Фрейд Зигмунд - Очерки об истерии
Анализ таких делириев у госпожи фон Н. был не совсем исчерпывающим, и главным образом из-за того, что состояние пациентки вскоре настолько сильно улучшилось, что делирий резко обособился от остальной нормальной жизни, ограничиваясь тем, что сопровождал судороги затылочных мышц. И тем более богатые наблюдения были сделаны мною над поведением пациентки в третьем психическом состоянии, в искусственном (гипнотическом) сомнамбулизме. В то время как в своём обычном нормальном состоянии она ничего не знала из того, что она психически переживала в делирии и в сомнамбулизме, в последнем из этих состояний (сомнамбулизме) в её распоряжении были воспоминания обо всех трёх состояниях, так что здесь она как бы была наиболее нормальной. А если ко всему этому ещё учесть, что как сомнамбула она была не очень-то сильно отстранена от меня даже по сравнению с наиболее лучшими минутами в её нормальной жизни, то есть в качестве сомнамбулы пациентка с готовностью предоставляла мне сведения о своей семье и т. п., в других же психических состояниях пациентка обращалась со мной так, словно я был незнакомец; если кроме этого принять во внимание, что для неё была характерна повышенная внушаемость, свойственная только сомнамбулическим личностям, то можно будет справедливо сказать, что в состоянии сомнамбулизма её можно считать находящейся в нормальном психическом состоянии. С другой стороны, интересно было замечать, что сам по себе этот сомнамбулизм не имел каких-либо гениальных черт (сверхнормальности). Он был отягощён всеми психическими недостатками, которые можно легко найти в нормальном состоянии сознания у любого человека. Свойства её сомнамбулической памяти хорошо видны в следующих эпизодах. Однажды в разговоре со мной она стала очень сильно восхищаться красивым растением в горшке; оно украшало вестибюль санатория. «Только вот как оно называется, господин профессор? Вы не знаете? Раньше я знала и немецкое, и латинское название, а сейчас оба позабыла». Пациентка, вообще, была превосходным знатоком растений, я же обычно всегда был вынужден признаваться в своём полном ботаническом невежестве. Несколькими минутами позже я спрашиваю у пациентки, находящейся в гипнотическом состоянии: «Не можете ли Вы сейчас вспомнить название растения на лестничной клетке?» Её ответ раздаётся мгновенно, безо всяких раздумий: «Оно называется турецкая лилия, но латинское название я действительно забыла». В другой раз, находясь в хорошем расположении духа, пациентка рассказала мне о посещении римских катакомб, но при описании увиденного не смогла вспомнить два термина, а я не смог ей их подсказать. Непосредственно после этого я спрашиваю у неё в гипнозе, какие слова она подразумевала. Но пациентка не знает этих слов и в гипнозе. Тогда я говорю ей следующее: «Не думайте больше об этом, завтра вечером, находясь в саду, между 5 и 6 часами вечера, ближе к 6, Вы неожиданно вспомните оба термина».
На следующих вечер, посреди разговора на тему, ничем не связанную с темой катакомб, пациентка неожиданно выпаливает: «Криптэ, господин доктор, и колумбарий». – А, это, наверное, слова, которые Вы не могли вчера вспомнить. Когда же они пришли Вам в голову? – «Сегодня, после обеда в саду, незадолго до того, как я поднялась наверх.» – Я замечаю, что таким способом пациентка хотела мне показать, что она точно придерживалась заданного ей времени (у неё, действительно, была привычка покидать сад около 6 часов вечера). Таким образом, и в сомнамбулическом состоянии пациентка не полностью располагала своими знаниями; у неё существовало актуальное и потенциальное сознание. Довольно часто происходило и так, что в ответ на мой вопрос: какой повод спровоцировал у неё переход то к одному, то к другому состоянию?, пациентка, находящаяся в сомнамбулическом состоянии, наморщивала лоб и после небольшой паузы в смущении говорила: «Этого я не знаю». В конце концов я выработал привычку говорить: Да Вы только немножечко подумайте и тотчас всё сразу вспомните. И, действительно, после небольших раздумий пациентке удавалось дать мне желанный ответ. Но бывало и так, что ей совершенно ничего не приходило в голову и мне приходилось ей давать поручение в гипнозе вспомнить нужное до завтра, что обычно всегда и получалось. Пациентка, которая и в обычной жизни самым мучительным образом избегала любой неправды, ни разу не прибегнула в гипнозе к обману, хотя подчас бывало, что она ограничивалась только самыми необходимыми сведениями, утаивая часть сообщения, пока я не принуждал её более подробно изложить свой рассказ. Как и в приведённом выше примере о запрятавшемся мужчине, чаще всего именно антипатия к определённой теме, не позволяла ей говорить даже в состоянии сомнамбулизма. Несмотря на такие ограничения, в целом складывалось довольно приятное впечатление от её психического состояния в сомнамбулизме, хорошо был заметен ничем не сдерживаемый расцвет духовных сил пациентки, полное обладание всем богатством воспоминаний.
