Зигмунд Фрейд - Психоаналитические этюды
При аналитической работе нетрудно вскрыть, что дело здесь идет о силах совести: совесть запрещает человеку извлечь наконец долго ожидавшуюся выгоду из счастливо переменившихся внешних условий. Но выяснение сущности и происхождения этих осуждающих и наказывающих тенденций представляет собой трудную задачу; эти тенденции мы нередко, к нашему изумлению, находим даже там, где мы их вовсе и не предполагали. О том, что нам по этому поводу может быть известно или предположено, я, по известным уже причинам, буду говорить, опираясь не на историю болезни, а на художественные образы, созданные великими писателями-сердцеведами.
Личность, испытывающая крушение после достигнутого ею успеха, за который она боролась с неуклонной энергией, – это леди Макбет Шекспира. Раньше в ней не было никаких колебаний и никаких признаков внутренней борьбы, не было иного стремления, кроме желания победить сомнения мужа, честолюбивого, но мягкосердечного. Преступному замыслу она готова пожертвовать даже своей женственностью, совершенно не учитывая того, какая решающая роль выпадет на долю этой женственности, когда дело пойдет о том, чтобы утвердить за собой достигнутую с помощью преступления мечту ее честолюбия.
Акт I, сцена 5
Сюда, сюда, о демоны убийства,
И в женский дух мой влейте лютость зверя.
Сгустите кровь мою и преградите
Путь сожалению к моей груди.
………………………………….
………………………..Сюда,
Убийства ангелы………………..
К грудям моим, и желчью замените
Их молоко!……………………
Акт I, сцена 7
Кормила я и знаю,
Как дорого для матери дитя;
Но я без жалости отторгла б грудь
От нежных, улыбающихся губок
И череп бы малютки раздробила,
Когда б клялась, как клялся ты.
Перевод Кронеберга Перед самым преступлением ее охватывает на миг слабое ощущение сопротивления:
Акт II, сцена 2
Не будь он
Во сне так на отца похож,
Я поразила бы его сама.
Теперь же, став королевой с помощью убийства Дункана, она начинает по временам испытывать нечто вроде разочарования и скуки. Мы не знаем почему.
Акт III, сцена 2
Что пользы нам желать и все желать?
Где ж тот покой, венец желаний жарких?
Не лучше ли в могиле тихо спать,
Чем жить среди души волнений жалких?
И все-таки она держится. За этими словами следует сцена банкета. Тут она одна сохраняет присутствие духа, прикрывает замешательство своего мужа, находит повод, чтобы отпустить гостей. Дальше она исчезает от наших взоров. Мы видим ее снова (в первой сцене пятого акта) уже как сомнамбулу, фиксированную на впечатлениях преступной ночи. Как и тогда, она снова внушает своему мужу быть мужественным: «Стыдись: солдат – и боится? Какое дело – знают, нет ли: кто позовет нас к ответу?» Она слышит стук в дверь, которого так испугался ее муж после убийства. Но наряду с этим она пытается «сделать несовершившимся то дело, которое уже невозможно больше сделать несовершившимся». Она моет руки, запятнанные кровью и пахнущие кровью, и сознает, что эти усилия напрасны. По-видимому, ее осилило раскаяние, – ее, казавшуюся столь чуждой раскаянию. И когда она умирает, то Макбет, ставший тем временем таким же неумолимым, какой она казалась вначале, находит для нее только следующую короткую эпитафию:
Акт V, сцена 5
Она могла бы умереть и позже:
Всегда б прийти поспела эта весть.
И вот мы спрашиваем себя самих: что сломило этот характер, казавшийся выкованным из крепчайшего металла? Что это такое? Одно лишь разочарование, другой лик преступления, когда оно совершено; надо ли нам сделать вывод, что и у леди Макбет психика прежде была мягкая и женственно-кроткая и что поэтому той концентрации и огромному напряжению, которым она себя взвинтила, не суждено было долго продолжаться? Или же мы вправе искать признаки такой более глубокой мотивировки этого надлома, которая сделала бы его нам более близким и понятным? Я не думаю, чтобы нам здесь возможно было бы окончательно решить этот вопрос. Шекспировский «Макбет» – пьеса, написанная по случайному поводу: к вступлению на престол Джемса, царствовавшего до сих пор в Шотландии. Сюжет был дан в готовом виде, одновременно разрабатывался и другими авторами, работой которых Шекспир, как и обычно, вероятно, воспользовался и на этот раз. Он дал любопытные намеки на современное положение. «Девственная» Елизавета, о которой ходила молва, что она бесплодна, сама себя назвавшая «бесплодным деревом» [4] (услышав о рождении Джемса), была принуждена сделать своим преемником шотландского короля именно вследствие своего бесплодия. Но он был сыном Марии, той самой Марии, которую она, хоть и с отвращением, заставила казнить и которая, несмотря на все омрачавшие отношения политические соображения, все-таки могла назваться ее родственницей по крови и ее гостьей. Вступление на престол Иакова I было как бы демонстрацией проклятий неплодия и благословений продолжающегося рода. На этом же противоречии основана эволюция и в «Макбете» Шекспира. Парки предсказали Макбету, что он будет королем, а Банко – что корона перейдет к его детям. Макбет возмущен этим решением судьбы, он не довольствуется удовлетворением собственного честолюбия, он хочет быть основателем династии, не хочет, чтобы совершенное им убийство служило выгоде других людей. На этот пункт обычно не обращают внимания, когда во всей пьесе Шекспира хотят видеть только трагедию честолюбия. Очевидно, что у Макбета, так как он не вечен, есть только один путь, чтобы лишить силы ту часть пророчества, которая ему противна, – иметь самому детей, которые могли бы ему наследовать. По-видимому, он и ждет детей от своей крепкой и сильной жены:
Акт I, сцена 7
Рождай мне мальчиков одних!
