Ирвин Ялом - Психотерапевтические истории. Хроники исцеления
Думаю, что, когда мы считали плюсы, я вас заманивала. Это как вспоминать сюжеты еще не написанного романа. Плюсы отодвигаются очень далеко, если не могут меня поддержать и мотивировать. И недостаточно интересны, чтобы их рассматривать.
Когда вы думали, что я блефую, мне это нравилось. Думаю, я всегда так искренна даже в отношении своей тупости. А для вас это должно было быть действительно дико и неприятно, если вы считали, что я прикидываюсь.
С занятия я ушла в оптимистическом настроении. Хотя чувствовала, что вам оно не понравилось. Но это не умалило моего удовольствия.
15 июня
Доктор Ялом
Третий раунд (или 4-й или 5-й) в серии «Джинни сердится». Я сегодня так давил на Джинни, что сам в это не могу поверить. И теперь мне интересно, что же она сделает на этот раз. И сколько еще раз нам придется проходить через этот цикл.
Все началось, когда она вошла в мой кабинет удрученная и подавленная, сказав: «Прошлой ночью у нас опять были разговоры о «бревне». (Она имела в виду предыдущий разговор, когда Карл заявил, что в постели она ведет себя, как чурка.) Суть разговора заключалась в том, что Карл бесконечно критиковал ее за многочисленные промахи — и она считала критику с его стороны вполне оправданной. Он просил от нее определенного взаимодействия, определенной спонтанности, и все, что он о ней говорил, было «сущей правдой». Она не могла ему ответить или ответить так, словно была каким-то бесчувственным существом. Это был полный кошмар, она просто ждала, когда все это кончится, чтобы освободиться. С тех пор ее одолевают фантазии о том, что он ее бросает, и она с уверенностью подумала — «вот оно». Сегодня она пришла ко мне в очень самокритичном и самоуничижительном настроении. А я знал, стоит мне с ней немного покрутиться, как ее отчаяние и отвращение к себе затянут меня. Сегодня важно было сначала думать, а потом чувствовать.
Моей первой реакцией была попытка определить, что бы она сказала Карлу, если бы не была так парализована. Она не придумала ничего лучшего, как сказать — «настоящая женщина» постояла бы за себя более решительно. По некоторым ее заявлениям было понятно, что она просто кипит от возмущения и гнева, но никак не может договориться со своими эмоциями.
В результате обсуждения хронологии последней ночи кое-что прояснилось. Сценарий развивался следующим образом: Джинни провела время с 17.00 до 19.00, пытаясь приготовить новое блюдо, жареное филе свинины. Блюдо получилось полупровальным, съедобным, но неинтересным. Карл, который имеет привычку читать за ужином, разгадывал кроссворд и критиковал ее, как какую-то официантку, говоря, что свинина не удалась, а картофель не доварен и т. д. и т. п. После ужина он должен был отвезти ее к подруге, чтобы она приняла душ. (Она не может пользоваться душем дома, потому что из толком не прикрученного крана постоянно идет ржавая вода.) Он отказался везти ее к Еве, вынудив ехать трамваем. Когда она вернулась домой, он уже ушел, оставив записку, что пошел попить пивка в надежде развеять свое плохое настроение. От записки ей стало легче. Когда он вернулся, то был, кажется, еще более расстроен, чем прежде, так как она не поблагодарила за записку. Он смотрел телевизор примерно до 0.30, и она уснула через несколько минут после того, как его выключили. Джинни говорит, что так как она встает в 6.30 утра, то к полуночи сильно устает. Как бы там ни было, Карл разозлился на нее за то, что она так рано уснула.
