Андрей Курпатов - Методология мышления. Черновик
Сократ не дает своим собеседникам готовых ответов, он лишь дает им некое понимание, важное для них и в тех обстоятельствах, в которых они оказались. То есть он решает, таким образом, сугубо практические задачи, к чему только и может быть приспособлено наше мышление. А просто познавать мир ради чистого познания – это вовсе не та цель, на реализацию которой эволюция потратила бы силы, создавая наш мозг и его интеллектуальный аппарат.
Противоречие
И теперь, возможно, самое главное, что мы должны понять, сопоставляя производство интеллектуальных объектов «восприятием» и «мышлением» (как их понимает классическая «общая психология»), – реакция на противоречие. Почему все так любят эту фотографию? Почему она стала такой популярной?
Рис. 29
А. Эйнштейн, 1951
У Альберта Эйнштейна какой-то очень длинный язык? Или нам так важен сам по себе язык Альберта Эйнштейна? Нет, все дело в том, что человек, которого мы считаем, эталоном интеллекта, а потому, видимо, и серьезности, показывает язык на камеру, то есть совершает действие, которое куда больше бы подошло ребенку или олигофрену. И покажи нам фотографию ребенка с высунутым языком или тем более олигофрена, мы вряд ли тут же устремимся делать из нее бесчисленные постеры и обои для компьютерного стола. Потому что ребенок и олигофрен с высунутыми языками – это «нормально», а гений и эталонный интеллект – нет, это противоречие.
У нашего восприятия есть масса шаблонов (стандартов, стереотипов и т. д. и т. п.) и, соответственно, масса способов их нарушить. Муха, плавающая в стакане апельсинового сока, это нормально. Где ей еще плавать, если вдуматься? Конечно, если в комнате нет ничего больше сладкого, то она нацелится на апельсиновый сок. Но наш мозг воспринимает эту «ужасающую» картину как противоречие, пробуждая эволюционно развитый в нас страх перед переносчиками инфекций. И это противоречие обострит наше восприятие, озадачив нашу интеллектуальную функцию, заставит ее работать.
Сама по себе интеллектуальная функция всегда найдет, чем себя занять, причем до состояния полной аутизации и тотального, если такая возможность представится, отключения от фактической действительности. К решению задач ее нужно принуждать, потому что это работа, это сложно, а как показывают нейрофизиологические исследования, мозг предпринимает все возможные уловки – только бы найти задачу полегче [Т. Клингберг]. То, что касается нашего «мышления» – здесь эта практика и вовсе возведена в культ. Весь объем создаваемых нами представлений о реальности специально нацелен на то, чтобы мы не видели перед собой никаких задач, чтобы все максимально текло по течению и ничем нас не озадачивало.
Интеллектуальная функция всеми возможными способами борется с противоречиями – замазывает «слепые пятна», дорисовывает «недостающие детали», находит объяснение любым парадоксам и совершает самые изощренные глупости, только бы не озадачиться, не начать работать и не утруждать себя [Д. Канеман]. Поэтому для эффективной работы интеллектуальной функции мы должны постоянно и намеренно ставить ее перед парадоксами и противоречиями. Мы должны вынуждать себя думать, что мир вокруг нас вовсе не так понятен, как нам может показаться, мы должны обрекать себя на вопрошание.
Часть седьмая:
Методология
К сожалению, методологию нередко понимают как «науку о методиках», хотя подлинная методология – это все-таки «наука о методе». Слова вроде бы схожие, но разница принципиальная. Одно дело, когда мы говорим, что в процессе исследования психотического пациента используются методики «классификация предметов», «исключение предмета», «пиктограмма» и прочие тесты, и совершенно другое, когда мы пытаемся понять, что есть психоз как таковой. Для уяснения сущности психоза не может быть «методики», для этого необходим специфический метод мышления. Или вот другой пример – даже если когда-нибудь и будет изобретена методика измерения «излучения Хокинга», сама идея этого излучения – есть результат работы методологии мышления, а не какого-то прибора.
