Екатерина Мурашова - Лечить или любить?
— Нет, — отвечаю я озабоченным родителям. — Если он вас довел, а вы его шлепнули, вы не нанесли ему непоправимую психологическую травму. Успокойтесь. Но одновременно отдайте себе отчет в том, что и к воспитанию ребенка ваш поступок не имеет никакого отношения. Это вы просто не справились с конкретной ситуацией и эмоционально разрядились на ребенке таким вот способом. Способ разрядки, надо сказать, весьма древний — древнее и некуда, пожалуй.
Традиционная порка по субботам — это действительно было такое воспитание. Воспитание превосходящей силой, почти на уровне закона джунглей. Но приемлем ли в настоящее время и для вас лично этот метод? Ведь он держался на общинном сознании и безусловном уважении права старшего. Кстати, этот метод не обязательно подразумевает битье в чистом виде. Это может быть и грозный рык, и визгливые вопли, от которых детеныш в самом прямом смысле леденеет (от страха включается в реакцию парасимпатическая нервная система), и уничтожение презрением, и наказание лишением чего-либо. Но как быть сегодня с мальчиком и особенно с девочкой-подростком, которые привыкли к целой обойме современных методов? Ведь сегодняшний социум, в отличие от древнеобщинного, довольно быстро (годам к 13 наверняка) объяснит им, что не такая уж превосходящая сила эти предки. И растущее существо однажды противопоставляет силу силе, крик крику, шантаж шантажу. И что тогда? Ведь воспитывать-то его все равно надо, и опасностей, от которых следует оберечь именно воспитанием, в этом возрасте не меньше, а может быть и больше, чем в более ранних периодах. Так не лучше ли с самого начала предпочесть другие методы воспитания и опираться на них?
Что же касается Саньки и его мамы, то для них опасность состояла в другом. Заметим, что знание «закона» ни на минуту не остановило Санькино любопытство в отношении содержимого тумбочек. Возмездие он воспринимает как закономерное следствие нарушения запрета. Так устроен мир — ну что ж, другого мира у него все равно нет. К тому же у детей с синдромом СДВГ часто высокий болевой порог — руку отобьешь, пока «достучишься». Но довольно быстро к ним приходит догадка: если не узнают, то закон можно обойти. И в тумбочку влезть, и по заднице не схлопотать. В результате получаются люди, которые чтят, подобно Великому Комбинатору, Уголовный кодекс и не воруют потому, что боятся — посадят в тюрьму. А если твердо уверены, что не поймают, могут и украсть… Вам это надо?
Глава 22
«Защита Лужина»
— Он ничего не говорит! Последнее время мне кажется, что и не понимает, — мама была в отчаянии. — Я спрашивала у психиатра, мы же делаем все, что надо, почему нет прогресса? Так он знаете что мне сказал: а вы не думали о другом ребенке? А этого куда? На помойку?!
— Замолчите! — прошипела я. Пятилетний ребенок был тут же, в кабинете, и спокойно строил гараж для машин из большого конструктора. — Будете отвечать строго на мои вопросы.
В качестве сопутствующих проявлений ММД (минимальная мозговая дисфункция) Никита имел гиподинамический синдром, а также очень сложный и тяжелый дефект речи. Прежде он много говорил, но на своем языке. Его не понимали даже родители. Постепенно мальчик перестал даже пытаться что-то сказать и перешел на бедную, но всем понятную жестовую речь. Речь Никита понимал, но из-за отсутствия полноценной коммуникации у него наблюдалось явное отставание в развитии. Три логопеда отказались от работы с мальчиком, потому что тот не хотел выполнять их задания, и последний посоветовал родителям обратиться к психиатру.
Психоневролог выполнил положенные обследования, но не нашел ничего особенного. От выписанных им таблеток Никита становился еще более вялым и тихо сидел в углу, перебирая какие-то тряпочки и игрушки, сортируя их по ему одному известному принципу. Психиатр дал направление в дневной стационар, сказав, что ребенку нужно общение. Мама отказалась: «там же одни идиоты!» — объяснила она мне. Раньше Никита нормально общался с детьми на площадке, принимал участие в общих играх, но в последнее время отсутствие у него речи стало вызывать заметное удивление сверстников и особенно их родителей. Никита стал играть отдельно от всех.
Ситуация явно усугублялась, и женщина просто не знала, куда кинуться.
