Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта
• «В Германии ничто не сближает людей, принадлежащих к различным сословиям: здесь чтят чины и звания. В Париже высшие сановники навещали Жана Лерона Д’Аламбера (1717–1783) на его чердаке…» (из книги А. Стендаля «Жизнеописания Гайдна, Моцарта и Метастазио», Франция, 1817 г.).
• «В 1787 году состоялся последний визит Адама Смита (1723–1790) в Лондон – он должен был присутствовать на обеде, где собрались многие известные политики. Смит пришел последним. Тотчас же все поднялись, приветствуя уважаемого гостя. «Садитесь, джентельмены», – сказал он, смущенный таким вниманием. «Нет, – ответил У.Питт (премьер-министр Великобритании в 1783–1801 и 1804 – 06 гг. – Е. М.), – мы останемся стоять, пока Вы не сядете, ведь все мы – Ваши ученики». «Какой необыкновенный человек Питт, – восклицал Адам Смит позднее, – он понимает мои идеи лучше, чем я сам!»…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.).
• «В 1816 году императрица-мать послала Николая Павловича (будущий император Николай I – Е. М.) в Англию «для изощрения его суждений»… Молодой великий князь побывал в парламенте, в клубах, в политических салонах… По приказу Александра I, интересовавшегося социальными утопиями, Николай в Англии навестил Роберта Оуэна (1771–1858), на которого произвел впечатление… Николай I умел нравиться, когда хотел…» (из книги А. Тырковой-Вильямс «Жизнь Пушкина», т. 2, Франция, 1948 г.).
• «После выхода в свет первых томов «Истории Государства Российского» (1816 г.) Николай Карамзин (1766–1826) жил главным образом в Петербурге, а летом – в Царском Селе. Его отношения ко двору становились все ближе… Например, он писал И. Дмитриеву: «Государь призывал меня к себе и говорил со мною весьма милостиво о вещах обыкновенных. Увидев меня на бале в Павловске в Розовом павильоне, тотчас подошел спросить о здоровье жены и на другой день прислал лакея своего спросить о том же. Это милостиво и тронуло меня. Императрица также приветлива…»…» (из очерка Е. Соловьева «Н.М. Карамзин, его жизнь и научно-литературная деятельность», Россия, 1894 г.). «Последние 10 лет Карамзин провел при дворе: он постоянный собеседник императора в его «зеленом кабинете», то есть во время утренних прогулок по аллеям царскосельского парка, частый гость у вдовствующей и царствующей императриц, великих князей и великих княгинь. Его ласкают, ему даже льстят. Он искренне любит Александра I как человека, ясно видя все его слабости… Но царь любил напомнить, что он царь. Он любил играть масками и резкими переменами условий игры обескураживать собеседника. Карамзин его привлекал именно тем, что в нем чувствовалась жизнь духа, недоступная ни царской милости, ни царскому гневу. Презиравший людей и поэтому любивший унижать тех, кто сам любил унижаться, он чувствовал, что над душой Карамзина власти не имеет… И сразу милости, любезность, щедрая помощь… Александр и в дальнейшем «проверял» Карамзина. Карамзин горько недоумевал в 1818 году: «Зачем так часто звали нас, не знаем; зачем некоторое время приметно охолодели к нам, не ведаем» (из книги Ю. Лотмана «Сотворение Карамзина», СССР, 1987 г.).
• «Однажды Ивана Крылова (1769–1844) встретил на Невском проспекте (Петербург, Россия) государь Николай Павлович и сказал ему: «Давненко тебя не видал», на что Иван Андреевич, живший, как известно, в здании Императорской Публичной библиотеки, ответил: «А кажись соседи, Ваше Величество»… В Императорской Публичной библиотеке хранятся разрозненные листки, сколотые булавкой, вырванные, по-видимому, из тетради. На особом листе рукою Н. Гнедича сделана заметка: «Экземпляр басен, сколотый булавкой, который Иван Андреевич в таком виде имел с собой, когда читал императрице Марии Федоровне в Зимнем дворце в 1813 году, будучи со мной»… Император Николай I также благосклонно относился к баснописцу и в 1831 году в числе подарков своих на Новый год наследнику престола прислал бюст Крылова… Императрица Александра Федоровна жаловала часто Крылову букеты. Он хранил их, и засохшие цветы положены были на груди его после смерти, во время отпевания. Крылова приглашали и на маскарады, устраиваемые во дворце. Однажды маскарад устроен был на английский манер… Там Крылов просил дозволения прочесть «Вельможу» – эту басню почему-то не разрешали ему печатать. Она так понравилась царю, что он обнял Крылова, поцеловал его и промолвил: «Пиши, старик, пиши». Разумеется, Крылов получил дозволение ее напечатать, Таким образом, он и теперь умел достигать цели…» (из очерка С. Брилианта «И. А. Крылов, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1891 г.).
