Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа

Ни она сама, ни ее друзья так не думали. Можно сказать, они были поражены тем, что они называли «прогрессом». Более того, до меня даже дошли слухи, что моя репутация в Балтиморе — небольшом городе, где визит к психоаналитику всегда становится популярной темой на вечеринках, — взмыла высоко вверх. И действительно, для рядового наблюдателя могло показаться, что Лора пошла на поправку. Если прибегнуть к жаргону людей, поднаторевших в психоанализе, она начала «приспосабливаться». Ее строгая диета, аскетичность ее поведения и одежды, ее отказ от плотских радостей и развлечений, ее взвешенность и приверженность «серьезным» занятиям и прежде всего ее «добрые» отношения с потенциальным мужем Беном (без секса — слова, произносившиеся шепотом) — все это было принято как признаки далеко идущих и устойчивых изменений в ее личности, которыми она была обязана «чуду» психоанализа. Те, с кем она общалась в этот период, разумеется, никогда не стремились проникнуть под маску ее личности. Поскольку она больше не расстраивала их сборища демонстрацией своей «стервозности», поскольку она больше никому не навязывала своих проблем и не звала никого на помощь в минуты отчаяния, их совесть была теперь спокойна относительно нее. Коротко говоря, никто не дал себе труда разобраться в сути дела; именно потому, что Лора перестала беспокоить кого-либо и стала таить свою беду в себе, именно потому, что в глазах окружающих ее людей она представляла собой пассивный идеал массы, который каждый из них отчаянно, но бесплодно искал, именно поэтому на всех произвел такое впечатление «новый образ», который Лора надела на себя.

Но мы знали — Лора и я, что битва еще не окончена, ибо только нам было известно, что происходило за закрытыми дверями с номером 907 в Лэтроуб Билдинге. В этой комнате все маски сбрасывались долой: может быть, они снимались, потому что здесь они не могли скрыть правды, а может быть, этому помогала мягкая убеждающая сила самоисследования и достигнутого видения. Первое из этих объяснений она приняла значительно менее охотно: явная маска самоуничижения.

Наконец, пришло время, когда-настала необходимость остановить ежедневные mea culpa[36] Лоры, остановить марафон признаний, начавшийся на второй год нашей работы. Три фактора повлияли на мое решение помешать ей двигаться путем, по которому пошел психоанализ. Первый и наиболее важный — это понимание опасности, связанной с такой программой бесконечного саморазоблачения. По мере того, как она искала все новые свидетельства своей вины, становилось очевидно, что чудовищность ее поведения в прошлом сокрушает ее. Как бы она ни старалась, я видел, что она никогда не сможет успокоить свою совесть теми актами самобичевания, которые она непрерывно и изобретательно выискивала; я уже начал опасаться результата этой затянувшейся гонки раскаяния и искупления. Она могла привести к полнейшему бессилию ее «Я», к дальнейшему падению ее самоуважения. И я даже не берусь предположить, до чего это могло довести.

Вторая причина, не менее важная, по которой необходимо было отвратить Лору от избранного ею способа исповедоваться, заключалась в том, что это было непродуктивно в смысле терапии. Как я уже сказал, этот психический гамбит самоотрицания всего лишь заменил один набор невротических симптомов другим, но не затронул основную патологическую структуру. Более того, он обеспечивал точно такое же невротическое удовлетворение, которого она достигала с помощью старой техники. Та мука, от которой она страдала и которая была создана ею же самой, была своего рода эквивалентом жалости к себе, прежде вызываемой неприятием других, причем последнего она сама добивалась. И хотя ненависть, враждебность и агрессивное презрение больше не находили внешнего выражения в ее поведении, изменилось лишь направление, в котором эти негативные элементы находили свою разрядку: сами же они не исчезли.

Наконец на мое решение повлияла и простая утомленность тем, что, как я знал, было только игрой, маскировкой поведения, нацеленного на то, чтобы выжать последнюю унцию невротического удовлетворения из меня и всего мира, который стал для нее продолжением ее родителей и в котором она видела только неприятие и враждебность. По правде говоря, я устал от «новой» Лоры, от ее набожного притворства, и ее благочестиво-показная манера поведения уже вызывала у меня тошноту. И поскольку эта причина была наименее важной из побудивших меня сделать то, что я сделал, именно ей я приписываю ту почти роковую ошибку, которую я совершил в отношении времени, когда, наконец, осуществил это в остальном тщательно продуманное решение — оторвать мою пациентку от маршрута, на котором она буквально застряла.

