Сергей Пролеев - Энциклопедия пороков
Угрюмость
Печальной жизни лучше всего соответствует угрюмое состояние души. Даже если погруженный в печаль человек воспламеняет себя безудержным весельем, то и в этом веселье видится угрюмая тоска.
Все в мире для угрюмого человека утяжелено. Даже свет кажется ему блеклым, сероватым, льнущим к земле. Все трудно. Сделать шаг — трудно, вымолвить слово — трудно; ответить на улыбку — невозможно. Свинцовая тяжесть хмурости все придавливает к почве; для угрюмой натуры жизнь протекает в поле тяготения, в несколько раз превосходящем обычное. Оттого неохотно и через силу проявляет угрюмец активность. Оттого не откликается он на живость и радость других людей. Он, хоть и находится рядом с ними, живет в другом мире, в котором сила притяжения много больше: и потому малейшее движение дается большим усилием, и любое падение опасно.
В душе угрюмого человека лежит камень. Бывают камни в почках, в желчном пузыре. А угрюмость — камень в душе. Иногда люди рождаются с этой тяжестью, но чаще она образуется вследствие трагических и горестных событий жизни. Беды и тревоги, заботы и печали никогда не уходят в прошлое. Они скапливаются в душе человеческой, слепляясь в единый ком и окаменевая. Так возникает угрюмость.
Внешность угрюмого человека лучше всего характеризуют неторопливость и неподвижность. Кажется, что его душа не подвержена никаким колебаниям, что вечно он остается одним и тем же. Его поступки, мысли, чувства непроницаемы для постороннего взгляда. И он сам столь же нелюбопытен. Замкнутость освобождает от назойливости. Но напрасно думают, что угрюмец по натуре равнодушен. Нет, в угрюмости проявляется особая форма душевной деликатности. Человек замыкается в себе и становится угрюм, чтобы собственным унынием и тяготами не обременять других. Все печальное он несет в себе — отчасти из гордости, отчасти из неверия в других.
Видимая отчужденность угрюмого человека от забот и радостей остальных людей вовсе не означает, что душа его пуста и окружающие безразличны. Напротив, угрюмая душа способна раскрыться, как створки раковины, и тогда удивленному взору предстанет переливающаяся светом жемчужина. Согласимся, что такое случается редко, ибо разочарование, боль и горечь, породившие угрюмое состояние души, не склонны отпускать ее. Угрюмость выдает способность личности глубоко переживать события жизни, ее травмированность ими. Не очень счастливая, очевидно, способность. Но если кого-то и следует обвинять за неприятные последствия угрюмого характера, то не самого угрюмца, а горестные обстоятельства бытия, которые внушили ему столь печальное восприятие мира. Рассеются сумерки существования, и вся страстность души угрюмого человека выкажет себя. Прекрасным в своей жажде жизни предстанет он… Но что разгонит ненастье? Что сильнее горести и печали?…
Лживость
Ложь возникла в первобытные времена, когда наши пращуры, убив зверя, творили торжественные заклинания, песнопения, ритуальные пляски в причудливых масках, что должно было внушить убитому, будто он пал жертвой кого угодно, но не этих любящих его и благоговеющих перед ним людей. С тех пор смысл лжи, в сущности, не переменился. Все так же, как в древности, ложь возникает из страха и трепета перед более сильным. Как и в давние времена, ложь остается молением, заклинающим и отводящим от человека могущественные, опасные силы.
Тот, кто не способен справиться с людьми и обстоятельствами своими силами, непременно лжет. Ложью спасаются, в ней открывают магический способ приращения собственных сил, в ней живет способность оборотничества и превращений. Благодаря лжи человек уклоняется от того естественного течения событий, которое они приобрели бы, не стань им поперек лживость. Ложь — это первое, древнейшее достояние человеческой культуры, шаг на пути из дикости в цивилизацию. Многие считают, что лгун отстоит от истины дальше, чем кто-либо из людей. Величайшее заблуждение. Напротив, именно тот, кто лжет, лучший знаток истины. Лжец изведал все заблуждения — ведь он сам творец их. Он изучил природу всех ошибок и слабостей разума. Он, усердно протаптывающий ложные тропы, хорошо знает истинный путь. Нельзя обманывать, не ведая правды: а ну как промахнешься ложью своей и угодишь в самое истину! Но зная истину, вовсе не обязательно ее раскрывать.
