О психоанализе - Карл Густав Юнг
То же самое справедливо и в отношении сновидений, проспективная функция которых ценилась во все времена и всеми народами. Вполне возможно, что в этом мнении есть большая доля истины. Не беря на себя смелость утверждать, что сновидения содержат элемент пророческого предвидения, мы все же можем обнаружить в этом сублиминальном материале комбинации будущих событий. Последние остаются сублиминальными только потому, что еще не достигли той степени ясности, которая позволила бы им стать сознательными. Здесь я имею в виду те смутные предчувствия относительно будущего, которые являются не чем иным, как очень слабыми, сублиминальными комбинациями событий, объективную ценность которых мы еще не в состоянии постичь.
С помощью этих телеологических компонентов сновидения мы разрабатываем будущие тенденции пациента. Если это удается, пациент выходит из полуинфантильных трансферентных отношений и вступает в жизнь, которая была тщательно подготовлена внутри него, которую он сам избрал и которой, после зрелого размышления, он может себя посвятить.
Совершенно очевидно, что психоанализ никогда не сможет использоваться в поликлинической работе. Он должен оставаться в руках тех немногих, кто в силу собственных врожденных просветительских и психологических способностей питает особую склонность и особую любовь к этой профессии. Точно так же, как не каждый врач может стать хорошим хирургом, не каждый способен стать психоаналитиком. Преимущественно психологический характер психоаналитической работы затрудняет монополизацию ее медицинской профессией. Рано или поздно другие отрасли науки овладеют этим методом либо из практических соображений, либо из теоретического интереса. Пока ортодоксальная наука считает психоанализ чистой бессмыслицей, не следует удивляться, если другие дисциплины воспользуются этим материалом раньше представителей медицинской профессии. Это тем более вероятно, ибо психоанализ есть общий метод психологического исследования и эвристический принцип первого ранга в области гуманитарных наук.
Именно цюрихская школа продемонстрировала применимость психоанализа как метода исследования психических расстройств. Психоаналитическое исследование dementia praecox, например, дало возможность проникнуть в психологическую структуру этого примечательного заболевания. Боюсь, я бы слишком уклонился от темы, если бы позволил себе углубиться в результаты этих изысканий. Теория психологических детерминант этой болезни сама по себе достаточно широка; пожелай я обсудить символические проблемы dementia praecox, мне пришлось бы изложить столь обширный материал, что его было бы совершенно невозможно уместить в рамках лекций, цель которых – дать общий обзор.
Вопрос о dementia praecox чрезвычайно осложнился именно потому, что недавнее вторжение психоанализа в область мифологии и сравнительного религиоведения позволило нам глубже проникнуть в этнологический символизм. Те, кто знаком с символикой сновидений и dementia praecox, были поражены параллелизмом между символами, обнаруженными у современных людей, и символами, встречающимися в истории человечества. Наиболее удивителен параллелизм между этническими и шизофреническими символами. Сложные отношения между психологией и мифологией не позволяют мне подробно изложить мои взгляды на dementia praecox. По той же причине я должен воздержаться и от обсуждения результатов психоаналитического исследования мифологии и сравнительного религиоведения. Главным открытием, сделанным в рамках этих исследований в настоящее время, является обнаружение далеко идущих параллелей между этнической и индивидуальной символикой. Мы еще не в силах понять, какие возможности открывает перед нами эта этнопсихология. Тем не менее текущие знания подсказывают нам, что изучение мифологии может чрезвычайно обогатить и углубить психоаналитическое исследование природы сублиминальных процессов.
9. Случай невроза у ребенка
В этих лекциях мне пришлось ограничиться общим описанием природы психоанализа. Подробный обзор метода и теории потребовал бы обширного клинического материала, изложение которого нанесло бы ущерб более глобальному видению. Однако чтобы дать вам некоторое представление о фактическом процессе психоаналитического лечения, я решил представить довольно краткий анализ одиннадцатилетней девочки. Анализ этот провела моя ассистентка, Мари Мольцер. Предваряю нижеследующие замечания тем, что этот случай ни по длительности, ни по своему развитию не может служить образцом психоаналитического процесса так же, как один человек не может служить образцом всех остальных. Нигде абстракция общезначимых правил не дается с таким трудом, как в психоанализе, а потому лучше воздержаться от общих формулировок. Мы не должны забывать, что, несмотря на огромное единообразие конфликтов и комплексов, каждый случай уникален, как уникален каждый индивид. Каждый случай требует индивидуального интереса аналитика, и в каждом случае ход анализа различен.
Посему, представляя этот случай, я предлагаю вам заглянуть лишь в небольшой фрагмент бесконечно разнообразного мира психики, выказывающего все те кажущиеся причудливыми и произвольными особенности, которыми каприз так называемой случайности наделяет человеческую жизнь. В мои намерения не входит утаивать какие-либо интересные психоаналитические детали, ибо я не хочу произвести впечатление, будто психоанализ является строго формалистическим методом. Научные потребности исследователя побуждают его всегда искать правила и категории, в которых может быть схвачена сама жизнь. Аналитик и наблюдатель, напротив, должны избегать любых формул и оставаться открытыми воздействию живой действительности во всем ее беззаконном изобилии. По этой причине я попытаюсь изложить этот случай со всей присущей ему естественностью. Надеюсь, мне удастся показать вам, что анализ подчас развивается совершенно иначе, чем можно было бы ожидать на основании одних только теоретических предположений.
Пациентка – одиннадцатилетняя смышленая девочка из хорошей семьи.
История болезни такова. Девочке неоднократно приходилось уходить с уроков из-за внезапной тошноты и головной боли. Придя домой, она ложилась в постель, а по утрам иногда отказывалась вставать и идти в школу. Ей снились дурные сны; она была угрюмой и часто капризничала. Я предупредил ее мать, которая обратилась ко мне за консультацией, что это могут быть признаки невроза и что за ними может скрываться некое особое обстоятельство, о котором необходимо расспросить ребенка. Это предположение не было произвольным: каждый внимательный наблюдатель знает, что, если дети так беспокойны и раздражительны, значит, их что-то тревожит.
Девочка рассказала матери следующую историю. У нее был любимый учитель, в которого она была тайно влюблена. За последний семестр она сильно отстала в учебе и думала, что утратила его расположение. Через некоторое время на его уроках девочке впервые сделалось дурно. Помимо приступов тошноты, она чувствовала отчуждение и даже некоторую враждебность по отношению к нему. В результате все свои дружеские чувства девочка направила на бедного мальчика, с которым обычно делила хлеб, который приносила в школу. Вскоре она стала давать ему и деньги, чтобы он мог сам купить себе еды. Однажды в разговоре с этим мальчиком она высмеяла своего учителя и назвала его козлом. Мальчик привязался к нашей пациентке и считал себя вправе время от времени взимать с нее дань в виде мелких денежных подарков. Испугавшись, как бы мальчик не рассказал учителю, что она
