Владимир Дружинин - Варианты жизни. Очерки экзистенциальной психологии
Детей лишают еды, бросают без присмотра, бьют, унижают, жестоко издеваются, убивают.
В благополучной Германии психологи выявляют до 20 000 случаев жестокого обращения с детьми, 700–900 из них погибают. В не менее экономически и социально благополучной Англии ежегодно родители убивают до 700 детей, а 4000–5000 превращают в калек. Что же говорить о России?
Малыш 2–5 лет (а то и совсем крошка) воспринимает окружающий мир в образе огромного, озверевшего пьяного чудовища, которое оказывается его матерью или отцом, т. е. порой единственно близким ему человеком. В этом страшном мире можно или погибнуть, или вступить с ним в неравную и жестокую борьбу на уничтожение.
Жизнь превращается в постоянную войну с источником страданий… самой жизнью. Страдание можно уничтожить двумя путями: разрушив внешний мир как источник страданий или умертвив самого себя. Болит только живое. Кроме того, можно отомстить людям (все они – враги, потенциальные палачи) и заставить их страдать дольше и сильнее, чем страдал сам. Но этот путь не решает проблемы, так как враждебный мир остается, и остается жизнь как постоянное страдание.
Глобальная психологическая травма (я предпочитаю этот термин) – это катастрофа внутри индивидуального мира, микрокосмоса. Ее результатом являются выжженные пространства. В отличие от локальной психологической травмы она вызывает не невроз, фобию или манию, содержанием которых могут быть отдельные стороны жизни, а видоизменяет само отношение к жизни, а точнее – вызывает ненависть к ней и ко всему живому.
Эрих Фромм, вводя понятие злокачественной агрессии, выделял разные уровни ее проявления. Первый уровень – садизм, ядром которого является жажда абсолютной и неограниченной власти над живыми существами, которая проявляется в угнетении, издевательстве над ними. Но садист не убивает, а лишь мучает свою жертву, ибо со смертью жертвы исчезает источник его радости.
Крайний вариант злокачественной агрессии, по Э. Фромму, – некрофилия. Это страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся, и одновременно это желание превратить все живое в неживое, стремление к разрушению ради разрушения; а также исключительный интерес ко всему чисто механическому (небиологическому), страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей.
Некрофил стремится умертвить все живое: творчество загнать в рамки ритуала, инициативу – в пределы устава, человека превратить в робота, а если удастся – в труп, общение преобразовать в «переговорный процесс», весь мир – в коллекцию муляжей и открыток, которую будет разглядывать он один.
Возможно, некрофилы и садисты являются главными сценаристами, режиссерами и исполнителями того варианта человеческого существования, который я называю «жизнь – борьба против жизни», но, создав сценарий, они втягивают в число действующих лиц тех, на кого обращены их действия. Люди становятся жертвами, получают глобальные психические травмы, а травмированная, но выжившая жертва, может стать палачом.
Так, изобретенная и созданная когда-то (Э. Фромм утверждает – не ранее чем 5000 лет назад) модель жизни реализуется, и, как механизм комбайна скашивает колоски и забирает в свое нутро, злокачественная агрессия затягивает в свой водоворот сотни, тысячи и миллионы людей. Каждый из них получает рану, каждый видит мир как источник беды, зла и в стремлении защититься от этого мира готов нанести и наносит удары первым.
Каждый удар поражает еще одну жертву, и маховик всеобщей вражды раскручивается. «Око – за око, зуб – за зуб».
Человек, получивший глобальную психическую травму (классический посттравматический синдром – все же травма локальная), видит всегда враждебные взгляды и оскаленные зубы и никогда не ограничится «малой местью», а будет уничтожать мир до конца, насколько хватит его сил.
Возраст, когда человек может получить глобальную психическую травму, может быть любым. То же касается и обстоятельств: страшное событие может произойти при любом повороте судьбы.
Девочка или мальчик в 6 лет попадают в обычную российскую среднюю школу. Если он или она очень чувствительны, недостаточно гибки, чтобы адаптироваться к среде, да еще обладают каким-либо очевидным физическим недостатком, – ждите беды. Ребенок может стать изгоем, объектом травли со стороны порой милых и жизнерадостных одноклассников. Такое может произойти не только в подростковом возрасте, как поведали нам в фильме «Чучело», но в любом классе. Особенно тяжело приходится одаренным детям, которые, как правило, отстают в физическом развитии от сверстников и отличаются повышенной эмоциональной чувствительностью.