С этого момента я стал сильно и вполне сознательно критиковать Карла. Моя цель заключалась в том, чтобы заставить Джинни подключить свои мозги и помочь ей прекратить думать обо всех недостатках, что находит в ней Карл, чтобы она перестала жить в тени страха его внезапного ухода. Я хотел, чтобы она осознала — у Карла тоже полно недостатков. Поэтому я сказал: «Сколько времени вы собираетесь дать Карлу на то, чтобы он исправился?» Я, как мог ясно, указал на то, что она отключается каждый раз, когда ее охватывает гнев. Она может выражать гнев только пассивно. Например, не прибирает в доме или не убирает одежду со стульев. Она возразила, что никогда не могла прибираться в доме. Я сказал, что, на мой взгляд, это смешно и что она могла бы сделать уборку в любой момент, когда захочет, но не делает, используя это как способ выражения своего гнева. Мы называем такое поведение пассивно-агрессивным. Тут она вдруг расплакалась и выразила желание опять стать пятилетней девочкой, когда ей не надо было беспокоиться о том, чтобы для кого-то что-то делать. Я стал активно разрабатывать тему недостатков Карла, одновременно подкидывая множество идей. Мы выяснили такие моменты, как отсутствие у него интуиции, чуткого отношения к ней; то, что он постоянно читает, особенно за едой; его желание все контролировать, которое настолько угнетает, что ее подруга Ева не желает видеть его рядом. Он критикует Джинни за то, что она не растет, не работает над собой. Я спросил ее, можно ли считать постоянное разгадывание кроссвордов и игру на скачках самосовершенствованием. Кажется, он тоже не растет. Мы поговорили, вернее, я поговорил об отсутствии у него щедрости, о том, что он все еще берет с нее часть той суммы, которую выкладывает за платный проезд через мосты, хотя, если захочет, может зарабатывать по 40 долларов в день. Я сказал ей, что, по- моему, любая женщина в ответ на его критику обеда ответила бы: «Какого черта ты меня критикуешь?» Я постоянно спрашиваю Джинни: «И с таким человеком вы хотите жить?» А она постоянно отвечает, что вряд ли, так как он все равно бросит ее. Я продолжал настоятельно спрашивать ее: «Вы хотите провести всю оставшуюся жизнь с таким человеком? Если нет, то сколько времени вы даете ему на то, чтобы измениться?» Я поинтересовался, может, она тоже лишает его шанса расти, так как никогда не дает ему отпора. Уверен, именно поэтому у них прошлой ночью и возникла ссора. В ходе занятия она еще пару раз поплакала. Мы поговорили о том, что он совсем не хвалит ее за ее добродетели или талант. Он ничего не говорит о ее литературном творчестве, ее умных пародиях или актерском мастерстве. Какая женщина не хочет, чтобы ее хвалили?
Она выслушала мои откровенные наставления и немного боязливо спросила, следует ли начать исполнять все это немедленно, а то через три дня у них в доме будет важная игра в покер. Я искренне верю, что, если бы я сказал ей — иди домой и скажи Карлу, чтобы он уматывал, она бы сделала это в тот же день. Она, однако, подчеркнула, что мое поведение выглядит как насилие. Конечно, именно это и является частью той реальной опасности, с которой я сталкиваюсь при работе с Джинни: она настолько пассивна, настолько марионетка, что выполнит все в точности так, как я ей скажу, а это не даст ей полной самостоятельности. Ладно, черт с ним, это лишь один из рисков, которые мы должны принять. Я уже начинаю понимать, что нам следует поработать сначала с поведением, а потом с эмоциями. В любом случае я в ходе занятия был страшно неделикатен и довольно навязчив, да так, что даже не дал Джинни рассказать, что она чувствовала, когда понимала мои слова. Не знаю, что она будет с этим делать, но раньше такого рода занятия она ценила больше всего.
15 июня
Джинни
На занятии я получила много информации, и оно придало мне определенные силы. Когда это происходит, я всегда задаюсь вопросом — и что бы я делала без вас и занятий?
У меня было ощущение реального присутствия. В то же время мне было неважно, как я на этот раз воздействую на вас. К концу занятия я поняла, что извела вас, но и это меня не беспокоило, хоть я и устала немного от собственной холодности.
Перед занятием я пребывала в иллюзиях относительно того, как я решаю вопросы. Иллюзия — состояние жизнерадостное. У меня не было никаких ожиданий относительно занятия. Я пришла на него полностью ослепленной. Я так бурно фантазировала, что даже не думала о занятии. И даже не собиралась рассказывать о той ночи, пока все не стало очевидным. Конечно, когда я рассказала, я обрадовалась, а рассказав, не стала от себя отказываться, может, только к концу.
Ваш термин «возмущение» вызвал во мне искорки. Однажды мой отец играл со мной, но забрал монетку, которая, как я знала, по праву принадлежит мне (простая мелочь). Я потребовала ее обратно. Он стал дразнить меня, а когда, наконец, отдал, я заплакала. Может, потому, что чувствовала себя виноватой за то, что во мне столько плохого, столько возмущения. Карл тоже постоянно меня дразнит. Я скорее вообще ничего не буду думать, чем буду думать плохое о людях. Воздержусь от суждений и всего остального. Не думаю, что вы собираетесь заставить меня плохо судить о людях, хотя я бы попыталась. Я последовательница школы Бэмби — не можешь сказать что-либо хорошее, вообще ничего не говори.
В течение всего занятия я могла слышать ваш голос, который в горячке спора пытался переорать мой голос и придать ему немного огня. Я продолжала сопротивляться по мере того, как ваш голос все более и более раздражающе давил мне на уши. Я чувствую враждебность по отношению к вам. За то, что вы пытаетесь манипулировать мной. И хотите, чтобы я подражала вам, по крайней мере, в ярости.