Её неоспоримо большая внушаемость в сомнамбулизме всё же вовсе не доходила до какой-либо патологической несопротивляемости. Я должен признаться, что никогда не оказывал на пациентку большего влияния, чем этого бы следовало ожидать при работе с любым больным, находящимся в подобном состоянии, к тому же с такой благосклонностью прислушивающейся к каждому моему слову и неизменно обладающей ясным умом. Единственное, что не смогла проявить госпожа фон Н., так это наличие подобной благоприятной психической установки в своём так называемом нормальном состоянии. В тех случаях, когда мне, как например при устранении боязни животных, не удавалось обосновать для неё убедительных мотивов для внушения, или я не успев достаточно хорошо разобрался в предыстории возникновения симптома, сразу же пытался воздействовать на психическое состояние пациентки посредством авторитарной суггестии, каждый раз мне приходилось видеть напряжённое, недовольное выражение на лице сомнамбулы; когда же под конец гипнотического сеанса я спрашивал: Итак, Вы всё ещё испытываете страх перед этим животным?, то ответом было: «Нет – потому что Вы этого хотите так хотите». Но произнесённые ею слова, которые легко объяснялись желанием угодить мне, так ни разу и не привели к действительному успеху. Такой же незначительный эффект ожидали и преподанные мною пациентке общие наставления. С точно таким же успехом я мог бы повторять просто слова: Вы будете здоровы.
То же самое лицо, которое столь стойко сохраняло симптомы своей болезни, не смотря ни на какие мои внушения, отказываясь от симптомов только после их психического анализа или достаточно мотивированной силы убеждения, с другой стороны было покорно как самый лучший медиум среди всех обитателей больницы, но это относилось лишь к самым безобидным внушениям, с теми предметами, которые никак не были связаны с её заболеванием. Ранее я уже приводил примеры такого постгипнотического послушания. И я не вижу здесь никакого противоречия. Право сильнейшего психического представления необходимо учитывать и здесь. Если обратиться за помощью к механизму патологической «идеи фикс», то легко можно отыскать её обоснование и подкрепление столь многими интенсивно воздействующими переживаниями, что не приходится удивляться тому, что ей удаётся оказывать успешное сопротивление внушению врача, хотя иногда не обходится без использования совсем незначительного заряда контр-представлений. Мы встретились бы с поистине удивительно патологическим мозгом, если бы существовала простая возможность избавляться от глубоких психических переживаний посредством внушений врача.
Большое впечатление эта удивительная противоположность между далеко заходящим сомнамбулическим послушанием во многих областях жизни и упорно сохраняющимися симптомами болезни, и всё из-за того, что последние оказываются глубоко укоренёнными в душе и недоступны для анализа, произвёл на меня другой клинический случай. Я лечил довольно живую и одарённую юную девушку, уже полтора года страдавшую от тяжёлого расстройства походки. Она целых пять месяцев лечилась безо всякого, хотя бы малейшего успеха. На обоих ногах встречались участки повышенной болезненной чувствительности или анестезии (полной потери чувствительности), наблюдался быстрый тремор рук. Передвигалась пациентка наклонившись, мелкими шажками на тяжёлых, не гнущихся ногах, были заметны пошатывания, объяснявшиеся патологическими церебральными процессами, к тому же часто всё завершалось падениями. Но никогда у неё не исчезало поразительно весёлое настроение. Один наш тогдашний венский авторитет на основе описанного симптомокомплекса пришёл к выводу, что перед нами случай множественного склероза, другой же специалист поставил диагноз истерии; в пользу последнего говорило в частности сложное формирование общей картины заболевания в самом начале (боли, обмороки, амавроз [слепота]). Он то и направил больную ко мне на лечение. Я попытался повлиять на походку девушки гипнотическими внушениями, лечением ног в состоянии гипноза и т. д., но безо всякого успеха, и это несмотря на то, что девушка была отличной сомнамбулой. В один из дней, когда она уж в который раз появилась в комнате с шатающейся походкой, опираясь одной рукой на отца, а другой – на зонтик, кончик которого был изрядно истёрт, я потерял всякое терпение и закричал на пациентку в гипнозе: «Это продолжается слишком долго. Завтра же утром у Вас в руках сломается зонт и Вам придётся идти домой без зонта, и с этих пор Вы никогда не будете прибегать к помощи зонтика.» Не знаю, каким образом я пришёл к этой глупой затее с зонтиком; задним числом я устыдился того, что наговорил; но я ещё не догадывался, что моя умная пациентка возьмёт на себя спасение меня от гнева отца, бывшего врачом, с успехом применявшего гипноз. На следующий день отец пациентки рассказывал мне: «Вы знаете, что вчера сделала дочь? Мы прогуливались по Рингштрасе; неожиданно на неё нападает приступ веселья и она начинает петь прямо посреди улицы «У нас теперь свободный образ жизни …», да ещё ко всему прочему она отбивает зонтиком ритм, стуча об асфальт. Естественно, зонтик ломается.». Конечно, пациентка ни чуточки не догадывалась, что необычайными шутками ей удалось превратить бессмысленное внушение в блестяще удавшуюся суггестию. Так как состояние девушки не становилось лучше от моих заверений, требований и гипнотических сеансов, то я обратился к психическому лечению и попросил её вспомнить события и впечатления, предшествовавшие появлению у неё душевного страдания. Пациентка стала рассказывать (в гипнозе, причём никакого волнения она не испытывала), что некоторое время до того умер один молодой родственник, чьей возлюбленной она себя считала в течении многих лет. Но исповедь пациентки ничего не изменила в её состоянии. Поэтому на следующем гипнотическом сеансе я сказал ей о том, что совершенно убеждён в том, что смерть кузена никак не связана с ухудшением её состояния. Было заметно, что внимание девушки было привлечено на том сеансе к моему единственному замечанию, но несмотря на желание высказаться ей это не удалось. Пожилой отец, сидевший за ней, начал горько рыдать. Естественно, что больше я не продолжал лечения этой больной, да и никогда после этого её не видел.
