Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд
Есть поговорка, выражающая расхожую истину, что забывание чего-нибудь никогда не бывает случайным: «Если забываешь что-то однажды, то забудешь снова».
В самом деле, порой не удается избавиться от впечатления, что все, подлежащее изложению по поводу забывания и прочих погрешностей поведения, знакомо и очевидно для всякого человека. Поистине удивительно, что приходится при этом объяснять сознанию явления, столь, казалось бы, хорошо известные. Как часто доводится слышать: «Не просите меня это сделать, я все забуду!» Нет никакой мистики, по-моему, в том, что в итоге такого рода пророчество благополучно исполняется. Человек, мыслящий подобными категориями, ощущает намерение не выполнять просьбу, но отказывается признаться в этом себе самому.
Свет на забывание намерений проливается также и благодаря явлению, которое можно было бы назвать «ложными намерениями». Однажды я обещал молодому автору дать отзыв о его небольшой работе, но в силу внутреннего противодействия, о котором догадывался, все откладывал, пока наконец, уступая его настояниям, не обещал, что сделаю это в тот же вечер. Я и вправду имел вполне серьезное намерение так поступить, но совсем забыл о том, что на тот же вечер было назначено составление другого, неотложного отзыва. Я понял благодаря этому, что мое намерение было ложным, перестал бороться с испытываемым мною противодействием и отказал автору.
Глава VIII
Действия, совершаемые по ошибке
Заимствую еще одно место из работы Мерингера и Майера: «Обмолвки не являются чем-либо уникальным в своем роде. Они соответствуют погрешностям, часто наблюдаемым и при других функциях человека, – тем, что довольно безосновательно обозначаются словом “забывчивость”».
Этим я хочу сказать, что отнюдь не первым заподозрил смысл и преднамеренность в мелких функциональных расстройствах повседневной жизни здоровых людей[149].
Если погрешности речи, каковые очевидно относятся к моторным актам, можно объяснять подобным образом, отсюда рукой подать до распространения сходных ожиданий на прочие моторные функции. Я различаю здесь две группы явлений. Все те случаи, где наиболее существенным признаком выступает ошибочный результат (уклонение от намерения), я обозначаю как ошибочные действия. Другие же, в которых, скорее, весь образ действий кажется несоответствующим, я называю симптоматическими случайными действиями. Указанное разделение не может быть проведено с полной строгостью; мы вообще вынуждены признать, что все деления, которые проводятся в настоящей работе, имеют лишь описательную ценность и противоречат внутреннему единству наблюдаемых явлений.
Ясно, что в психологическом понимании ошибочных действий мы не достигнем успеха, если отнесем их в общую категорию атаксии[150], конкретно – церебральной атаксии. Будет лучше свести отдельные случаи к определяющим их условиям. Я обращусь опять к примерам из личного опыта, пусть таковых у меня найдется немного.
* * *
а) В прежние годы, когда я посещал больных на дому чаще, чем теперь, нередко случалось, что, придя к двери, в которую мне следовало постучать или позвонить, я доставал из кармана ключ от моей собственной квартиры с тем, чтобы опять спрятать его в некотором смятении чувств. Сопоставляя, у каких больных это бывало со мной, я должен признать, что данное ошибочное действие, – вынуть ключ вместо того, чтобы позвонить – было своего рода известной похвалой тому дому, где подобное случалось. Оно как бы подсказывало мне, что «тут я как дома», ибо происходило лишь там, где я испытывал приязнь к больному. Ведь в дверь моей собственной квартиры я, конечно, никогда не звоню.
Ошибочное действие было, следовательно, символическим выражением мысли, не предназначавшейся, по сути, к тому, чтобы быть всерьез и сознательно допущенной; специалист по нервным расстройствам прекрасно знает, что пациент привязывается к нему лишь на то время, пока ожидает от него чего-нибудь, и что он сам позволяет себе испытывать чрезмерно живой интерес к пациенту лишь ради оказания психической помощи.
Многочисленные примеры самонаблюдения других людей показывают, что поиски ключей вовсе не являлись какой-то моей уникальной особенностью.
Мэдер[151] (1906) описывает случай, едва ли не в точности совпадающий с моим собственным опытом: «Il est arrive a chacun de sortir son trousseau, en arrivant a la porte d’un ami particulierement cher, de se surprendre pour ainsi dire, en train d’ouvrir avec sa cle comme chez soi. C’est un retard, puisqu’il faut sonner malgre tout, mais c’est une preuve qu’on se sent – ou qu’on voudrait se sentir – comme chez soi, aupres de cet ami» («Всякому знакома ситуация, когда, подходя к дверям дома близкого человека, ты машинально пытаешься открыть дверь своим ключом, будто пришел к себе домой. Происходит заминка, после чего ты звонишь в дверь, но это явный признак того, что человек чувствует или хотел бы чувствовать себя здесь как дома»).
Джонс (1911) пишет: «Поиски ключей служат показательным примером такого рода, и тут можно привести сразу два примера. Если меня в ходе какой-то важной работы дома отвлекает необходимость отправиться в клинику ради некоего мелкого дела, я почти наверняка попытаюсь открыть дверь лаборатории домашними ключами, пусть даже эти две связки совершенно непохожи. Ошибка подсознательно дает понять, где именно я предпочел бы находиться.
Несколько лет назад мне довелось трудиться в некоем учреждении, входную дверь которого держали закрытой, так что приходилось звонить, чтобы тебя впустили. Несколько раз я замечал за собой, что пытаюсь открыть эту дверь своими домашними ключами. У всех прочих, с кем я тогда вместе работал, имелись собственные ключи, чтобы не нужно было дожидаться, пока дверь отопрут. Следовательно, мои ошибки выражали желание обрести сходное с ними положение и стать в этом учреждении своим».
Доктор Ганс Сакс делится аналогичным опытом: «Я всегда ношу