Беседа, едва не ввергшая нас в катастрофу, состоялась в четверг днем. Лора должна была быть последним пациентом в этот день, поскольку я собирался уехать в Нью-Йорк, чтобы провести семинар в этот же вечер и прочитать лекцию в пятницу. Я с нетерпением ожидал поездки, которая для меня была долгожданным отдыхом и первым перерывом в рутинной работе за много месяцев. Нечто от этого нетерпения перед отъездом и предвосхищения удовольствия, очевидно, передалось Лоре, так как она начала час нашей беседы с едва прикрытой критики моего поведения и моей внешности.

— Во всяком случае, — сказала она, устроившись на кушетке, — во всяком случае вы сегодня выглядите иначе, чем обычно.

— Да?

— Да, — она повернулась и посмотрела на меня. — Может быть, дело в том, как вы одеты... Это ведь новый костюм?

— Нет, — ответил я, — я уже носил его раньше.

— Не помню, чтобы я когда-нибудь его видела. — Она вновь приняла привычное положение. — Как бы там ни было, вы производите приятное впечатление.

— Спасибо.

— Мне нравится, когда люди хорошо одеты, — продолжала она, — это поднимает их настроение. Наверное, это потому так, что они думают, что другие люди будут судить о них по их внешности — а если они хорошо одеты и производят приятное впечатление, то другие думают, что то, что скрыто за внешностью, тоже приятно — и когда они думают об этом, у них поднимается настроение. А вам так не кажется?

Немудрено было затеряться в сплетениях этого банального рассуждения, но его подоплека была вполне ясна.

— На что конкретно вы намекаете? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Это не важно. Так, одна мысль... — Короткое молчание. Затем она воскликнула: — А! Я знаю, почему вы так разоделись... Вы ведь сегодня уезжаете в Нью-Йорк?

— Да, это так.

— А раз так, это значит, что я не увижу вас в субботу?

— Нет. Я вернусь только в понедельник.

— Ваша лекция в субботу?

— Нет. Лекция завтра, в пятницу.

— Но вы собираетесь задержаться там до понедельника... Ну что ж, наверное, отдых вам пойдет на пользу. Вы нуждаетесь в отдыхе. Наверное, иногда надо позволить себе расслабиться и получить удовольствие от жизни, просто уехать куда-нибудь и обо всем забыть — если только получается.

Эту колкость по поводу моей безответственности по отношению к пациентам, в особенности к ней, Лоре, и намек на то, что я будто бы отправлялся в Нью-Йорк для того, чтобы принять участие в какой-то оргии, трудно было пропустить мимо ушей.

— Терпеть не могу пропускать сеансы, — продолжала Лора на все той же меланхолической ноте, которую она нащупала в начале этой встречи. — Особенно сейчас. Я чувствую, что просто не могу не приходить сюда. Мне так много нужно обговорить.

— В таком случае, — сказал я, — вам нужно с максимальной пользой употребить оставшееся время. Пока вы не слишком плодотворно его используете. Разве я не прав?

— Может быть и так, — ответила она. — Просто я чувствую, что ваш отъезд не вовремя.

— Послушайте, Лора, — сказал я. — Ведь вы знали о том, что в эту субботу не будет сеанса, более чем неделю тому назад. Пожалуйста, не надо делать вид, что это для вас неожиданность. И кроме того, это всего лишь один сеанс.

— Я знаю, — вздохнула она. — Я знаю. Но у меня такое чувство, будто вы уезжаете навсегда... А что если вы мне понадобитесь?

— Не думаю, что это случится... Но если все же так произойдет, то вы можете позвонить мне домой или сюда, и вам помогут со мной связаться.

Я закурил, ожидая ее ответа. Но от первой же затяжки я закашлялся. Лора снова повернулась ко мне.

— Вам что-нибудь нужно? Может быть, принести стакан воды?

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Меня беспокоит ваш кашель, — сказала она, когда спазм прошел и я успокоился. — Вам нужно бросить курить. Вы знаете, я уже бросила. Уже два месяца не беру в рот сигареты. И мой кашель совсем улетучился. Я теперь превосходно себя чувствую. Нет, правда, вам нужно попробовать — это стоит того.

Я продолжал молча курить, размышляя, что она связывает с этой темой. Очень скоро мне стало ясно.