Инесса Ципоркина - Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье
Это, говоря языком дикой природы, еще не брачные танцы и не боевой клич, а просто гордое сидение на пышных ветвях с ниспадающим хвостовым оперением или красивое позирование на фоне заката с закинутыми на спину рогами.
Демонстрация себя — отнюдь не пустая трата времени. К выигрышу надо подходить последовательно, а не прыгая через ступеньку.
Иначе вместо сближающего фактора вы получите отчуждающий: люди, бывшие слишком откровенными и слишком эмоциональными в присутствии малознакомых типов, опомнившись, испытывают главным образом неловкость и желание никогда впредь не встречаться со свидетелем своего распоясанного поведения. Иногда смущение бывает столь велико, что превращается в неприязнь — то ли к себе самому, то ли к объекту несвоевременных откровений. И возможность завести знакомство — полезное или приятное — гибнет на корню. Умелые игроки это знают и стараются следовать совету римлян «Festina lente» — «Торопись медленно». Им нужен максимальный выигрыш при минимальных затратах.
Выигрыш состоит в том, чтобы удовлетворить четыре основных человеческих потребности:
1) в снятии напряжения;
2) в устранении психологически опасных ситуаций;
3) в получении знаков приязненного отношения — так называемых психологических «поглаживаний»;
4) в поддержании обретенного равновесия.
Для получения выигрыша, как правило, переходят от времяпрепровождения к более тесным взаимоотношениям — то есть к играм. Здесь уже делается более тщательный выбор, с учетом индивидуальных стремлений.
Игра, как и времяпрепровождение, утверждает роли, выбранные личностью, и тем самым закрепляет ее жизненную позицию. В перспективе эта позиция может определять и судьбу личности, и судьбу ее детей.
Автор теории психологических игр Э. Берн считал, что в самую длительную «свою игру», иначе называемую «сценарием», большинство людей включается примерно лет с семи. Выходит, что изрядная часть нашей жизни проходит внутри отведенного игрой пространства: внутри него мы приобретаем опыт, строим тактику отношений, определяем, на какие выигрыши вправе рассчитывать и какие проигрыши можем себе позволить. Поэтому каждая попытка расширить привычное пространство игры провоцирует возникновение проблем. Нам не хватает опыта и смелости, чтобы разорвать установленные рамки. Даже когда возникает ощущение, что предписанная роль нам не нравится, мы не в силах переменить ее, поэтому играем, как в нотах прописано: например, боясь прослыть грубияном и жадиной, улыбаемся, стиснув зубы. Или влипаем в неприятности с частотой героев Пьера Ришара в фильмах Клода Зиди: буквально шага ступить не можем без нанесения морального и материального ущерба и себе, и окружающим, непрерывно умирая от смущения. Все эти действия совершает не личность, а игрок — простенькое существо, напоминающее фигурку на мониторе. Ее свобода иллюзорна, ее поведение управляемо, ее конец предрешен.
Так игра превращается в часть сценария — плана жизни, который игрок воплощает неосознанно, но оттого не менее упорно. Он одновременно ждет развязки и сам участвует в ее осуществлении. Если сценарий конструктивен, развязкой будет настоящий happy end, старорежимный голливудский финал с поцелуем протяженностью в семь секунд и роскошным закатом под незабываемую мелодию, похожую на сотни других, столь же незабываемых. Одним словом, хорошо срежиссированное чудо. Неконструктивный сценарий — столь же отменно поставленная катастрофа. И тоже голливудского масштаба. Просто жанр другой, где тоже имеется end, но только он совсем не happy.
Причем вкусы людей в отношении жизненных финалов так же разнятся, как и вкусы в области киножанров: кому-то нравится романтическая комедия, кому-то — эпический боевик, кому-то — рафинированная заумь на черно-белой пленке. Аналогичные пристрастия конструируют наши идеалы, наше представление о счастье и несчастье. Но не стоит думать, что в искусстве — одно, а в жизни — совсем другое. И в жизни встречаются странные личности, воспринимающие идиллию как самоубийство, а самоубийство — как идиллию. Они, может, и рады бы измениться — если не ради себя, то ради своих близких… Но их сознание понятия не имеет, какие у подсознания планы на судьбу всей личности в целом. Бывает, что человек включается в страшную пожизненную игру (вроде игры «Алкоголик» или «Убогий») буквально против собственной воли. И даже если он уверяет, что не собирается провести следующие три десятилетия в облаках сивушных испарений, пройти все стадии самоуничижения и опуститься на самое дно, туда, где пьют «Слезу комсомолки»[50], - не торопитесь верить. Вполне вероятно, что он искренен, но отнюдь не правдив.
