Ирвин Ялом - Психотерапевтические истории. Хроники исцеления
Ее очень удивила та переменчивость, с которой идут наши занятия, — после хорошего занятия на следующий раз она обязательно «разочаровывает» меня. Она также отметила расхождение в наших оценках нескольких занятий. Она считала их удачными, тогда как я считал, что они прошли плохо. Она огорчилась, узнав, что я был гораздо более разочарован и подавлен, чем дал ей понять. Я поинтересовался, настраивалась ли она на те позитивные вещи, которые я говорил. И она была вынуждена признать, что после некоторых моих замечаний ей стало очень хорошо. Вот так потихоньку мы перешли к полностью положительному сектору моих записок. Инициировала такой переход она, высказав предположение, что о себе я рассказал больше, чем она о себе. Она имела в виду случай с высказыванием моего коллеги, что я, очевидно, чуть-чуть влюблен в Джинни. Она незаметно переключалась на эту тему, поинтересовавшись, кто был этот аналитик, а затем прокомментировала мою такую смелую искренность и откровенность. Однако избежала сути дела: слова «любовь». Когда я спросил конкретно о ее реакции на этот эпизод, она явно эмоционально ответила, что пережила чувство непригодности и теперь действительно хочет измениться ради меня. Мы поговорили о том, как она читает отчеты дома. Она вынуждена быстро бросать их в ящик письменного стола, едва услышав шаги Карла. Я отметил, как и несколько месяцев назад, что это похоже на роман, в котором героиня отчаянно прячет любовные письма с глаз долой при звуке приближающихся шагов мужа.
Другой пример терапевтического применения заметок базируется на ее мнении относительно их опубликования. Она высказывалась на эту тему, но не спрашивала меня напрямую, намереваюсь ли я публиковать их. И когда я прямо спросил ее, почему она не задает интересующего ее вопроса, она с усилием собралась с духом, чтобы сформулировать. После чего я ей ответил, что без ее разрешения я, конечно, не буду этого делать. Затем она продолжила, пересказав, как вообразила, что обольет отчеты бензином и подожжет в моем кабинете. Но добавила, что она больше опасается навредить Карлу, чем самой себе.
Она считает, что за последнее время литературное качество моих отчетов улучшилось. Она также спросила, серьезно ли я рассматриваю вопрос установления крайнего срока терапии, чтобы она могла мобилизовать себя на несколько месяцев интенсивной работы. Я ответил, что еще не уверен, но логически таким сроком будет конец июня, так как летом я уеду на три месяца. И мы так до конца и не прояснили ее мнение о прекращении терапии через четыре оставшихся месяца. Подозреваю, что ее уклончивость и моя собственная двойственность за нашими спинами превратились в партнеров.
Последнее, что она упомянула, был журнал «Спорте Иллюстрейтид», который она увидела в приемной с моим именем на нем. Она спросила, читаю ли я его, так как Карл читает. Я ответил, что спортом интересуюсь, но журнал больше читают мои сыновья, чем я. Тем не менее я был доволен, что она задала такой личный вопрос. Фактически на этом занятии я вновь почувствовал, что Джинни — взрослая женщина. Усмешка исчезла. Она меньше смущалась, и между нами возникли весьма положительные эмоции. Она рассказала о том, что все небольшие проблемы исчезли. Она прошла стадию денег на бензин, ее не грызут мучения по поводу проигрыша в покер, плохой готовки и уборки со стола. На первый план вышли вопросы о ее жизни, ее правах, ее будущем с Карлом. Фактически сегодня впервые она, когда ехала в автобусе, размечталась о том, что в будущем они с Карлом будут жить в разных домах и видеться друг с другом только по установленным дням. Было также интересно отметить, что моя интерпретация ее потребности воображать, несправедливость со стороны других людей, чтобы иметь обоснованный повод на них рассердиться, оказалась очень эффективной в смягчении таких фантазий. С тех пор больше они у нее не возникают. Хорошее, напряженное занятие, которое я закончил с чувством облегчения, так как, по правде говоря, в прочитанных ею отчетах я изложил практически все. Я был с ней честен, как, полагаю, и со всеми остальными.
