Владимир Дружинин - Варианты жизни. Очерки экзистенциальной психологии
Недействующая армия в нормальной стране ведет «жизнь по правилам», т. е. по уставу. Рутина, ритуал, чинопочитание и карьера совмещаются с боевой подготовкой к возможной войне: «Армия готовится к прошедшей, проигранной войне». В разлагающемся общественном организме армия становится концентратом, квинтэссенцией всех пороков и бед общества. Она превращается в страшную карикатуру на армию и жизнь страны в целом. Главное – «жизнь по правилам» превращается в армии в «жизнь против жизни», войну всех против всех. И армия становится тем местом, где молодой человек с неустоявшимся характером может получить психическую травму.
В социологической литературе правила жизни солдат срочной службы называют «неуставными отношениями», «дедовщиной», «казарменным хулиганством». По своей сути, это система террора, подавления живой человеческой личности, механизм превращения личности во врага любого человека, который покажется ему врагом.
Издевательства над солдатами офицеры пытаются прикрыть рассуждениями о том, что солдат должен всегда быть на взводе, быть агрессивным, а в бою не рассуждая выполнять приказ, идти на верную смерть.
Но победа в бою достается не тому, кто погиб, а тому, кто, уничтожив противника, сам остался живым и невредимым. Современную войну не выиграть, завалив врага трупами. Да и зачем убивать человека еще до реального боя, до наступления войны, умертвляя его душу и калеча его физически? Армия, брошенная государством и обществом, предоставленная сама себе, обращает агрессию на себя и занимается самопоеданием.
Два года заключения без преступления и суда – так воспринимается армия большинством отслуживших в ней.
Первый год службы солдата – сплошная череда побоев, унижений, бессонницы, голода и т. д. и т. п. Второй год – либо служба «по уставу», либо «отыгрыш» на первогодках, когда есть возможность выместить накопившуюся злобу и унижения на доступном и беззащитном объекте – новобранце.
Все отслужившие в армии отмечают, что садизм по отношению к «молодым» солдатам проявляют те «деды», которым больше всего доставалось от старослужащих на первом году службы. Наиболее ясно картина армейской казарменной жизни представлена в результатах исследования, проведенного под руководством С. А. Белановского (Дедовщина в армии. М., 1991).
На вопрос «Ты изменился за время пребывания в армии?» военнослужащие, уволенные в запас, отвечают так:
«Научился шить. Пилить, гвозди вбивать. Внутренне же стал более раздражительным, стал хуже относиться к людям. Осталась колоссальная злость на офицеров…»
«Я считаю, что в жизни должно быть место сказке, мечте, так вот, армия меня полностью посадила на землю… Я теперь ненавижу офицеров».
«Армия не меняет, а ломает человека. Мне кажется, я смог сохранить себя, какой-то внутренний стержень. Это главное. Есть люди, которые, вернувшись, не могут приспособиться к жизни гражданской. Состояние войны становится нормальным состоянием».
«Быть смирным – это плохо. Когда собака лает, а ты не отвечаешь – oна кусает… В армии все отношения пахнут кровью. Волчьи законы».
«Мне кажется, я был слишком либеральным сержантом, сейчас об этом жалею. Стоило дать солдату почувствовать себя человеком, как он отказывался подчиняться приказам. Приходилось бить. После того, как дашь в морду, вопросов, как правило, не возникало. Вообще избивают и издеваются вовсе не каждый день. Просто служить в армии – это само по себе кошмар. На тебя надевают грязную одежду, тебя не кормят, заставляют делать работу, которая никому не нужна, тебе не дают читать книг (их просто нет), любой может тебя избить …»
Большая часть российских мужчин прошла армейскую службу, а остальные – в той или иной мере знакомы с ней, хотя бы в «упрощенном варианте», пример: армейские сборы во время учебы в университете. Так почему наивно или деланно наивно удивляются люди заказным и бытовым убийствам, аморальности и жестокости российской демократии?
Школой жестокости может стать работа в обычном российском учреждении или частной структуре, поскольку наемный персонал никак не защищен от произвола и самодурства начальника или хозяина.
И, наконец, «последний и решающий» удар наносит по человеку преступный мир и правоохранительная система, если, паче чаяния, его жизненная траектория пересекла эти две (а по сути – одну) столбовые дороги российской жизни.
Любой из нас может стать жертвой преступления. Ваш автомобиль могут остановить на ночной улице бандиты, переодетые под милиционеров.
