Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта - Дмитрий Александрович Узланер
Но как тогда возможен процесс приписывания значения, т. е. увязка означающего с означаемым? Что происходит со смыслом? Смысл в концепции Лакана отходит на второй план, а процесс приписывания значения становится процессом signifiance. Данное понятие, насколько я могу понять, означает скольжение по самой границе значения, а значит, по самой границе, за который находится так и не достигаемый смысл[225]. Смысл возникает как побочный — ретроактивный — эффект системы означающих, увязанных друг с другом.
* * *Что это значит для наших размышлений о структуре религиозного субъекта? Те идентификации, в которых субъект себя описывает (или в которых его описывают другие — в нашем случае социологи), могут вполне прекрасно существовать, вообще не имея смысла. Их функция не в том, чтобы иметь смысл, а в том, чтобы прописывать субъекта в символическом порядке. Например, возьмем означающее «верующий». Что оно на самом деле означает? Где его означаемое? Парадокс в том, что ни сами «верующие», ни те, кто их исследует, похоже, не знают ответа на данный вопрос. «Верующий» — это загадка, по поводу которой даже внутри самих религиозных традиций нет никакого консенсуса. («Верующий» для православной церкви — это тот, кто причащается хотя бы раз в год? Или кто хотя бы раз в год бывает на службе? Или кто просто отождествляет себя с православием?). Отсюда вытекают постоянные споры о том, сколько же в России верующих. Семьдесят процентов или всего лишь два-три? Известно лишь то, что есть такое означающее (буквально набор букв и звуков) и что оно что-то да значит. Это «что-то да значит» и есть скольжение по самой кромке, по самой границе, за которой находится смысл и которая так никогда и не пересекается[226].
Означающее, т. е. фактически набор звуков, существует не для того, чтобы отсылать к некоему означаемому, не для того, чтобы вскрывать некое нутро человека, выразившего себя в этом наборе звуков, оно существует для того, чтобы отсылать к другим означающим, вместе с которыми оно составляет систему дифференцированных символов, каждый из которых существует прежде всего за счет своей соотнесенности с другими членами данной системы. Означающие самодостаточны, они не требуют не только означаемых, но и тем более каких-то реальных феноменов, к которым бы они отсылали.
Вопрос «Верите ли Вы в Бога?» и ответ на него («Да, верю» или «Нет, не верю»), равно как и все прочие элементы машинерии социологических опросов, в оптике Лакана оказываются всего лишь некоторым шифром, совокупностью бессмысленных звуков. Главное не то, что слово означает в сознании спрашивающего или же отвечающего, но, скорее, то место, которое данное слово как элемент кода занимает в кодовой системе. Означающее работает как алгоритм, однако
алгоритм не имеет смысла… это связано с автономным функционированием алгоритмической цепи в той мере, в какой она понимается как цепь дифференцированных отметок, которые сами по себе не отмечают ничего, кроме своего взаимного соположения и отношений (или комбинаций), через которые фабрикуется «смысл» (смысл, который сам не определяется ни через какое-либо содержание или означаемое, эмпирическое или истинное)[227].
В этом смысле попытки правильного истолкования «парадоксов религиозного сознания» стремятся затушевать то простое обстоятельство, что никаких «парадоксов сознания» нет. Вернее, парадоксы есть, а сознания, к которому они якобы приложимы, нет. Эти парадоксы есть производное от механического накладывания друг на друга разных элементов цепей означающих, сплетающихся друг с другом не по воле индивидуального сознания, а в соответствии с надличностной логикой данного конкретно-исторического символического порядка. Под этими цепями ничего нет, нет никакого означаемого, никаких вещей, именно это обстоятельство социологические опросы, ткущие иллюзию гармоничной символической системы, в которой у всего есть свое место, пытаются скрыть. Жан Бодрийяр в работе «В тени молчаливого большинства» анализирует феномен больших масс и указывает на то, что массы обратно пропорциональны осмысленности: массы существуют для того, чтобы лишать все смысла, чтобы все обессмысливать. Социологические опросы есть лишь способ скрыть эту бессмысленность, эту смысловую имплозивность:
Сегодня опросы общественного мнения, тесты, референдумы, средства массовой информации — это инструменты, которые более не связаны с функцией представительства, они связаны с функцией симулирования[228].
Наблюдателя за динамикой религиозной жизни в СССР и постсоветской России не может не удивить стремительная трансформация — от доминирующего числа «неверующих» к доминирующему числу «верующих» (что бы эти слова ни значили). Этот процесс иллюстрируют табл. 1 и рис. 1 (цифры даны от 1989 г., когда Большой Другой уже в кризисе и перекодировка началась[229]).
ТАБЛИЦА 1. Динамика численности верующих и неверующих в России с 1989 по 2012 г.
Вопрос: «Верите ли Вы в Бога, и если да, то к какому вероисповеданию себя относите?» (доля верующих по данным опросов 1989–2012 гг., % от числа опрошенных)
Источник: Синелина Ю. Ю. Религиозность в современной России // Отечественные записки. 2013. Т. 1. № 52. С. 243. https://strana-oz.ru/2013/1/religioznost-v-sovremennoy-rossii.
Рис. 1. Доля православных и неверующих респондентов (% от числа опрошенных)
Источник: Синелина Ю. Ю. Религиозность в современной России // Отечественные записки. 2013. Т. 1. № 52. С. 243. https://strana-oz.ru/2013/1/religioznost-v-sovremennoy-rossii.
Если приведенные выше рассуждения верны, то в данном случае речь может идти не о каких-то изменениях в вещах, не о каком-то новом смысле, но, скорее, о перекодировке Большого Другого, о переписывании кода, повлекшем за собой и перестановку соответствующих означающих и соответствующих элементов алгоритма: элемент алгоритма, писавшийся 30 лет назад иероглифом «атеист», сегодня пишется иероглифом «верующий». Более того, как показывают исследования, меняется даже память: люди называют