— Я ведь все делаю! — как заклинание повторяла она. — Он родился с проблемами, это да, но ведь я никогда не опускала руки, я боролась, выполняла все рекомендации специалистов…
— В семье все нормально? — для порядка спросила я. Ребенок был явно «неврологический», с последствиями родовой травмы, но все же…
— Да-да, — подтвердила женщина. — Мы живем с мужем и мамой. Мама мне с Никитой и по хозяйству помогает, а муж по большей части на работе и в наши проблемы особенно не вникает. Но отношения у нас хорошие, никогда никаких ссор, скандалов…
— А ваш муж может общаться с сыном?
— Ну… да… — несколько неуверенно сказала мама Никиты. — Они телевизор вместе смотрят, в компьютер иногда… мне, правда, невропатолог сказал, что Никите много вредно… В выходные они обязательно гуляют — муж на скамейке с компьютером сидит, а Никита на площадке — поговорить-то с ним нельзя…
Да уж, назвать это общением довольно затруднительно…
Что-то зацепило меня в этом рассказе, но что именно — я не успела сообразить. И потому пошла банальным путем.
— Ну что ж, — сказала я. — Давайте попробуем позаниматься.
Разговаривать, играть и вообще общаться со мной Никита отказался, но глаза у него были умные — и потому я надеялась. Не слишком профессиональное наблюдение, понимаю… Не имея дефектологического образования, я почти никогда не преуспеваю в занятиях с умственно отсталыми детьми, зато аутистам, ребятам с СДВ (синдром дефицита внимания), «пограничникам» и прочим «странным» ребятишкам я обычно нравлюсь, и в конце концов они идут на контакт.
Сначала Никита не слишком-то мне доверял, и наше общение было довольно странным — я говорила обо всем подряд (например, рассказывала, как в юности работала в зоопарке), а мальчик упрямо молчал, сидя в кресле и глядя в пол. Однажды я дала ему в руки сложную китайскую головоломку (большинству взрослых она не по зубам), и вдруг Никита практически мгновенно сложил ее. Я решила, что это случайное совпадение, и высыпала на ковер еще несколько аналогичных игр попроще. Мальчик впервые за все время знакомства улыбнулся, повозился минут пять, а потом вполне отчетливо произнес:
— Готово! — и знаками показал, что хочет еще.
В течение ближайшего часа выяснилось, что, если вербальный интеллект Никиты вообще с трудом обнаруживается (из-за отсутствия речи), то его невербальный интеллект «тянет» на семь-восемь лет (а по отдельным заданиям — и больше).
— Ты всех обманул! — сказала я Никите. — Все думали, что ты ничего не можешь, что ты глупый. А ты, оказывается, вот что можешь! Даже не все взрослые могут так. Ты — умный! Значит, ты можешь и говорить тоже.
— Я. Говорить. Нет. Умный. Нет, — с огромным напряжением, но опять же вполне узнаваемо сказал Никита.
— Чепуха! — возразила я. — Вот! — я кивнула на собранные головоломки. — Это — доказательство. Я тебе не верю. Ты — можешь!
Несколько секунд Никита молчал, понуро глядя в пол, а потом вдруг заговорил, захлебываясь, всхлипывая… и совершенно непонятно. Мне оставалось только ждать, когда он остановится.
— Что? — спросил мальчик в самом конце.
— Я поняла, — наобум заявила я. — Не слова. Ты сказал, что у тебя ничего-ничего не выйдет. Что ты уже пытался научиться и ничего не получилось. Что тебя все равно никто не поймет, вот как я сейчас тебя не понимаю. Так?
— Так, — удивленно кивнул Никита. Мне показалось, что на самом деле он в основном говорил что-то другое, но ради сохранения контакта предпочел убедить себя, что я все угадала правильно.
— Мы будем учиться с самого начала, — предложила я. — Вот на этих заданиях. Вот здесь нужно считать две клеточки вверх, а здесь — вниз. Ты все это сам сделал и правильно решил задачу. А теперь скажи: вверх!
— Верх!
— А теперь скажи: вниз!
— Низ!
— Вот видишь, у тебя все получается. Главное, что мы теперь знаем: ты умный, ты все сможешь.
Я попыталась объяснить матери, как учить Никиту говорить через решение пространственных задач. Она не поняла, так как ее собственный интеллект был откровенно вербальным. Но отец Никиты — математик, преподаватель Электротехнического института.
— Ведите сюда папу, — велела я.
— Он не пойдет, он во все это не верит, — сказала она.
— Так объясните ему.
— Он меня не слушает.
И тут вдруг я поймала в их семье то, что потеряла раньше: супруги живут вместе восемь лет и «никогда не ссорились». Как это возможно?
— Хорошо, — сказала я. — Я позвоню и сама с ним договорюсь.