В заплеванном и замусоренном подъезде группе подростков, накурившихся анаши или просто в подпитии, ничего не стоит напасть на вас, вытряхнуть из одежды, надругаться, избить.
Железные двери и сейфовые замки не защищают ни от воров, ни от грабителей. Стая бандитов может напасть на ваш ларек или офис, да и случайные пули находят случайные же мишени. Одной из мишеней может оказаться каждый.
Могучие правоохранительные органы могут задержать вас по подозрению. Один мой знакомый, кандидат наук, сотрудник академического института с примечательной нордической внешностью, трижды в течение двух лет задерживался на улице московской милицией. Последний раз – по подозрению в изнасиловании несовершеннолетней. Благо – на опознании все закончилось адекватно.
Но от тюрьмы и от сумы зарекаться не стоит. И не исключено, что кого-то ждут места предварительного заключения (их посетили многие – от бомжей до олигархов) или собственно тюрьма и лагерь.
Если человека не добьет несправедливое обвинение и приговор, то лагерная система завершит дело. Заключенный может быть действительно виновен. Приговор может быть справедлив, а преступное деяние раскрыто, но жизнь за тюремными стенами от этого не становится иной. Она существует как система независимо от воли человека, вовлеченного в нее и, как щепку водоворот, затягивает личность в пучину.
«Этапник попадает в волчью стаю, в которой незаметно для себя становится волком. Ведь чего-то добиться, доказать, исправить здесь невозможно.
Вот заткнут мгновенно, и попадешь в немилость, наденешь клеймо нарушителя. Остается либо приспосабливаться, либо нарушать. Людей приучают юлить, вилять, надевать шкуры то волчьи, то овечьи, то собачьи, прикрывая свою личную… Так и копится злость, ненависть ко всему. Никакого сочувствия друг к другу, никакой помощи, поддержки в трудную минуту. Все это наоборот пресекается администрацией … Нам остается освободиться и находить себе друзей таких же или слабых душой, из которых можно лепить что угодно. В конце – возврат к прошлому и больше ничего.
Администрация обращается к нам на языке, ничуть не отличающемся от нашего. Разбрасывают маты, оскорбления, от которых места себе найти трудно, а ответить ничем нельзя. Только сорвать злость на другом или перескрипеть зубами. А злость все копится…»[49]
Это письмо одного из многих заключенных. Даже читателю, не знакомому с техникой контент-анализа текстов, видно, насколько содержание письма соответствует описаниям психологического состояния личности, поневоле оказавшейся в системе, где жизнь направлена против самой жизни, взятым из других источников и полученным в результате психологической интерпретации.
Человек-заключенный начинает ненавидеть всех людей и весь окружающий мир. Главная эмоция – злоба. Он стремится других («податливых») сделать такими же, как он, подчинять, чтобы срывать на них ненависть к миру. Будущее для него похоже на прошлое, и другой жизни не предвидится.
Исчезают два состояния времени: настоящее и будущее. Человек живет лишь в прошлом, такова отрицательная сила глобальной психологической травмы. В отличие от посттравматического стрессового расстройства, при котором «черная дыра» травмы связана с конкретным событием и существует в подсознании как бы автономно от сознательного субъекта и проявляет себя спонтанно в ситуации, похожей на травмировавшую, – эта травма охватывает всю личность. Человек чувствует ненависть, разрушительную злобу по отношению к людям и жизни вообще.
Поскольку мир не может измениться, прошлое все время воспроизводится в настоящем и будет воспроизводиться, единственный способ избавиться от травмы – уничтожить (сразу или постепенно – как удастся) этот мир. Жизнь становится борьбой. Человек объявляет войну окружающему миру, но при этом объявляет войну и себе, так как он часть этого мира и не может без него существовать.
«Антимиры» существуют на Земле, и не только в воображении поэтов или научных фантастов. «Антимиром» назвал уголовную среду Варлам Шаламов.
В войне против всего и всех не может быть победителя: объявивший эту войну всегда в проигрыше, поскольку ни всех людей, ни саму жизнь он уничтожить не может. Даже если он достигнет цели тотального разрушения, в его памяти зафиксировавшееся прошлое останется и будет воспроизводить в субъективной реальности человека страшный, ненавидимый им внешний мир. Остается единственный выход – лишить жизни себя или потерять память, совершив либо психологическое, либо физическое самоубийство.
