Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Но игра заканчивалась. Заканчивалась при входе в дом, в тот самый дом, в котором они жили на протяжении всей жизни. Если его не было здесь — в вонючем вестибюле, на прогибающихся ступеньках, на площадке первого этажа перед их дверью, — игра должна была закончиться. А его не было: его никогда не было...
Поднимаясь по ступенькам, она слышала радио, и внутри у нее все сжималось от отвращения. «То же самое, — думала она, — всегда то же самое, будь оно проклято. Но почему, почему хотя бы раз не может быть по-другому?» Она толкала дверь плечом и с шумом захлопывала ее за собой; но Анна, которая, как обычно, дремала в кресле, не реагировала на шум.
Оставив книги на кухонном столе, она пошла в спальню и резким движением выключила радио. Затем она открыла шкаф, повесила в него пальто и громко захлопнула дверь, думая: «Может быть, это разбудит ее!» Но Анна продолжала спать.
Проходя мимо, она мельком взглянула на мать. Анна беспомощно лежала в своем инвалидном кресле, напоминая брошенную тряпичную куклу. Ее выкрашенные пергидролем волосы падали на лоб. В том месте, где они были расчесаны на пробор, открывались корни и можно было видеть их естественный цвет — каштановый, перемежавшийся теперь с сединой. Ее подбородок лежал на груди, и от одного угла рта к воротнику потрепанного коричневого платья протянулся след струйки слюны... На плечах висела мятая зеленая кофта, которая была расстегнута; из рукавов высовывались тощие кисти, заканчивавшиеся ярко-красными ногтями. Они напоминали куриные лапы, ухватившиеся за кресло. Проходя мимо нее, Лора подавила презрительное восклицание.
В кухне Лора налила себе стакан молока и выпила его, стоя у раковины. Затем она хотела выполоскать стакан под краном, но он выпал из ее рук и разбился.
— Это ты, Лора? — раздался голос Анны.
— Да.
— Подойди сюда. Я хочу тебя о чем-то попросить.
Лора вздохнула.
— Сейчас. Только уберу осколки.
Она вытерла руки и вошла в комнату.
— Ну, что?
Анна сделала движение головой.
— Там, на туалетном столике, — сказала она, — лежит чек. Это пособие. Я написала заказ в магазин. Отнеси. На обратном пути зайди к привратнику и отдай ему плату за квартиру.
— Ладно, — устало сказала Лора. Она взяла пальто из шкафа. У двери она остановилась и повернулась к Анне, которая уже нащупывала выключатель радио. — Еще что-нибудь? — спросила она, разыгрывая игру, в которую они играли два раза в месяц.
Анна улыбнулась.
— Да, — сказала она. — Я не вписала этого в заказ, но если у них есть в магазине та карамель в шоколаде, то...
Лора кивнула и закрыла дверь. Она поспешила выйти из дома, убегая от музыки, раздававшейся из радио.
Когда она вернулась, нагруженная пакетами, то на мгновение зашла в спальню, чтобы приглушить радио.
— Ты могла бы, по крайней мере, включать его не так громко, — пробормотала она. — Слышно за два квартала.
В кухне, еще не сняв пальто, она избавилась от покупок.
— Ты все принесла, Лора? — спросила Анна.
— Да.
— А за квартиру заплатила?
— Ага.
— У них была карамель?
На этот раз Лора не ответила. Где-то в глубине ее тлеющая ненависть разгорелась с новой силой.
— Лора! — позвала Анна.
— Ну, что тебе надо? — Сердито закричала девушка.
— Я спросила тебя, была ли у них карамель.
Лора уже была готова ответить, когда ее взгляд упал на оставшийся на кухонном столе пакет. Как будто загипнотизированная, она открыла его и засунула туда руку. Она вынула оттуда два квадратика карамели. Не ощущая вкуса, она быстро прожевала их и проглотила.
До нее донесся звук движущихся колес. Она повернулась и увидела, что Анна выезжает из спальни. Быстро схватив мешочек, девочка метнулась в столовую и стала так, чтобы ее и Анну разделял овальный стол.
— Ты купила карамель? — спросила Анна.
Лора кивнула и подняла руку с сумкой.
— Дай сюда, — сказала Анна и протянула руку.
Лора покачала головой и спрятала руку с бумажным мешочком за спину. Озадаченная Анна двинулась в кресле вокруг стола к девочке, которая, дождавшись мать, быстро перебежала к противоположной стороне стола так, чтобы он их снова разделял.
— Что за ерунда? — спросила Анна. Вместо ответа Лора сунула в рот еще одну конфетку.