Нетрудно представить, сколь многие события и процессы, предоставленные собственной воле, привели бы к итогам печальным и пагубным. Что случилось бы, например, начни люди искренне и честно относиться хотя бы к своим гражданским обязанностям? Пришло бы время братства и процветания, полагаете вы? Нет, скажу я Вам, пошел бы всеобщий разлад, порвались бы связи между людьми, и началась бы в итоге война всех против всех. Так непременно случилось бы, ибо до сих пор человечество не придумало и тем более не создало совершенного общества. Гражданские же обязанности заключают в себе требования вполне совершенного социального устройства, а значит добросовестное исполнение их обнажает ущербный характер строя. Закономерно, что из этого рождается недовольство людей обществом, растет их желание переменить порядок жизни. В конце концов, людское негодование достигает такой остроты, что озверелые граждане начинают чинить насилия и впадать в буйство. Так возникает гражданская война.
Лгущий бессознательно и инстинктивно совершает мудрое и горькое открытие существа жизни. Он постигает, что не может человек стать ответственным за весь свет, не в силах его дать всему верное основание и правильный ход. Мир сильнее человека, и жестоко наказывает всякого, стремящегося быть мироустроителем. В минуту высшего торжества, он готовит победителю скорбный яд поражения, который безудержно честным человеком будет выпит до дна. И поделом, добавлю л, ибо в честности и искренности, ни с чем не соизмеряющихся, есть нечто безумное. В этих неистовых благородных стремлениях заключена такая жестокость, такое немилосердие к человеческой природе, что никакая подлость, кажется мне, не способна столь бесповоротно уничтожить и унизить личность, как не знающее сомнений чистосердечное стремление к честности.
Догмат абсолютной честности есть не что иное, как перенос в сферу нравственности заветной мечты упорного рационализма, в соответствии с которой все в мире покоится на единых основаниях и согласуется с ними. Достаточно выяснить эти основы бытия, полагает рационалист, и все дальнейшее станет, как говорится, "делом техники", или "метода". С нравственной точки зрения честность и представляет собой правильный метод надежно держаться определенных оснований — того должного, истинного, доброго, на чем зиждется человеческая жизнь. И все было бы хорошо, если бы прихотливое течение жизни не обманывало всякую моральную систему, возомнившую себя абсолютной. Только-только философ, политик, проповедник, моралист, изощрив свою мысль, установит некоторые надежные и бесспорные основы человеческого общежития, как тут же в чем-нибудь случится изъян. Так уж странно выйдет, что где-нибудь неминуемо обнаружится вопиющее несоответствие между моралью и ее последствиями. Словно дьявол ворожит!
Однако нечего припутывать нечистого там, где он даже кончиком хвоста не касался. Это жизнь выказывает свой подлинный нрав, разоблачая заключенные в слепой, чистосердечной, безапелляционной честности жестокость, несправедливость и тайную злобу. Рядом с такой честностью ложь выглядит просто способом самосохранения человека, избегающего посредством лжи насилия над собственным "я".
Раболепие
Еще Сократ выявил разницу между множеством прекрасных вещей и сущностью прекрасного. С тех пор человеческая мысль напряженно пыталась постигнуть сущность красоты, одновременно собирая тайную коллекцию проявлений прекрасного. Вряд ли мне удастся внести вклад в разрешение первой проблемы, но вот на один из странных случаев любования прекрасным хочется обратить внимание. Речь идет о человеческой натуре, способной пленяться и очаровываться… рабством; будто оно художественный шедевр, замечательное лицо или выдающийся подвиг.
Поистине удивительно разнообразие человеческих страстей и эта — раболепие — одна из наиболее вычурных, но и широко распространенных. В раболепии заключено умиление и восхищение рабством, причем не со стороны господина, а, как это ни покажется странным, со стороны раба. Глубокая униженность стала нормальным самоощущением этой натуры, а безропотная покорность — вторым ее естеством.
Напрасно думают, будто рабское состояние — примета давно ушедших древних времен. В моральном смысле рабом становится всякий, кто отрекся от свободы, беспрекословно и полностью передав свою волю в распоряжение другого лица, которое отныне получает имя господина. Однако человеку, по природе обладающему свободной волей, в рабстве жить противоестественно. Следовательно, его необходимо облагородить хотя бы своим чувством, сделав приемлемым и нормальным. Лишь раболепие, любовь к своему рабству спасает от смерти рабское "я".