В подростковом школьном коллективе им не будет пощады. Они вынуждены маскировать свои способности, прислуживать одноклассникам (давать списывать и пр.). Но положение «обычных детей» несравнимо с повседневной жизнью детей-сирот. Те издевательства, которым они зачастую подвергаются в детских домах, выходят за пределы воображения нормального взрослого человека.
Предоставлю слово профессору, доктору юридических наук Юрию Мироновичу Антоняну: «Особенно распространенным явлением стало бесчеловечное отношение к детям-сиротам в детских домах и интернатах. В качестве наказания их лишают пищи, стригут наголо, обливают холодной водой, избивают. Прокуратура СССР сообщала о таких вопиющих фактах: во вспомогательной школе-интернате г. Атарска больных детей в порядке наказания помещали в изолированную комнату без дневного освещения, вентиляции, отопления, мебели, где они содержались от нескольких часов до трех недель. Без каких-либо медицинских показаний в целях усмирения делали детям болезненные уколы магнезии. В одном интернате г. Москвы создали карцер, куда в течение восьми лет помещали на несколько суток провинившихся ребят. В интернате Горьковской области выгоняли семиклассников в двадцатиградусный мороз босиком на улицу, заставляли ходить по снегу и стеклу. В спецшколе-интернате г. Ленинграда воспитатели систематически истязали воспитанников с умственной отсталостью. Один из воспитателей за баловство и ослушание душил детей, таскал их за волосы, лишал пищи, на несколько часов ставил босыми в ведро с холодной водой. В другой Ленинградской школе-интернате воспитатели жестоко избивали учеников, совершали с ними акты мужеложества, развратные действия, закрывали в обнаженном виде в кладовых на несколько суток без пищи… В московской спецшколе заставляли ходить на корточках по кругу, поднимали среди ночи и тут же давали отбой, а за невыполнение приказов применяли физическое насилие. В иркутской спецшколе детям принудительно, без назначения врача, делали инъекции лекарств…»[48]
В таких условиях может сформироваться только глобальный страх перед жизнью и даже ненависть к ней, так как живое существо – человек – главный источник боли и страданий для другого человека. Этот страх не следует путать с «базальной» экзистенциальной тревогой.
Тревога не определена, источник угрозы не ясен. Здесь же нет места неопределенности: жизнь есть зло, а любой человек – злодей и враг.
«Жестокий век, жестокие сердца!» – восклицает Герцог в пушкинском «Скупом рыцаре». А какой век не жесток? Век XX, а теперь уже XXI гонятся по следу убегающего от времени человека. «Мне на плечи бросается век-волкодав», – это уже Осип Мандельштам. Имя этому веку – террор.
Однако вернемся к повседневной жизни, к нашему сегодня. О нем известно меньше всего, а о недавнем прошлом, которое прорастает в сегодняшний день своими ростками и метастазами, известно несколько больше, поскольку большинство из ныне живущих – его свидетели и участники.
Юноши и девушки, едва окончившие (или еще не окончившие) школу, те, которым по 17–18 лет, какие дары и угрозы приготовил для вас мир?
Девушек ждет любовь, замужество, учеба в вузе, работа, рождение и воспитание детей. И, вполне вероятно, что первым сексуальным опытом будет изнасилование, а семейная жизнь обернется пьяными драками и разводом.
Юношей ждут любовь, работа, учеба в вузе, женитьба, воспитание детей, забота о родителях и другие житейские заботы и радости. Но в первую очередь его ждут в свои ряды российские Вооруженные силы. Я не думаю, что к моменту выхода этой книги положение в них кардинально изменится. Чтобы не «дискредитировать» армию, переживающую не лучшие времена, и не оскорблять чувства солдат и офицеров, сражающихся в Чечне (в рядах этой армии), тем более – родных и близких погибших в боях, я буду обращаться к материалам из жизни Советской армии 1970–80-х гг.
Вершина армейской иерархии недоступна взорам нас, рядовых ученых, писателей, журналистов. Интересующихся отсылаю к замечательной книге В. Е. Пухова «Защитники».
Недействующая армия в нормальной стране ведет «жизнь по правилам», т. е. по уставу. Рутина, ритуал, чинопочитание и карьера совмещаются с боевой подготовкой к возможной войне: «Армия готовится к прошедшей, проигранной войне». В разлагающемся общественном организме армия становится концентратом, квинтэссенцией всех пороков и бед общества. Она превращается в страшную карикатуру на армию и жизнь страны в целом. Главное – «жизнь по правилам» превращается в армии в «жизнь против жизни», войну всех против всех. И армия становится тем местом, где молодой человек с неустоявшимся характером может получить психическую травму.