— Лора! — потребовала Анна. — Отдай мне мои конфеты! — Она ухватилась за колеса своего кресла и начала вращать их вперед. Она покатилась вокруг стола за девочкой, которая легко ускользала от погони. Три раза объехала Анна вокруг стола, пытаясь настичь беглянку, смотревшую на нее суженными глазами. Наконец, она остановилась утомленная. По-прежнему отделенная от нее столом, Лора запихивала в рот конфеты и усиленно их жевала.
— Лора, — задыхалась Анна, — что на тебя нашло? Зачем ты это делаешь?
Лора вытащила из-за спины пакет и дразняще протянула его через стол.
— Иди и возьми, — сказала она, тяжело дыша, — если тебе так нужно. — Она триумфально потрясла мешочком. — Смотри, уже почти ничего не осталось. Так что быстрее.
Внутри, в самой глубине ее существа, прыгало пламя. Огонь возбуждения согревал ее, наполняя ее тело чувством власти, и все сильнее разгорался в ее душе. Она безумно смеялась, кричала, танцевала. Вкус шоколада во рту одурманивал ее.
Ее мать всхлипнула.
— Отдай мне мою карамель... Пожалуйста, Лора.
Лора высоко подняла пакет.
— Иди и возьми! — прокричала она и попятилась спиной в переднюю.
Анна снова начала вращать колеса, пытаясь ее преследовать. Когда Анна достигла спальни, Лора была уже у двери. Дождавшись, пока мать подъехала поближе, она выпорхнула за дверь, с треском захлопнув ее за собой.
Опершись на перила, Лора слушала, как Анна кулаками барабанила по деревянной двери и рыдала в гневе и отчаянии. Дикое возбуждение нарастало в ней. Почти не сознавая, что она делает, она запихнула оставшиеся конфеты в рот. Из глубины ее существа по всему телу прокатилась волна смеха и вырвалась в припадке безумного веселья, несмотря на то, что Лора пыталась ее остановить. Звук безрадостного ликования взорвал тишину подъезда, многократно отразившись эхом от потолка — это было то самое эхо, которое впоследствии вместе со звуком шагов и дождя преследовало Лору в ее снах...
Недели, последовавшие за этими двумя напряженными часами, были очень трудными для Лоры. По мере того, как она старалась пробиться сквозь окрашенные чувством вины воспоминания, вытеснение которых было теперь устранено, ее самоуважение, и так никогда не поднимавшееся слишком высоко, падало все ниже и ниже. С горьким чувством она рассказывала вереницу отвратительных историй о своем мучительном прошлом, не скрывая ни от себя (ни от меня) ни малейшей детали. Стремясь признаться во всем, она выводила на свет все свои низкие поступки — по отношению к семье, друзьям, учителям, коллегам — на протяжении всех этих лет. Под влиянием нового, но еще не утвердившегося до конца видения, стиль ее общения со мной изменился. Она больше не чувствовала необходимости изливать на меня язвительность своей ненависти и презрения, поносить мир и меня за то, что ее недостаточно любили. Теперь она явно перегибала палку в другую сторону: все казались ей очень милыми, терпимыми; она не заслуживала доброго мнения о себе ни от кого, в особенности от меня.
Под стать своему новому настроению Лора изменила также стиль своей жизни. Она стала чрезмерно аскетичной в одежде, прибегла к строгой диете, бросила курить, отказалась от алкоголя, косметики, танцевальных вечеров и других развлечений. Решение отказаться от новой для нее радости полового общения с ее новым любовником, Беном, было для нее очень трудным, но, сжав губы, она решительно сообщила ему о своем новом намерении и не нарушила своего слова.
В свою очередь я на протяжении этих недель признания и искупительного раскаяния по-прежнему не обнаруживал своих мыслей и чувств по отношению к происходящему, сохраняя установку на вседозволенность. Я никак не комментировал ни «грехов», припоминаемых Лорой, ни тех мер, к которым она прибегала, чтобы искупить их. Вместо этого, выслушивая ее рассказы, я старался переформулировать ее невроз в терминах динамической информации, которой я располагал в тот момент. Разумеется, я видел, что сдвиг в анализируемом содержании, в поведении был всего лишь вариантом старой модели, но выполненным осознанно. В основе своей Лора по-прежнему была Лорой. То, что она стремилась теперь разрушить саму себя и свои отношения с людьми более продуманным и очевидным способом; то, что оружие, направленное ею теперь против себя, превозносилось (по крайней мере, миром, начинающимся за дверью аналитического кабинета) как высокая ценность, ни на йоту не изменило того фундаментального факта, что ядро ее невроза, несмотря на всю проведенную работу, осталось нетронутым. Коротко говоря, Лора по-прежнему испытывала глубинную тревогу, ее по-прежнему мучили таинственные желания, смысл которых оставался неясным.
