Александр Лоуэн - Физическая динамика структуры характера
Мне хорошо знакома эта проблема, поскольку я и сам не раз допускал подобные промахи. И только когда мне удалось углубить понимание структуры характера, я научился избегать подобных промахов в работе. О таких сложностях Райх прекрасно рассказывает в своей книге, и мне не остается ничего другого, как посоветовать прочитать ее. Я хочу только проиллюстрировать эту проблему некоторыми собственными соображениями и случаями из моей практики.
Всем нам знаком пациент, который улыбается аналитику. Иногда эту улыбку вызывает интерпретация, а иной раз такая улыбка может быть постоянной формой экспрессии, предназначенной для терапевта. Чаще всего человек не сознает своей улыбки, пока она остается привычной формой реагирования. Особенно она бросается в глаза, когда пациент чувствует себя в неловком положении или смущается. Такая улыбка редко бывает просто выражением дружелюбия, и я никогда не интерпретировал ее таким образом. Она маскирует негативное отношение. Но какое? У всех пациентов оно разное и проявляется в некотором искажении общей экспрессии лица.
У одного человека улыбка покровительственная, у другого — насмешливая, третьего она может быть глупой ухмылкой дурака, отказывающегося таким образом от ответственности за свои действия. Точно интерпретировать экспрессию можно лишь интуитивно, в этом и состоит искусство анализа. Правильный вывод зависит от знания всего невротического механизма индивида, то есть от знания структуры характера.
Улыбка одного из моих клиентов не соответствовала серьезности его проблемы. Мне удалось обратить на это его внимание, и он начал сознавать ее защитную функцию, но лишь старался убрать улыбку с лица. Он рассказал, что такая улыбка возникает у него всякий раз в отношениях с другими людьми, а не только во время терапевтических сеансов. Это была улыбка хорошего маленького мальчика, который старается понравиться. Он и был хорошим мальчиком, который старался завоевать одобрение всех, с кем встречался. И чем больше он старался, в том числе убрать улыбку, тем больше был этим хорошим маленьким мальчиком. Биоэнергетический анализ раскрыл, что у него была мазохистская структура характера, сопровождавшаяся импотенцией.
Он рассказал мне, что всегда был хорошим мальчиком. Его популярность в школе была основана на том, что он никогда никому не возражал. Еще он вспомнил, что, когда ему было семь или восемь лет, его терроризировали близкие. У него возникали приступы неистового гнева. Я уверен, что его мазохизм начинался сразу после того, как стихали эти гневные вспышки. Мазохизм-это догенитальная структура характера. Здесь понадобилось проанализировать два направления: любезность как защиту против агрессии и роль мальчика как защиту против мужчины. Биоэнергетический анализ имеет преимущество перед психоанализом, поскольку здесь есть возможность сделать основной акцент на высвобождении агрессии и развитии генитальности. В дальнейшем мой клиент вдруг заметил, что его улыбка исчезла — как в кабинете врача, так и вне его.
Если аналитик не понимает основной проблемы мазохизма, он легко может споткнуться о тот же подводный камень, что и сам его пациент, обладающий мазохистским характером. Улыбка скрывает очень глубокие наслоения негативизма и чувства обиды. Это глубокая яма в зыбучем песке. Более полно я буду описывать динамику такой структуры характера главе X. Сейчас мне только хотелось бы отметить, что терапевтический эффект здесь зависит от способности терапевта привнести в позицию пациента позитивный элемент. Ни хороший, ни плохой мальчик не могут преуспеть во взрослой жизни, для которой необходим мужчина. Пациент, однако, не выработает позитивной установки, пока не проработана структура характера. Каждый симптом, каждая экспрессия, каждое сновидение анализируются на фоне характера и затем описываются в терминах характера. Только когда характер начнет поддаваться, можно приступить к анализу инфантильных пластов. Это хорошо видно на следующем примере.
Какое-то время я работал с одной пациенткой, а затем уехал учиться за рубеж. Около пяти лет она продолжала работу с другим терапевтом. Пока шло лечение, у нее было множество эмоциональных прорывов, то есть аффективных разрядок, и каждый раз она говорила, что чувствует себя лучше. Затем я возобновил с ней работу, и мне пришлось отметить, что со времени моего отъезда ее состояние не улучшилось. Сильные аффективные разрядки ни к чему не приводили. Они начались еще в период нашей предыдущей работы. В то время они принимали форму рыданий, клиентка ощущала удушье и одновременно злость. Проанализировав эти эмоциональные вспышки, я понял, что они совершенно не продвигают терапию. Она плакала и злилась не потому, что сознавала прошлую травму. Такая реакция указывала на фрустрацию чего-то неопределенного. Я истолковал это как сопротивление, означавшее, что пациентка «выпускает пар». Наступало временное облегчение, но одновременно восстанавливалось внутреннее напряжение, которое вело к еще большему контакту с панцирем характера. После того как я несколько раз обратил на это ее внимание, такие реакции прекратились, и я смог продолжить анализ.
