Сочинения - Жак Лакан
Вас, несомненно, не удивит, если я скажу, что эти тексты, которым на протяжении последних четырех лет я посвящал двухчасовые семинары каждую среду с ноября по июль, не охватив при этом более четверти всего объема, если, конечно, мой комментарий вообще предполагает их полный объем, вызвали у меня и у тех, кто посещал мои семинары, то удивление, которое можно получить только от подлинных открытий. Эти открытия варьируются от концепций, которые остались неиспользованными, до клинических деталей, обнаруженных в ходе нашего исследования, которые показывают, насколько далеко простиралась область, исследованная Фрейдом, за пределы тех путей, которые он оставил нам, и насколько мало его наблюдения, которые иногда производят впечатление исчерпывающих, были ведомы тем, что он должен был продемонстрировать. Кто из специалистов других дисциплин, кроме анализа, которых я убедил прочитать эти тексты, не был тронут этим исследованием в действии, будь то в "Толковании сновидений", "Человеке-волке" или "За гранью принципа удовольствия"? Какое упражнение для тренировки ума, какое послание, которое можно озвучить! И какой контроль методологической ценности этого обучения и эффекта истины, который производит это послание, когда студенты, которым вы их передаете, приносят вам свидетельства трансформации, происходящей иногда от одного дня к другому, в их практике, которая становится проще или эффективнее даже до того, как она становится более прозрачной. Я не могу предоставить вам обширный отчет об этой работе в докладе, который я сейчас читаю в этом благородном месте - возможность, которой я обязан любезности профессора Хоффа, доктора Арнольда, которому я обязан предложением, и моим прекрасным и давним отношениям с Игорем Карузо, который заверил меня в том, что меня примут в Вене.
Но я не должен забывать, что частью этой аудитории я обязан любезности М. Сузини, директора нашего Французского института в Вене. И поэтому, когда я подхожу к смыслу этого возвращения к Фрейду, которое я здесь предлагаю, я должен спросить себя, не рискую ли я разочаровать их, поскольку они менее подготовлены к тому, чтобы понять меня, чем специалисты.
Противник
Я уверен, каким будет мой ответ: Конечно, нет, если то, что я собираюсь сказать, таково, каким оно должно быть. Смысл возвращения к Фрейду - это возвращение к смыслу Фрейда. А смысл сказанного Фрейдом может быть донесен до каждого, потому что, будучи обращенным ко всем, он касается каждого человека: чтобы это стало ясно, достаточно вспомнить, что открытие Фрейда ставит истину под вопрос, а нет никого, кого бы лично не касалась истина.
Вам, наверное, покажется странным, что я бросаю вам в лицо это слово - слово почти дурной славы, слово, изгнанное из вежливого общества. Но разве оно не вписано в самое сердце аналитической практики, поскольку эта практика постоянно переделывает открытие силы истины в нас самих, в нашей плоти?
В чем, собственно, можно лучше распознать бессознательное, как не в защитах, которые субъект выстраивает против него, причем с таким успехом, что они кажутся не менее реальными? Я не возрождаю здесь ницшеанское представление о лжи жизни, не удивляюсь тому, что человек считает себя способным верить, и не соглашаюсь с тем, что достаточно желать чего-то, чтобы оно появилось. Но я спрашиваю, откуда берется покой, который следует за признанием бессознательной тенденции, если она не более истинна, чем то, что сдерживает ее в конфликте? Действительно, уже некоторое время этот покой оказывается иллюзорным, поскольку, не довольствуясь признанием бессознательных защит, приписываемых эго, психоаналитики все больше и больше отождествляют их механизмы - вытеснение с объекта, обращение против субъекта, регрессия формы - с той самой динамикой, которую Фрейд анализировал в тенденции, которая, таким образом, кажется, продолжается в них не более чем со сменой знака. Не переходим ли мы границы, когда допускаем, что само влечение может быть доведено до сознания защитой, чтобы помешать субъекту осознать его?
Чтобы перевести изложение этих тайн в связный дискурс, я снова должен использовать слова, которые, вопреки себе, восстанавливают в этом дискурсе дуальность, поддерживающую их. Но я сожалею не просто о том, что за деревьями технического процесса нельзя увидеть дерево теории, а о том, что для того, чтобы поверить в то, что находишься в лесу Бонди, требуется так мало, не более чем форма, скрывающаяся за каждым деревом, представление о том, что некоторые деревья должны быть более реальными, чем другие, или, если хотите, что все деревья не являются бандитами. В противном случае можно спросить, где находятся бандиты, которые не являются деревьями. Может быть, эта малость, которая может стать всем, заслуживает объяснения? Что это за истина, без которой невозможно отличить лицо от маски и за пределами которой, кажется, нет другого чудовища, кроме самого лабиринта? Иными словами, как их вообще можно различить, если все они одинаково реальны?
Тут большие башмаки выдвигаются вперед, чтобы накрыть лапки голубя, на которых, как известно, держится истина, а иногда и поглотить птицу: какой вы идеолог, кричит кто-то, наш критерий - просто экономический. Все устройства реальности не одинаково экономичны. Но в тот момент, когда истина уже принесена, птица улетает невредимой вместе с нашим вопросом: Экономические для кого?
На этот раз дело зашло слишком далеко. Противник смеется: "Ясно, что происходит. Месье собирается заняться философией. Скоро мы встретимся с Платоном и Гегелем. Этих подписей достаточно. То, что они представляют, - это одно и то же, и, как вы говорите, это касается всех, это не интересно специалистам вроде нас. Это даже не может быть засекречено в наших файлах".
Вы думаете, что я шучу. Уверяю вас, это не так. Я действительно верю в то, что говорю.
Если бы Фрейд привнес в человеческое познание только истину о том, что существует такая вещь, как истина, не было бы никакого фрейдистского открытия. Фрейд принадлежал бы к ряду моралистов, в которых воплотилась целая традиция гуманистического анализа, млечный путь к небесам европейской культуры, в которых Бальтазар Грасиан и Ларошфуко сияют как звезды первого порядка, а Ницше - как новая звезда, столь же ослепительная, сколь и недолговечная. Последним к ним присоединился Фрейд, который, как и они, стимулируемый, несомненно, христианской заботой о подлинности движения души, смог свести всю казуистику к карте Тендре, которую остается только установить в соответствии с теми задачами, для которых она была предназначена. Ее объективность, по сути, строго связана с аналитической ситуацией, которая между четырьмя стенами, ограничивающими ее поле, может прекрасно работать, не зная, где находится север, поскольку он лежит вдоль оси кушетки, которая должна указывать в направлении аналитика. Психоанализ - это наука
