Милтон Эриксон - Человек из февраля
Клиентка: Да.
Эриксон: И ты ведь не забываешь о том, сколько раз я уже тебе помог?
Клиентка: Нет.
Эриксон: Ты не будешь возражать, если я положу этот листок себе в карман?
Клиентка: Нет.
Эриксон: И буду хранить его там долго – может быть, годы – пока, наконец, не сочту нужным достать его и показать тебе?
Клиентка: Да.
Эриксон: С этим все?
Клиентка: Думаю, да.
Эриксон: Как ты думаешь, ты будешь любить меня через три или, скажем, четыре года?
Клиентка: Это было бы хорошо.
Эриксон: Было бы хорошо нам встретиться. А как ты считаешь, почему в этот раз я объявился в октябре?
Клиентка: Наверное, Вам хотелось узнать про мои школьные дела.
Эриксон: Ну, и как твои школьные дела?
Клиентка: Нормально.
Эриксон: А как ты считаешь, кем ты будешь, когда вырастешь?
Клиентка: Выберу что-нибудь посложнее. Терпеть не могу преподавать в школе. И всех этих глупых суетящихся теток. Я бы хотела стать секретаршей, вот только не хочется сидеть и печатать весь день напролет.
Эриксон: Но ты уже думаешь об этом, да?
Клиентка: Я хочу научиться всем трудным предметам.
Эриксон: А плаванию?
Клиентка: Нас этому не учат.
Эриксон: Когда мы увидимся?
Клиентка: У меня и в мыслях нет назначать Вам свидание через пару лет. Когда Вы сами хотите появиться?
Эриксон: Да в любое время, когда я смогу тебе пригодиться.
Клиентка: Через два года я уже буду студенткой. Может быть, в самом деле, тогда и встретимся?
Эриксон: Согласен. Правда, будет приятно опять увидеться через некоторое время? И ведь это действительно произойдет, верно?
Клиентка: До сих пор, по крайней мере, так и было.
Эриксон: Вот именно.
Росси: В процессе своих длинных и многозначительных монологов Вы помогаете нашей клиентке сформировать зарождающиеся типично подростковые проблемы – свидания, мальчики, секс, религия. И происходит это в процессе «трансового» письма. Я с полным основанием называю то, что пишет клиентка, «трансовым» письмом, потому что она в письменной форме излагает свои мысли о трудностях переходного «регрессивного» возраста, находясь в состоянии транса. Но в отличие от автоматического письма, «трансо-вое» письмо выглядит не столь сбивчиво и отрывочно.
Эриксон: Да. Когда говорят об автоматическом письме, то считают, что пациент совершенно не ведает того, что он пишет. При «трансовом» же письме появляется некоторое осознание (на когнитивном уровне), но пока еще пациент не в состоянии разобраться в тех эмоциях, которые он при этом испытывает.
Росси: А вот слово «секс», добавленное несколько позже к основному отрывку, написано в лучших традициях автоматического письма и вполне отвечает его отрывистой манере. Но Вы придаете «трансовому» письму такое же важное значение, как и обычному автоматическому. Вы долго упрашиваете клиентку разрешить Вам прочесть ее опусы и с большим тактом относитесь к ее мельчайшим пожеланиям. И опять – никакого насилия над подсознанием: Вы, как всегда, добиваетесь того, чтобы пациент открылся Вам настолько, насколько это кажется ему естественным. Вместо того, чтобы втянуть клиентку в фривольную беседу, Вы даете ей возможность просто написать запретное слово «секс». Так как клиентка еще не совсем созрела для разговора о плавании, пока Вы обходите эту тему стороной.
Эриксон: Мне необходимо выяснить, насколько сильна уверенность клиентки в том, что она хочет, чтобы я прочитал ее записи: «Стало быть, я могу это прочитать. И все-таки, тебе хотелось бы, чтобы я это прочитал?» Так что клиентка сама все решает.
Росси: А почему, когда Вы заставляете ее сделать выбор, Вы делаете это столь хитроумным образом? Вы начинаете со слов: «Давай тем не менее немного повременим», а кончаете фразой "реально рассчитываешь на то, что я прочитаю". Вы формируете утвердительную установку?
Эриксон: Даже больше того – самую лучшую установку: "Ну так решай – как тебе лучше -…" Ведь просто разрешить мне прочесть отрывок и изо всех сил надеяться на то, что я его прочту – вещи совершенно разные.