Наука о методе, по существу, начала системно разрабатываться Рене Декартом и Бенедиктом Спинозой. Декарт даже называет свою работу «о Методе», прямо и непосредственно отсылая нас к идее некоего специфического состояния разума, интеллектуальной функции – «Рассуждение о методе, чтобы хорошо направлять свой разум и отыскивать истину в науках» (1637). Спиноза, в свою очередь, называет свою главную методологическую работу «Трактат об очищении интеллекта и о пути, наилучшим образом ведущем к истинному познанию вещей» (1663). Уже само это название предельно четко, пусть и в языковых конструкциях схоластиков, определяет сущность и задачи методологии – избавление от «представлений о реальности» и формирование способов «реконструкции фактической реальности».
Как мы умудрились за три с половиной столетия скатиться от «Метода» (и Декарт, и Спиноза используют заглавную букву) до «методики» – непонятно. Хотя это, конечно, наглядно иллюстрирует тот действительный уровень системности, который реализуется в современной науке. Почти все наше «научное мышление» вышло в пик методик, техник, измерений и прочей эмпирии, покрывающей действительное понимание реальности. Она словно вулканический пепел уже скрыла эти Помпеи. Короче говоря, вполне очевидно, что ошибку эту надлежит уже, наконец, исправить, вернув методологии ее подлинное звучание и значение.
В настоящей работе для минимизации возможных разночтений, продиктованных указанной терминологической неопределенностью, вместо понятия «методология» используется понятие «методология мышления». Последнее, впрочем, не означает, что речь идет о «частной» методологии изучения «мыслительного процесса» (как его понимает, например, «общая психология»). Напротив, речь как раз идет о подлинной – «общей» – методологии, которая определяет то, каким образом интеллектуальная функция, взаимодействуя с фактической реальностью, производит интеллектуальные объекты, ее составляющие. Все это нам необходимо, чтобы перейти к методологии, условно говоря, «частной» – реализуемой в различных областях знаний и практики.
Методология «общая» и «частная»
Попытаемся проговорить необходимый переход от «общей», так сказать, методологии к методологии «частной». Понятно, что это различение «двух методологий», как и любая другая условность, хромает на обе ноги, но все-таки его необходимо провести хотя бы для того, чтобы избежать терминологической путаницы.
Итак, под «общей» методологией мы должны понимать саму логику работы интеллектуальной функции, а последняя продиктована ничем иным, как нашим психическим аппаратом. Соответственно, «общая» методология дает нам представление о том, каким образом в принципе возникают интеллектуальные объекты, как они взаимодействуют в рамках мира интеллектуальной функции, а также о том, что такое фактическая реальность, чем наши представления о реальности отличаются от реконструкции фактической реальности и какие требования должны предъявляться к интеллектуальной функции, чтобы обеспечивать корректную реконструкцию того, что происходит на самом деле.
Однако, если мы ставим перед собой, как уже было сказано, практические задачи, одного знания «Метода», конечно, недостаточно. Соответствующий метод должен быть трансформирован под ту или иную содержательную сферу. Иными словами, всякий раз, когда нами мыслится (интеллектуальная функция) нечто (интеллектуальные объекты), мы можем рассмотреть это как собственно мышление (интеллектуальная функция), но ведь в случае решения практической задачи – от создания искусственного интеллекта до воспроизводства биологического клона – мы уже должны концентрироваться на содержательной стороне дела, то есть на конкретном нечто (интеллектуальный объект).
В этом, втором, случае мы имеем дело с системой, представляющей определенную специфику и соответствующие содержательные ограничения. Таким образом, мы, с одной стороны, располагаем несодержательной матрицей мышления, то есть пониманием того, что такое фактическая реальность и как в отношении с ней функционирует интеллектуальная функция. Это необходимо нам для правильной ориентации в любой сфере знаний и практики. С другой стороны, нам даны те или иные содержательные области, заданные конкретными интеллектуальными объектами, и здесь нам уже необходимо воспроизводить ту же матрицу, но с вполне определенными – специфичными – составляющими в ее основе.
Однако первой и самой важной задачей будет правильно определить этот – базисный – интеллектуальный объект. То, как мы привыкли классифицировать явления, является порождением наших представлений о реальности. Если же нам необходимо корректно определить фактическую, то есть четко очерченную определенной спецификой сферу знаний и практик, мы не можем полагаться на разделение сфер, осуществленное подобным интеллектуальным произволом. В основе всякой действительной сферы знаний и практик нами должно быть с необходимостью определено (выявлено) нечто фактическое – что-то, что есть в реальности на самом деле.
