Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Анна Моц
Дело Эмбер было одним из определяющих в моей карьере. Оно приблизило меня к жестокой реальности, где женщины, как и мужчины, могут использовать детей для сексуального удовлетворения, комфорта и контроля. Я, опираясь на собственный опыт, полагала, что женщины редко совершают сексуализированное насилие над детьми, а матери — еще реже. Но я выяснила, что это своего рода миф и сексуализированное насилие со стороны женщин, по всей видимости, сильно недооценено. По данным Childline за 2006 год, четверть звонивших сообщить о сексуализированном насилии указывали, что пострадали от рук женщины. А исследования, сравнивающие официальную уголовную статистику с опросами потерпевших, показали, что доля женщин, совершивших половые преступления, может быть в шесть раз выше, чем число привлеченных к ответственности[31].
Дело Эмбер было моей первой встречей с насильницей. Оно стало почти что надругательством над моим сознанием, вызовом мировоззрению. Здесь мне пришлось работать усерднее обычного, чтобы выполнить поставленную задачу: распутать мотивы, лежавшие в основе действий, о которых было тяжело думать и которых страшно было касаться. Мои трудности отражали выраженную тенденцию общества закрывать глаза на сексуализированное насилие над детьми со стороны женщин. Образ педофила как неухоженного мужчины средних лет и заветная вера в то, что женщины не секс-хищницы по природе, мешают коллективному сознанию распознать такую насильницу, как Эмбер. Как показало ее дело, идеализация матерей влечет за собой общественные издержки. Насилие со стороны женщин загоняется в подполье, из-за чего мы не видим опыт как жертв, так и злоумышленников. Общий отказ рассматривать женщин как потенциальных секс-преступниц также может дать им опасную степень доступа к детям. Именно этим несколько лет пользовалась Эмбер. Ее случай был в некоторой степени типичным для модели, где секс-преступница, работая с сообщником-мужчиной, занимается вербовкой и соблазняет потенциальных жертв. В других контекстах сексуализированному насилию со стороны женщин даже можно придать приемлемый или привлекательный вид. А все потому, что существуют стереотипный образ «учительницы-любовницы» и предположение, будто бы мальчики, которых совратили молодые женщины, должны радоваться такому вниманию. Из-за этого жертвам вдвойне стыдно и трудно обращаться за помощью.
История Эмбер подтвердила, что, даже когда вскрываются случаи сексуализированного насилия женщин над детьми, люди часто обращаются к идее, что преступница преимущественно действовала по принуждению подельника-мужчины. Общественному сознанию трудно принять, что женщины сами могут совершать сексуализированное насилие над детьми. Ему проще усвоить указанную модель, чем признать личную ответственность этих женщин и сложное взаимодействие, где человек может быть одновременно жертвой и преступником. Самой Эмбер было гораздо проще сказать, что ее принуждал и контролировал Кори, чем сознаться, что жестокое обращение с детьми под ее опекой возбуждало и доставляло удовольствие.
Ее синдром жертвы лишь подчеркивал силу нарратива, определяющего секс-преступниц не как непосредственных виновниц сексуализированного насилия, а как пассивных соучастниц. Такое представление способствует укоренению пагубной лжи, которая скрывает сексуализированное насилие со стороны женщин. Такой же эффект и у паттерна, в котором раскрытых насильниц публично осуждают так, что нельзя достичь никакого понимания.
Эмбер была жертвой. Сначала — нерадивых и бессердечных родителей, затем — сексуализированного насилия со стороны брата. Но она также несет ответственность за выбор дальнейшего пути, за безразличие к последствиям своих поступков, за насилие над многочисленными детьми и жестокость по отношению к дочери. Широко распространенное игнорирование обществом таких секс-преступников, как Эмбер, привело к тому, что действия девушки оставались незамеченными более десяти лет и вскрылись благодаря случайной находке ее партнера.
Меня в равной степени напугало и огорчило, что Эмбер злоупотребляла доверием и властью с такой непринужденностью и что она продолжила все отрицать даже после того, как ее привлекли к ответственности. Она заслуживала того, чтобы ее услышали и поняли как жертву. Это могло стать основой для лечения, которое в теории помогло бы ей противостоять деструктивному шаблону любви и отношений — и в итоге его разрушить. Но для этого прежде всего потребовались бы ее готовность признать тяжесть собственных злодеяний, личную ответственность за них и психологические силы, которые вынуждали их повторять. Я провела с ней много часов и с грустью осознала, что такое признание маловероятно.
Я никак не могла помочь Эмбер, поскольку она отказывалась делать первый и самый трудный шаг: признать, что она поступала плохо. Я все еще лелею надежду, что однажды это изменится. Мой опыт показывает, что преклонный возраст и меняющиеся жизненные обстоятельства заставляют некоторых пациентов отказаться от некогда непоколебимых убеждений. Как бы то ни было, дело Эмбер навсегда останется со мной: и потому, что оно жуткое, и потому, что это пример ограниченной эффективности психологического лечения людей, которые не могут или не хотят принимать реальность или последствия своих действий.
Работа с Эмбер временами пугала и разочаровывала, а еще она вынудила меня столкнуться с ограничениями психотерапии. Было трудно и смириться с неудачей, и провести столько времени с женщиной, которая боится познавать себя, отказывается признавать свои преступления и не считает своих маленьких жертв за людей. История Эмбер — это история жестокого обращения и стыда, где единственный выход нашелся в повторении преступлений. Кроме того, это иллюстрация того, насколько сильна бывает зависимость от токсичных отношений, в данном случае с Кори. Эмбер с таким безразличием применяла насилие ко множеству детей отчасти для того, чтобы ублажить, задобрить и удержать единственного человека, который дарил ей хоть какую-то любовь и заботу.
Похожие отношения были у другой моей пациентки — Тани. Ее жестокое нападение на мужчину, связанное с травмирующим опытом сексуализированного и домашнего насилия, было вызвано наличием партнера, которого она одновременно боялась и любила. Так она хотела доказать ему свою преданность. Ее история и история Эмбер всегда напоминают мне, что женское насилие редко можно понять в отрыве от контекста. Это почти всегда отражение отношений, которые складываются или не складываются с другими людьми — с партнерами, которых женщины выбирают, и родственниками, которых выбрать нельзя. Только исследуя динамику, последствия и нередко травму таких отношений, можно понять и в итоге вылечить такую пациентку, как Таня.
7
Таня. Травма и месть
Что заставило ее так поступить? Я познакомилась с Таней, когда ей было 24. На первую встречу она пришла в джинсах и розовой кофте от спортивного костюма из велюра. Она напоминала мне мою дочь-подростка. Мне было сложно понять, как эта миниатюрная и хрупкая девушка, чью уязвимость не удавалось скрыть за аккуратно нанесенным макияжем, могла совершить столь жестокое преступление. Насколько мощным оказалось сочетание травмы, провокации и страха,
