, в некоторых эссе (таких, например, как «Фетровое небо») ярко выражен художественный элемент рассказа, в других воскрешается эпистолярная форма («Письма русскому буддисту»), типичная для литературы 18—19 веков, но сейчас такая «переписка из двух углов» встречается редко. Эссе А. Барабаш принимают форму сказки-притчи, или политического памфлета («Убей кота», «Генеральское счастье»), или приобретают литературно-критическую направленность («Тринадцатый апостол»), но при этом, не сливаясь с данными жанрами.

Однако рецензия не так свободна по своей форме, как эссе. Для оценки работы автора, «кочевого муравья семейства стебельчатобрюхих и пр.», желающего «постигать гармонии слонов», может быть только такое заключение: будучи мастерски написанным, а также современным по форме и содержанию сочинением, данная работа заслуживает самой высокой оценки.

Дмитрий Барабаш

Буксующе-пластмассовое время. Виниловый циферблат под рукой ди-джея. Жалобный скрежет вперед-назад. Взгляды наружу пусты, внутрь – темны, как экраны телевизоров. Выключенные мониторы.

Время, в котором отражается только то, что волей случая, не имеет к нему отношения. Отражается, не вызывая участия, интереса.

По матовым зеркалам экранов – образы героев прежних книг, прежних фильмов, других картин.

Эпохи отражаются одна в другой.

Герои путают костюмы.

Экклезиаст, примеряет шинель красногвардейца, фуражку эсера, ватник гулаговского старателя. Русский буддист издалека вступает в переписку с русским же адресатом, живущим в России, словно он уже познал вынужденный голод индийского рикши, меряющего мир щепотками риса, отсутствием мяса, вегетарианской изнанкой, просветлением, наступающим через голодный обморок.

Черные зеркала мониторов, виниловый круг милицейской преисподней, цыганского гомона, ленивой матерщины, бессмысленных трагедий. И, вдруг, забыв о потерянном, о сегодняшнем, вездесущем, на освещенную арену выпрыгивают по-настоящему живые, смеющиеся, думающие, грустящие клоуны в радужных одеждах, и, словно воздушные шарики, тянут за собой цветные облака, метафоры, мечты. Белозубые негры широким шагом меряют экватор сказочного земного шара, человек выпрыгивает из под шляпы, генерал размахивает стрелками часов, словно саблей, и люди, не скатываются с крыш, цепляясь за печные трубы и антенны подтяжками, на которых расцветают живые цветы живого солнца, живой земли.

Дышать этим воздухом, тонуть в радугах, принимая сны, как неизбежное будущее – ослепительное, способное опровергнуть самую беспросветную ночь.

Эссе

Самоопределение жанра

Мысль всякий раз выбирает себе новый жанр, который потом кто-нибудь, как-нибудь назовет, но ей это безразлично. Осмысление жанра замечательное занятие. Неважно как он будет потом называться, важно, чтобы он был осмысленным, то есть, населен мыслью.

Авторитетный литературный критик, публицист, философ, искусствовед Лев Александрович Аннинский говорит, что «если вы не знаете, что вы написали, вы написали эссе». И так как автору не хотелось бы выступать в роли своего критика и себя классифицировать, он предпочел внять совету мэтра и отнести всё написанное здесь, к непривередливому, терпеливому и всеядному жанру эссе.