• «Из «Записок» О. Смирновой видно, как близок к дворцовому кругу был наш романтический поэт Василий Жуковский (1783–1852): его там считали «своим»… Раз, например, Жуковский, не будучи приглашен на какое-то интимное собрание во дворец, не явился туда. Когда государыня узнала, что он стеснялся прийти, не имея приглашения, то объявила, что он – «свой», что он «родился приглашенным», и ему нечего ждать официальностей, что он – «всегда желанный гость»… Император Николай I очень уважал Жуковского, исполнял его просьбы и часто подолгу беседовал с ним… Поэт был назначен наставником к великому князю Александру Николаевичу… «В голове одна мысль, в душе одно желание, – пишет Жуковский к Анне Петровне Зонтаг, – не думавши, не гадавши, я сделался наставником Наследника престола! Какая забота и ответственность! Занятие, питательное для души! Цель для целой остальной жизни! Чувствую ее великость и всеми мыслями стремлюсь к ней!.. «Все силы свои в течение 5–6 лет поэт отдавал этому делу, сознавая всю высокую цель его и серьезную ответственность, взятую на себя… После путешествия по России (1837 г.) Жуковский сопутствует своему царственному питомцу по Европе… Воспитание наследника и великих княжон было окончено… Как наставник государя он заслуживает нашей признательности за то, что заронил в душу питомца в те годы, когда сердце глубоко воспринимает впечатления, семена, которые дали благородные всходы в виде освободительных реформ минувшего царствования…» (из очерка В. Огаркова «В.А. Жуковский, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1894 г.).
• «Над судьбой Александра Пушкина (1799–1837) личные свойства Императора Николая I и те отношения, которые между ними установились, имели немалую власть… Первая встреча Пушкина с новым царем (1826 г.) была обставлена с наполеоновской театральностью, точно кто-то умышленно старался поразить впечатлительное воображение поэта. Пушкина стремительно выхватили из его тихого Михайловского (поэт был сослан в родовое имение по личному распоряжению Александра I – Е. М.), заставили три дня и три ночи скакать без остановки… На четвертый день, 8 сентября 1826 года утром, он был в Москве. Сопровождавший его фельдегерь не дал ему заехать ни в гостиницу, ни к дядюшке, Василию Львовичу, а доставил прямо в Кремль, в канцелярию дежурного генерала Потапова. Там его продержали до 4-х часов и немытого, небритого, усталого доставили в Чудов монастырь, где жил Николай Павлович. Входя в кабинет царя, Пушкин не знал, что его ждет как с ним поступят? Он ожидал суровой встречи и по-своему к ней готовился…» (из книги А. Тырковой-Вильямс «Жизнь Пушкина», Франция, 1948 г.).» «Вот как рассказывал впоследствии А. Г. Хoмутовой об этом представлении сам Пушкин: «…Всего покрытого грязью меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?» Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14-м декабря, если бы был в Петербурге? – «Непременно, государь: все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога!» «Довольно ты надурачился, – возразил император, – надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором…» (из очерка А. Скабичевского «А. С. Пушкин, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1891 г.). «…»Ну, теперь ты не прежний Пушкин, а мой Пушкин», – сказал царь, отпуская Пушкина. Пушкин вышел из царского кабинета с веселым, счастливым лицом, даже со слезами на глазах, что у него бывало признаком восторженного настроения… «Император принял меня самым любезным образом», – писал Пушкин Осиповой. Вяземский писал Жуковскому: «Государь принял его у себя в кабинете. Говорил с ним умно и ласково и поздравил его с волею» (29 сентября 1826 г.)…» (из книги А. Тырковой-Вильямс «Жизнь Пушкина», Франция, 1948 г.). «…Весть об освобождении Пушкина по милостивой аудиенции, полученной им у государя, быстро разнеслась по Москве, и в торжествах, сопровождавших день коронования, она была радостно встречена публикой, особенно литературно образованной. И в великосветских салонах, и в литературных кружках Пушкин был принят как первый гость; везде встречали его восторженные овации и поклонение…» (из очерка А. Скабичевского «А.С. Пушкин, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1891 г.). «Николай I, при всем своем равнодушии к поэзии, почувствовал в поэте что-то, с чем нельзя не считаться. Вызов Пушкина из Михайловского был не просто милостью. Это был политический шаг, поскольку это понятие можно применить к внутренней жизни тогдашней России. Даже сквозь пышность коронационных торжеств царь и его приближенные чувствовали, что часть просвещенного московского дворянства осуждает их за жестокую расправу с декабристами… Николай знал, что среди дворянства накопилась против него затаенная горечь. Он считал выгодным привлечь к себе Пушкина, через этого «корифея либерализма» найти некоторое примирение с общественным мнением… Когда Пушкин внезапно очутился лицом к лицу с самодержцем, ему и в голову не пришло, что правительству выгодно привлечь его к себе…» (из книги А. Тырковой-Вильямс «Жизнь Пушкина», Франция, 1948 г.).