Опытный аналитик вполне может отличить подобные эмоциональные прорывы от спонтанных аффективных высвобождений, приносящих неожиданное осознание подавленного конфликта или переживания. Я, как правило, не доверяю таким эмоциональным вспышкам. Во-первых, разрядка происходит через наиболее слабую точку структуры характера. Это закономерно, поскольку слабое место удобно для всякого взрыва. Сильные и стержневые точки панциря характера остаются незатронутыми и могут даже еще больше укрепиться. Во-вторых, у многих импульсивных людей такой вид высвобождения эмоции еще более усиливает характер и мышечное напряжение. Подобные высвобождения в действительности есть не что иное, как часть невротического механизма. Это тормозит терапию. Аналитик, который и дальше позволяет пациенту вести себя невротически в процессе анализа, сам ставит блок эффективному воздействию на невроз. Проявления невротического характера есть фундаментальное сопротивление.
Терапия с данной пациенткой теперь проходила в русле анализа и лечения сопротивлений. Но скоро я натолкнулся на другой, более прочный блок. Каждое успешное продвижение вызывало у нее рыдания, но заплакать ей не удавалось. Она давилась, начинала кашлять, пыталась что-то произнести и задыхалась. Попытки ослабить спазм горловой мускулатуры были безуспешны. Пациентка повторяла, что обратится к другому аналитику. Однажды, давясь слезами, она вдруг сказала, что словно ощущает во рту вкус кислого материнского молока. Как только она чувствовала, что горло набухает, она ощущала кислый вкус. Когда она сообщила мне об этом, я вспомнил, что читал в «Анализе характера» об интерпретации раннего детского материала. Это было связано с очень ранним возрастом! Я отнесся к этому с недоверием. То, что она помнила вкус материнского молока, я не мог отрицать, но почему это воспоминание возникло во время анализа ее нынешней ситуации? В дальнейшем, даже после того как определился истерический тип характера пациентки, проблема ее отношений с людьми не разрешилась.
Я не стал обращать внимания на ее слова, но срывы продолжались. Можно было бы задаться вопросом, какую роль такие срывы играют в настоящей ее жизни, но я сомневался, что найду ответ. Анализ продолжался. Темой его стали проблемы настоящего времени. Несколько месяцев спустя я вдруг увидел истинное положение вещей. Я дал верную интерпретацию, и это было как раз то, что нужно. Не кислоту, а горечь — вот что ощущала пациентка, хотя она никогда не произносила этого слова. Ей было горько, но она все так хорошо скрывала, что я и не подозревал об этом. Ей было горько оттого, что она продолжала испытывать фрустрацию. Оглядываясь назад, я вижу, что и более ранняя вспышка ярости и рыданий била реакцией на ощущение горечи. Реагируя подобным образом и не противясь этому, она ничего не меняла.
Теперь можно было двинуться дальше. Для этого требовалось ответить на два вопроса. При каких обстоятельствах возникла горечь? И что вызывало горечь в настоящем и прошлом? У пациентки была еще одна характерная черта — гордость. Она не выражала ее, самолюбие было подавлено так же, как и горечь. Однако ее длинная негнущаяся шея говорила о многом. Мне бы не удалось определить это аналитически или работая с мышечным напряжением шеи, если бы я не понял, что пациентке было горько оттого, что она продолжала испытывать фрустрацию. Это понимание открыло путь к терапевтическому воздействию. До этого она не раскрывала терапевту одну из своих черт, что и не позволяло интерпретировать данный симптом.
Мне бы хотелось рассказать о том, чем завершилось ее лечение. Горечь в настоящем была связана с невозможностью для пациентки наладить нормальные отношения с мужчиной. Пока эта горечь оставалась для нее сладостью, ничего сделать было невозможно. Будучи ребенком, она персжила подобную фрустрацию. Ее мать по типу была пчелиной маткой. Отец чрезмерно заботился о жене, а к женственности подрастающей дочери относился безразлично. Он обращался с девочкой как со славным приятелем-мальчуганом, и она приняла эту роль. Она носила мальчишескую одежду, играла в мальчишечьи игры, соревнуясь с ними. Когда она подросла и начала исполнять роль женщины, ее чувства к мужчинам были уже амбивалентными. Она испытывала горечь из-за раннего удара по своей женственности, но была чрезвычайно горда, чтобы не скрыть чувство обиды. Это и определило ее желание быть независимой от мужчины и представление, что только таким образом можно предотвратить повторение детского разочарования. Ей было необходимо, чтобы мужчина изо всех сил подтверждал ее сексуальность.
