Тотем и табу - Зигмунд Фрейд
Магия сохраняет всемогущество целиком за мыслями, но анимизм передает толику этого свойства духам, тем самым прокладывая путь к появлению религии. Что же побудило первобытного человека ввести это первое ограничение? Едва ли осознание неправильности предпосылок, ведь применение магической техники продолжалось.
* * *
Духи и демоны, как указано в предыдущем очерке, суть проекции человеческих чувств[182]: мы превращаем свои аффекты в их олицетворения, населяем ими мир и снова находим вовне свои внутренние душевные процессы, точно так же, как остроумный параноик Шребер[183] находил отражения своих привязанностей и освобождение либидо в судьбах измышленных им «божественных лучей»[184].
Тут, как и в другом случае[185], мы не станем обсуждать происхождение склонности к проецированию душевных процессов вовне. Но разумно допустить, что эта склонность усиливается там, где проекция сулит преимущества душевного облегчения. Такое преимущество с полной определенностью достигается, когда различные стремящиеся к всемогуществу душевные порывы вступают друг с другом в конфликт; вполне очевидно, что отнюдь не все они способны добиться всемогущества. Болезненный процесс паранойи фактически использует механизм проекции для избавления от подобных конфликтов душевной жизни. Типичный пример такого конфликта – спор между двумя членами пары противоположностей, случай амбивалентной направленности, который мы подробно проанализировали, разбирая положение человека, оплакивающего смерть родича. Этот случай, как кажется, выступает подходящим мотивом для создания проекции. Здесь мы опять сталкиваемся с мнением тех ученых, которые считают злых духов первородными среди духов вообще и приписывают возникновение представления о душе впечатлению, произведенному смертью на живых. Правда, мы сами не выдвигаем на первый план интеллектуальную проблему, которую смерть ставит перед живыми; на наш взгляд, силу, побуждающую к размышлениям, нужно относить к области конфликта чувств, охватывающего живых.
Первое теоретическое достижение человека – создание духов – восходит, похоже, к тому же источнику, что и первые нравственные ограничения, которым он подчиняется, то есть предписания табу. Однако общее происхождение вовсе не предполагает одновременности возникновения. Если положение живого по отношению к покойнику впервые заставило первобытного человека задуматься, заставило отказаться от части своего могущества в пользу духов и принести в жертву долю свободного произвола поступков, то эти культурные достижения суть раннее признание Ананке[186] (судьбы), противящейся человеческому нарциссизму. Первобытный человек склонился перед всемогуществом смерти с тем же жестом, с каким прежде ее как бы отрицал.
* * *
Если у нас хватит смелости и далее опираться на наши гипотезы, то мы можем поинтересоваться, сколь существенную часть нашей психологической структуры отражает и воспроизводит в создании проекция духов и душ. Трудно оспаривать мнение, что примитивное представление о душе, при всей его отдаленности от более поздней, сугубо нематериальной души, все же во многом с оной совпадает, ибо рассматривает живое существо и предмет как нечто дуалистическое, между обеими составными частями которого распределены известные свойства и изменения целого. Этот первоначальный дуализм, по выражению Спенсера (1893), тождественен дуализму, который проявляется в обычном для нас разделении на дух и тело и неоспоримое словесное выражение которого мы встречаем, например, в описании человека, находящегося в обморочном или буйном состоянии: он «вне себя», «сам не свой».
Когда мы таким вот образом, совсем как первобытный человек, проецируем нечто во внешнюю реальность, происходит именно следующее: мы осознаем наличие двух состояний – в одном что-либо непосредственно воспринимается чувствами и сознанием (дается им), а в другом, наряду с первым, то же что-либо находится скрытно, однако способно проявиться. Если коротко, мы признаем сосуществование восприятия и воспоминания, или, если обобщать, существование бессознательных душевных процессов, заодно с сознательными[187]. Можно было бы сказать, что «дух» человека или предмета сводится в конечном счете к способности выступать объектом воспоминания или воображения тогда, когда они недоступны восприятию.
Разумеется, не приходится ожидать, что первобытное и современное представления о душе сохранят ту же демаркационную линию, которую наша современная наука проводит между сознательной и бессознательной душевной деятельностью. Анимистическая душа сочетает в себе те и другие свойства. Ее призрачность и подвижность, способность оставлять тело и завладевать, временно или навсегда, другим телом, – признаки, безусловно побуждающие вспоминать работу сознания. Но способ, каким она прячется за явленной личностью, напоминает бессознательное. Неизменность и неразрушимость мы приписываем теперь не сознательным, а бессознательным процессам, которые ныне считаются подлинными носителями душевной деятельности.
* * *
Мы уже сказали, что анимизм представляет собой систему мышления, первую цельную теорию мира, а теперь нам предстоит сделать некоторые умозаключения из психоаналитического понимания такой системы. Каждодневный опыт подтверждает снова и снова главные особенности «системы». Мы видим сны по ночам и научились толковать эти сны днем. Сновидения, не отрицая собственной природы, могут казаться спутанными и бессвязными, зато они способны подражать упорядоченным впечатлениям непосредственного опыта, выводить одно событие из другого и соотносить между собой части своего содержания. Это удается в большей или меньшей степени, но почти никогда настолько хорошо, чтобы не проявилась какая-либо абсурдность, разрыв в общем сплетении фактов сна. Если мы подвергнем сновидение толкованию, то узнаем, что непостоянное и неравномерное расположение его частей довольно безразлично с точки зрения понимания. Наиболее существенными в сновидении являются мысли, имеющие определенное значение, связь и порядок, но этот порядок совсем другой, нежели тот, который запоминается в явном содержании сновидения. Связь мыслей сновидения нарушена и может совсем исчезнуть – или замениться какой-то новой связью. Почти всегда, кроме сгущения элементов сновидения, имеет место перераспределение этих элементов, более или менее независимое от прежнего порядка. Короче говоря, плод работы мыслей сновидения подвергается новому воздействию, так называемой «вторичной переработке», цель которой состоит в том, чтобы так переработать бессвязное и непонятное содержание сна, дабы сложился новый «смысл». Этот новый, достигнутый вторичной переработкой смысл более не соответствует содержанию мыслей сновидения.
Вторичная переработка плодов работы сновидения представляет собой прекрасный пример природы и целей некоей системы. Интеллектуальная функция человека требует единства связи во всяком материале восприятия и мышления, которым овладевает, и не останавливается перед тем, чтобы создать неправильную связь, если вследствие особых обстоятельств ей недоступна правильная. Такое поведение системы известно не только по сновидениям, но также по фобиям, навязчивым мыслям и по некоторым формам бреда. Систематичность нагляднее всего проявляется при нервных расстройствах (паранойя): она преобладает во всей картине болезни, но ее нельзя не замечать и в других формах невропсихозов. Во всех случаях мы можем доказать, что произошло перераспределение психического материала соответственно новой цели; часто это перераспределение выглядит довольно насильственным, ради достижения понятности с точки зрения системы. Лучшим признаком возникновения системы
