О психоанализе - Карл Густав Юнг
Что касается истории о вымогательстве, следует подчеркнуть ее компульсивный характер и отсутствие свободы, которую она обнаруживает в девочке. Это вполне закономерно. Как только человек позволяет своему либидо отступить от необходимой задачи, оно приобретает автономность и, невзирая на протесты субъекта, выбирает собственные цели, которые преследует с большим упорством. Посему для человека, ведущего ленивую и бездеятельную жизнь, весьма характерна особая склонность к компульсии либидо, то есть ко всякого рода страхам и непроизвольным ограничениям. Лучшим доказательством этого служат страхи и суеверия первобытных народов, хотя история нашей собственной цивилизации, особенно периода античности, подтверждает то же самое. Неиспользование либидо делает его неуправляемым. Однако мы не должны полагать, будто можем перманентно избавиться от компульсии либидо с помощью напряженных усилий. Только в очень ограниченной степени мы можем сознательно ставить задачи для либидо; другие естественные задачи оно выбирает само, ибо таково его предназначение. Если эти задачи избегаются, то даже самая деятельная жизнь ничего не даст, ибо мы должны учитывать все требования человеческой природы. К этой причине могут быть причислены бессчетные случаи неврастении от переутомления, ибо работа, выполняемая в условиях внутренних конфликтов, вызывает нервное истощение.
Девочка рассказала сон, который приснился ей в пять лет и произвел на нее неизгладимое впечатление. «Я никогда в жизни не забуду этот сон», – сказала она. Здесь я хотел бы добавить, что такие сновидения представляют особый интерес. Чем дольше сновидение самопроизвольно остается в памяти, тем большее значение ему следует придавать. Сон был следующего содержания: «Я была в лесу с моим маленьким братом, собирала землянику. Потом появился волк и бросился на меня. Я побежала вверх по лестнице, волк за мной. Я упала, и волк укусил меня за ногу. Я в ужасе проснулась».
Прежде чем мы приступим к обсуждению ассоциаций маленькой девочки, я попытаюсь составить произвольное мнение о возможном содержании сновидения, а затем сопоставлю эти результаты с ассоциациями, озвученными ребенком. Начало сновидения напоминает нам хорошо известную сказку о Красной Шапочке, которая, конечно же, известна каждому ребенку. Волк съел бабушку, принял ее облик, а потом съел и внучку. Но охотник убил волка, вспорол ему брюхо, и Красная Шапочка выскочила оттуда целой и невредимой.
Этот мотив встречается в бесчисленных мифах по всему миру, в том числе и в библейской истории об Ионе. Значение, непосредственно лежащее в его основе, носит астромифологический характер: солнце проглатывается морским чудовищем, а утром рождается вновь. Разумеется, вся астромифология есть не что иное, как спроецированная на небеса психология. Эта психология бессознательная, ибо мифы никогда не создавались и не создаются сознательно; они возникают из бессознательного. В этом причина невероятного сходства или тождества некоторых мифологических форм у народов, пространственно разделенных с глубокой древности. Тем же самым объясняется, например, независимое от христианства распространение символа креста, особенно замечательные примеры которого мы находим в Америке. Невозможно предполагать, что мифы были созданы только для того, чтобы объяснить метеорологические или астрономические процессы; они являются в первую очередь проявлениями бессознательных импульсов, сравнимых со сновидениями и приведенных в действие регрессивным либидо. Материал, который обнаруживается таким образом, есть, безусловно, материал инфантильный – фантазии, связанные с комплексом инцеста. Во всех этих так называемых солнечных мифах можно без труда распознать инфантильные теории о прокреации, рождении и кровосмесительных отношениях. В сказке о Красной Шапочке это фантазия о том, что мать должна съесть что-то похожее на ребенка и что ребенок рождается из живота. Данная фантазия является одной из самых распространенных и обнаруживается повсеместно.
На основании этих общих психологических соображений мы можем заключить, что в сновидении девочка разрабатывает проблему прокреации и рождения. Что касается волка, то мы, вероятно, должны поставить его на место отца, так как ребенок бессознательно приписывает отцу любой акт насилия по отношению к матери. Этот мотив также основан на бесчисленных мифах. Что касается мифологических параллелей, я хотел бы обратить ваше внимание на работу Боаса,[64] которая содержит великолепное собрание сказаний американских индейцев; затем на книгу Фробениуса «Эпоха солнечного бога» и, наконец, труды Абрахама, Ранка, Риклина, Джонса, Фрейда, Мэдера, Зильберера и Шпильрейн,[65] а также на мои собственные исследования, изложенные в работе «Символы трансформации».
После этих общих размышлений, которые я привожу здесь по теоретическим соображениям, но которые, естественно, не были частью лечения, вернемся к анализу и посмотрим, что может рассказать нам о своем сновидении сам ребенок. Излишне говорить, что девочке было позволено говорить о своем сне так, как она хотела, без всякого влияния со стороны аналитика. Прежде всего она ухватилась за тему укуса и объяснила, что однажды женщина, у которой родился ребенок, сказала ей, что может показать место, куда ее клюнул аист. Этот образ является в Швейцарии вариантом широко распространенной символики совокупления и рождения. Здесь мы имеем совершенный параллелизм между нашей интерпретацией и ассоциациями девочки: первая ассоциация, которую она привела в отсутствие всякого влияния со стороны, восходит к проблеме, которую мы предположили выше на теоретических основаниях. Я знаю, что бесчисленные случаи, опубликованные в психоаналитической литературе и определенно не навязанные извне, не смогли убедить наших критиков в том, что мы вовсе не внушаем пациентам свои интерпретации. Этот случай тоже не убедит никого из тех, кто твердо намерен приписывать нам грубые ошибки новичков – или, что еще хуже, обвинять в фальсификации.
После этой первой ассоциации пациентку спросили, какие мысли у нее вызывает образ волка. Она ответила: «Я думаю о своем отце, когда он сердится». Это также полностью совпадает с нашими теоретическими рассуждениями. Можно возразить, что мы привели эти аргументы специально для этой цели, а потому они не имеют общей силы. Полагаю, это возражение отпадает само собой, если человек обладает необходимыми психоаналитическими и мифологическими познаниями. Судить об истинности гипотезы можно только на основании соответствующих знаний, и никак иначе.
Первая ассоциация поставила на место волка аиста; теперь ассоциация к волку приводит нас к отцу. В народном представлении аист символизирует отца, потому что он приносит детей. Очевидное противоречие между сказкой, где волк – это мать, и сном, где волк – это отец, не имеет никакого значения ни для сновидения, ни для сновидицы. Посему мы можем обойтись без подробных объяснений. Я изложил эту проблему бисексуальных символов в своей книге. Как вы знаете, в легенде о Ромуле и Реме оба представителя животного мира, дятел и волчица, вскормившие близнецов, возведены в ранг родителей.
Посему страх перед волком в сновидении – это