Огонь, пылающий в твоей крови,
Одних мужей производить способен.
И также очевидно, что когда он обманывается в этих ожиданиях, то ему приходится или подчиниться судьбе, или же его деятельность теряет смысл и цель и превращается в слепое бешенство приговоренного к гибели человека, который уничтожает даже то, что достижимо ему. Мы видим, что Макбет действительно проделывает эту эволюцию, а на высоте трагедии мы слышим восклицание Макдуфа, которое часто признается весьма двусмысленным и которое, может быть, содержит ключ для понимания происшедшей с Макбетом перемены:
Акт IV, сцена 3
Макбет бездетен!
Смысл этих слов, конечно, следующий: он сам бездетный и только потому мог убить моих детей, но они могут заключать в себе и гораздо больший смысл. И прежде всего этими словами Макдуф мог бы вскрыть нам глубочайший мотив, действующий и в Макбете, и в его жене: мотив этот заставляет Макбета перейти за пределы его природы, характер же его твердой жены он ранит в его единственное чувствительное место. Но если обозреть всю пьесу с вершины, обозначаемой этими словами, то вся она окажется пронизанной указаниями на связь с комплексом детско-родительских отношений. Убийство доброго Дункана мало отличается от отцеубийства; убивая Банко, Макбет убивает отца, между тем как сын от него ускользает; детей же Макдуфа он убивает потому, что бежал отец. В сцене заклинания парки внушают ему видение венчанной, окровавленной главы. Глава в боевом уборе, которую он видит перед этим, вероятно, его собственная голова. На заднем же плане поднимается мрачная фигура мстителя Макдуфа, который и сам исключение из законов рождения, ибо он не рожден своей матерью, а вырезан из ее утробы.
Представим себе, что бездетность Макбета и бесплодие его леди явились бы карой за их преступления против святыни родственной связи, что Макбет не мог бы стать отцом в наказание за то, что отнял у детей отца и у отца детей, что бесплодие леди было бы исполнением над нею того святотатства, к которому она призывала ангелов убийства. Все это было бы вполне в духе поэтической справедливости. Я думаю, что тогда заболевание леди было бы сразу понятно, было бы понятно, что превращение святотатственной гордыни в раскаяние – это реакция на бездетность, которая убедила ее в ее бессилии перед законами природы и в то же время напомнила ей, что ее вина отняла у нее то, что должно было явиться высшим плодом ее преступления.
В хронике Голиншеда (1577), из которой Шекспир почерпнул сюжет Макбета, есть одно-единственное упоминание о леди Макбет как о честолюбице, подстрекающей своего мужа на убийство с целью сделаться потом королевой. О ее дальнейшей судьбе и эволюции ее характера не сказано ни слова
Напротив, создается такое впечатление, что изменение в характере Макбета, его превращение в кровавого изверга должны мотивироваться очень сходно с тем, как это попытались сделать и мы.
Дело в том, что, по Голиншеду, проходит десять лет между убийством Дункана, ведущим Макбета на трон, и его дальнейшими злодействами; в течение этих десяти лет Макбет был строгим, но справедливым государем. И лишь по истечении этого срока с ним происходит перемена, и наступает она вследствие мучительного опасения, что так же, как исполнилось пророчество о его судьбе, совершится и предсказание, относящееся к Банко. Только после этого он велит убить Банко и переходит затем от злодейства к злодейству, как и у Шекспира. И у Голиншеда тоже определенно не сказано, что на этот путь его толкнула бездетность, но, по крайней мере, даны и время, и место для подобной естественной мотивировки. У Шекспира иначе. В трагедии события летят перед нами с головокружительной быстротой, так что, если судить по замечаниям действующих лиц, можно предположить, что все действие совершается в течение приблизительно одной недели. Это ускорение отнимает почву у всех наших конструкций о мотивировке переворота в характерах Макбета и его супруги. Нет достаточного промежутка времени, в течение которого хроническое разочарование в надежде иметь детей могло бы размягчить жену, а мужа довести до упрямого бешенства. И остается противоречие: целый ряд тонких совпадений в пределах самой пьесы и между пьесой и поводом ее возникновения как будто бы имеет в виду свести все к мотиву бездетности, а экономия времени в трагедии такова, что мысль о всех иных мотивах, кроме психологических, определенно должна быть отвергнута.