29 февраля
Джинни
Неважно, почему, но такого занятия, как прошлое, я больше не хотела и внутренне подготовилась быть спокойной и активной. Подготовку я начала вечером перед повторным прочтением отчетов, вместо того чтобы смотреть телевизор. Чтение было менее эмоциональным, чем в первый раз. Я выписала несколько тронувших меня цитат. Я знала, что зайдет разговор о Мадлен, и постаралась вспомнить то горячее обжигающее чувство, которое пережила, когда впервые прочла, что вы их ей показываете. Также куда-то делся отчет, который я для вас написала. Оказывается, я сунула его в ящик для трусиков, который так забит разным хламом, что отчет даже провалился в нижний ящик, в котором хранятся трусы Карла. Ваш отчет перекочевал из моих трусиков в его трусы. Том Харди от такой иронии только хихикал бы.
Занятие началось с небольшим опозданием, так как я ждала, пока меня позовут, вместо того, чтобы у ваших дверей проявить инициативу. По-моему, я была одета лучше обычного и от этого немного стеснялась, так как думала — вы посчитаете, что я к вам подлизываюсь. Но вы этого не сказали, так что все прошло нормально. Я попыталась начать первой, спросив вас об отчетах. Но вы отыгрались. Мы оба сделали одинаковые замечания — об эффекте маятника удачных и неудачных занятий. Вы сказали мне, что разочарованы тем, что я не все говорю на занятиях и в отчетах. Мне на это ответить нечего. У меня только поверхностная мускулатура. Вот все, чем я могу пользоваться. Первый слой. В этом и заключается противоречие между нами, так как я уверена, что не могу проникнуть глубже без слез или эмоций. Я чувствую внутреннее сопротивление, когда вы ждете от меня больше, чем я могу дать. Я понимаю, что все организовано так, чтобы вести разговор. Но при такой атмосфере во время терапии, когда мы оба уютно устроились, как друзья, в своих кожаных уголках, мне очень трудно найти свое паническое состояние. Я не приучена искать погруженные глубоко слова — в основном это поверхностная энергия и импровизация. У меня возникает чувство безысходности, когда я думаю о достижении успеха с помощью только разговора и ответов на вопросы.
Затем мы затронули тему Мадлен. Вы снова огорчились из-за того, что я вам не доверяю. Для меня это ничего не значит. Я не могу отвечать за свои отрицательные эмоции и за мысли о том, что это может действительно повредить вам. Так что когда вы говорите, что я не должна доверять вам, это просто стекает с меня, как с гуся вода. Моего отношения к вам это не меняет. Мое недоверие не несет антипатии. С этим покончено. Я обескуражена. Потому что доверяю вам.
Даже если я считала, что могу на вас смотреть во время занятия, все это было бесполезно, ведь мне нечего было сказать новенького.
Мы подняли тему ограничения терапии до четырех месяцев, ее окончания к моменту вашего отъезда в Европу. Перспектива такая отдаленная, что даже меня не пугает. Я чувствую себя такой напряженной и расслабленной одновременно, что, кажется, не могу себя заставить сделать эти четыре месяца наиболее насыщенными и важными, завершить все свои незаконченные дела. И представляю себя уходящей, хныкая.
Когда вы объяснили мне о своем коллеге и мы затронули тему любви, я поняла, насколько далеко я была от этого, потому что чувствовала, что отвечаю теми же словами и снова становлюсь уязвимой. Я немного возбудилась от приятных эмоций и ощущений, но затем остановилась.
7 марта
Доктор Ялом
Забавное занятие. Началось оно как прогулка по пустыне — безлюдной и необитаемой, но, как ни странно, приятно пахнущей. В конечном счете, сценка прогулки сменилась, но запах остался, и мы закончили, полагаю, с ощущением большой близости и глубокой заинтересованности. Она начала с парадокса. Во-первых, несколько минут назад ее вырвало, потому что она внезапно почувствовала тошноту, когда поднималась по ступенькам в мой кабинет. Во-вторых, у нее была относительно хорошая неделя. Я как можно тщательнее проанализировал тошноту, попадая из одного тупика в другой, пока, наконец, не устал так, что был полностью согласен на неубедительное объяснение — это было результатом бесплатного лицевого массажа, который ей сделали в косметическом магазине в Пало-Альто. Я из чувства долга спросил, зачем ей надо было делать свой первый в жизни массаж лица по пути ко мне сегодня. (У меня губа не дура, я про себя подумал, может, это ради меня?) Нет, она элегантно опротестовала мой незаданный вопрос и пояснила, что можно заключить специальный контракт по приобретению косметики для лица, чем не преминет воспользоваться. Я попытался найти путь, ведущий к ее мнению относительно окончания терапии летом, но мы вернулись к этому только позже, в тот момент, когда вопрос оказался ключом к очень богатому материалу.