Сознательные установки могут требовать одного, а подсознательные — другого. Если обстоятельства втягивают личность в одну из неконструктивных пожизненных игр, сопротивляться надо. Но это очень трудно, особенно если подсознательная жизненная позиция, оформившаяся в детские годы, совпадает с направлением внешнего прессинга. Выходом из игры может стать антитезис — внезапный ход, прерывающий плавную последовательность игры. Участники не в силах предвидеть антитезис, поэтому он их шокирует и даже может вызвать нервный срыв или депрессию. Зачастую этот шок опасен: ведь он разрушает то, что дорого участникам — их личную мировую гармонию.
Эрик Берн пишет: «Хорошее структурирование времени является одной из функций игры. Помимо этого, многие игры нужны людям для сохранения душевного здоровья. У таких людей очень шаткое психическое равновесие и хрупкая жизненная позиция, поэтому, лишившись способности играть, они впадают в беспросветное отчаяние. Иногда оно может стать причиной психоза. Эти люди активно противостоят всяким попыткам осуществления антитезиса»[51]. Еще бы. По окончании игры у них не останется средств, чтобы структурировать время и в конце концов добиться выигрыша. А это большая утрата. На ощущении утраты, на страхе перед нею и строится наша зависимость от игры, даже разрушительной.
Спросите Кая Юлия Старохамского
Да, у психологических игр есть разные стороны — и полезные, и опасные. Все дело в том, каким путем добывается выигрыш. Самые легкие пути и есть самые неверные. Добиваясь психологических «поглаживаний», человек подчас выбирает весьма причудливые формы удовлетворения. На первый взгляд причудливые. А на второй — довольно банальные. О таких банально-причудливых формах итальянский писатель Артуро Граф писал: «Если людям нечем хвастаться, они хвастаются своими несчастьями». Хотя другой писатель — Оскар Уайльд — и предупреждал, что «чужие драмы всегда невыносимо банальны», мы все равно не можем удержаться от искушения и время от времени демонстрируем окружающим душевные раны — и свежие, и зарубцевавшиеся.
Этот прием тесно связан с другим вознаграждением, получаемым в результате психологической игры, — с так называемым экзистенциальным выигрышем, укрепляющим жизненную позицию вроде той, которую выразила Мария Ивановна, юная героиня фильма «Формула любви»: «Будем страдать, Лешенька, страданиями душа совершенствуется. Вон папенька говорит, что одни радости вкушать недостойно!» На что Лешенька немедленно посоветовал папеньке пропасть пропадом с советами своими, после чего устроил сцену, потребовал отдать ему пистолет и вообще сделал все, чтобы вывести сюжет к счастливому финалу. Увы. Не каждому по жизни везет: если на момент, когда подсознание формирует внутренний образ счастливого финала, рядом не окажется импульсивного Лешеньки, вполне вероятно, что образ финала сложится в ином, неожиданном ключе. И человек примется искать экзистенциальный выигрыш в деструктивных играх, направленных в основном на мученичество и мучительство. Прямо скажем, явление для наших широт привычное.
Потому-то в свое время и невзлюбила русская интеллигенция роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой теленок» — и за что? За один-единственный второстепенный образ, в котором упомянутый подход был весьма талантливо осмеян. В нем то, что Фрейд называл «наградой от болезни», выглядит правдоподобно и оттого еще более уморительно: «Есть люди, которые не умеют страдать, как-то не выходит. А если уж и страдают, то стараются проделать это как можно быстрее и незаметнее для окружающих. Лоханкин же страдал открыто, величаво, он хлестал свое горе чайными стаканами, он упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний раз поразмыслить о значении русской интеллигенции, а равно и о трагедии русского либерализма. «А может, так надо, — думал он, — может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным? Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы людей с тонкой конституцией? Галилей, Милюков, Ф. Кони. Да, да, Варвара права, так надо!» Душевная депрессия не помешала ему, однако, дать в газету объявление о сдаче внаем второй комнаты». Впрочем, состояния такого рода никому и никогда не мешали сдавать освободившуюся жилплощадь, чтобы было чем поддерживать жизнедеятельность во время психологических игр. Гораздо приятнее предаваться мукам и думам в комфортабельных условиях, дабы низкие материальные потребности не снижали полета души.