Росси: То есть клиентка, сначала весьма неохотно позволяющая Вам ознакомиться с записями, теперь в нетерпении ждет, когда же Вы это сделаете. Поэтому в конце концов она и говорит: «Будет лучше, если Вы прочитаете».
Эриксон: Я заставляю ее думать в позитивном контексте!
Росси: Потому что человек, который совершает какое-то действие с явной неохотой, в каком-то смысле действия не производит!
Эриксон: Совершенно с Вами согласен. Клиентка разрешила своим неосознанным юношеским ощущениям проявить себя в процессе «трансового» письма.
Росси: Похоже, что это так.
Эриксон: Когда я колеблюсь – читать или не читать, клиентка перестает думать о когнитивной стороне вопроса и попадает под власть своих эмоциональных переживаний – именно поэтому манера письма изменяется, и слово «секс», написанное под основным отрывком, выглядит уже совсем по-другому/
Росси: Когда Вы говорите о сексе с таким уважением, само слово «секс» приобретает большую эмоциональную нагрузку.
Эриксон: Ведь общепринято, что секс – это нехорошее слово.
Росси: Да, конечно. И именно с этим связаны все затруднения нашей клиентки.
Эриксон: Я думаю, что корень зла лежит в неправильном подходе к обучению. Вот если поставить в один ряд обучение ходьбе и обучение сексу – то получится хорошая терапевтическая аналогия.
Росси: Вы хотите сказать, что сексу, так же, как и ходьбе, надо обучаться постепенно, шаг за шагом?
Эриксон: Гм. Клиентка ведь знает, как надо учиться ходить – вот и сексу надо учиться, пытаясь совершить минимальное число ошибок. Я пытаюсь заложить правильную основу ее отношения к жизни! (Эриксон развлекает нас рассказом о маленьком Джонни, который попросил свою подружку снять штанишки в укромном месте. После того, как она это сделала, он с гордостью воскликнул: «Теперь ты видишь, чем католики отличаются от протестантов!»)
Росси: Все-таки до чего забавно наблюдать, как Вы работаете на нескольких уровнях одновременно!
Эриксон: Работаешь обычно с тем, что имеется под рукой. Именно так и развиваются. (Теперь Эриксон рассказывает «душераздирающую» историю об одной из своих дочерей. Она вообразила, что у нее есть близкий друг и довольно долго с ним «дружила». В один прекрасный момент она вдруг поняла, что стала для него слишком старой – и с сожалением распрощалась с ним. Вот так.)… Когда же я становлюсь Октябрьским человеком – ситуация совершенно меняется. Октябрь – более старший месяц в году, и поэтому я тоже становлюсь старше. Теперь клиентка доверяет мне даже больше, чем в предыдущих встречах.
Росси: Мне кажется, что в основе Вашего уважительного отношения к «трансовому» письму лежат не только этические мотивы. Это улучшает терапевтический результат, так как косвенным образом внушает клиентке мысль о большем эмоциональном погружении в среду ее проблем.
Эриксон: «Старею» я из тех же соображений. А ведь мое «старение» подразумевает, что и клиентка не стоит на месте. Я подтверждаю, что она развивается. На мой вопрос: "Как ты считаешь, кем ты будешь, когда вырастешь? – клиентка отвечает: "Терпеть не могу преподавать в школе!" Наше отношение к школе постоянно меняется. Начальная школа так пугает некоторых, что они бросают учебу; оставшихся вполне может довести до того же состояния средняя школа – и они боятся колледжа как огня; ну, а уж те, кто проскочил все школьные образовательные шлюзы, вполне вероятно, до смерти боятся института и никогда не рискнут пополнить число студентов.
Росси: Я думаю, что все те, кто бросает учебу, – просто жертвы затверженных ограничений.
Эриксон: Я задаю клиентке вопрос: "Как ты думаешь, ты будешь любить меня через три или, скажем, четыре года?" для того, чтобы укрепить наши добрые отношения. Она отвечает: «Это было бы хорошо». Так как из этого ответа получается, что было бы хорошо любить меня, я несколько перефразирую ее ответ: «Было бы хорошо нам встретиться». Я редуцирую ее девическую влюбленность в меня.
