Мэтт Ридли - Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству
Так зачем же вообще охотятся шимпанзе? Одно время ученые опасались, что охота представляет собой девиантное поведение, вызванное присутствием человека. Предполагалось, что следующие за обезьянами наблюдатели пугают колобусов, тем самым облегчая их поимку. Впрочем, с тех пор за охотой шимпанзе наблюдали и в других местах. В Гомбе она продолжалась даже в отсутствие наблюдателей, следовательно, может считаться нормой. Сегодня среди знатоков поведения шимпанзе в дикой природе бытует одна любопытная теория. Приматы, полагают они, охотятся не ради пищи. Они делают это по социальным и репродуктивным причинам. Чтобы спариваться.
Наткнувшись в лесу на колобусов, шимпанзе либо затевают охоту, либо нет. Если стая достаточно большая, скорее всего, выберут первое, что совершенно разумно, поскольку вероятность успеха в таком случае велика. Впрочем, сегодня самым надежным предиктором предстоящей охоты является присутствие (или отсутствие) в стае готовых к спариванию самок. Если у одной из них припухла нижняя часть туловища, что сигнализирует о течке, самцы, вероятнее всего, решат поохотиться. Как только колобус будет пойман, часть отдадут этой самке. И — сюрприз! — последняя, как правило, спаривается с тем, кто оказался особенно щедрым.
Подобное поведение характерно для скорпионовых мух: самец приносит взятку (например, мертвое насекомое) и скармливает ее самке, которая затем позволяет с ней спариться. У шимпанзе сделка не столь откровенна, хотя сути это не меняет. Как ни крути, самцы делятся пищей с готовыми к спариванию самками в обмен на секс82.
Гендерное разделение труда
Шимпанзе — наши ближайшие родичи. Большинство антропологов уверены: первые «протолюди» — представители рода австралопитеков — жили в общинах, напоминающих общества шимпанзе, в которых взрослые самцы конкурируют друг с другом за взрослых самок. Убедительное доказательство этому только одно: у обезьян (будь то низшие, живущие на земле, или человекообразные из саванны) другой социальной системы просто нет.
Допустим, охотясь, первые люди преследовали те же цели, что и шимпанзе. Протомужчины отправлялись на промысел, чтобы предложить протоженщинам мясо в обмен на секс. Такое допущение отнюдь не лишено определенных оснований: нечто похожее происходит в знаменитом романе Генри Филдинга «История Тома Джонса, найденыша», в котором мясо и секс тесно связаны друг с другом. И действительно, у современных охотников-собирателей это неприятно близко к истине. В тех племенах, где приняты беспорядочные половые сношения, мужчины тратят на охоту гораздо больше времени.
Рассмотрим два примера. Гуаяки — племя, отличающееся относительной сексуальной свободой. Женщинам помимо мужей позволительно встречаться с другими мужчинами, внебрачные связи весьма распространены, флирт допустим, представители разных родов часто наведываются в гости друг к другу. Неразборчивость в половых связях не поощряется и не одобряется, но она точно возможна. Мужчины этого племени — страстные охотники, каждый день тратящие около семи часов на поиски добычи. У успешных охотников романов больше. Представители племени хиви, напротив, истинные пуритане. Им свойственно неравное соотношение полов (мужчин больше, чем женщин), нелюбовь к посещению других родов и практически полное отсутствие внебрачных связей. У мужчин этого племени столько же свободного времени, сколько и у представителей гуаяков, однако на охоту они тратят лишь небольшую его часть: два часа день, а то и два в неделю. Добытое мясо получает только семья. В Африке похожий контраст наблюдается между племенами хадза и кунг. Мужчины из первого — заядлые охотники и распутники, а мужчины из второго — хоть и те еще добытчики, зато, по большей части, верные мужья83.
На четырех примерах теорию не построишь, однако можно предположить, что в психике современного мужчины еще таится предрасположенность добывать мясо в ожидании положительной реакции на сексуальные предложения. Впрочем, охота у людей сводится не только к сексу. В конце концов, мясо — основной продукт в рационе многих народов, а не какой-то там редкий деликатес. Модель соблазнения мясом, возможно, и лежала у истоков нашей склонности делиться пищей с окружающими, но со временем превратилась в нечто гораздо более фундаментальное и важное — в экономический институт, являющейся ключевой частью всех человеческих обществ: гендерное разделение труда.
Между людьми и шимпанзе существует одно важное различие: я говорю об институте, который мы называем браком. Практически во всех культурах, включая общества охотников-собирателей, супруги склонны монополизировать друг друга. Даже если речь идет о нескольких женах, каждый мужчина вступает в продолжительные отношения с каждой женщиной, носящей его ребенка. В отличие от самцов шимпанзе, в основном, теряющих интерес к самке, как только у нее заканчивается течка, мужчина на протяжении многих лет (а то и всю оставшуюся жизнь) находится в тесном и ревнивом половом союзе со своей женой. Длительные моногамные отношения не являются культурным конструктом исключительно западного общества — они свойственны всему нашему биологическому виду84.
Как следствие, отправляясь на охоту, мужчина руководствуется и другим мотивом. Как самцы ястреба и лисы, он охотится, чтобы добывать пищу для своих детей — еще одно преимущество охотника. Живя в паре, мужчина может разделить все добытое им мясо с женой, а та, в свою очередь, поделится с ним овощами. Оба только выиграют. Появляется разделение труда — каждому в паре живется лучше, чем поодиночке. Пока мужчина ловит свинью или кролика, женщина успевает насобирать достаточно корнеплодов, ягод, фруктов и орехов. В итоге получается блюдо, богатое и белками, и витаминами.
Уже 40 лет назад антропологи заметили, что половое разделение труда наблюдается практически во всех человеческих обществах. В 1960-х годах, побрезговав подразумевающимся сексизмом, они отказались от дальнейшего изучения темы и приписали различия патриархальным предрассудкам. Впрочем, это объяснение оказалось совершенно неубедительным. Половое разделение труда не является симптомом предрассудка и наблюдается в наиболее эгалитарных обществах. Большинство антропологов соглашаются: охотники-собиратели гораздо менее склонны к сексизму и доминированию над женщиной, чем те, кто занимается сельским хозяйством. Впрочем, не менее единодушны они и в том, что в вопросах добывания пищи мужчины и женщины действительно играют разные роли.
Они разделяют обязанности очень тщательно. Причем, даже в тех случаях, когда последние — общие. В средневековой Франции участие в закалывании свиньи принимали и мужчины, и женщины: перед всеми, по традиции, стояли свои задачи. Женщина выбирала свинью, мужчина — день убоя и так далее. Вплоть до производства колбасы (этим занимались женщины) и заготовки сала (мужчины)85. Даже в современном мире мужчины и женщины, в основном, выполняют разную работу. В северных странах, где работают почти 80 % женщин, существует четкое разделение на мужскую и женскую работы: менее ю% женщин выбирают профессии, характеризующиеся примерно равным соотношением полов, но половина всех служащих трудятся там, где представители их пола составляют 90 % сотрудников86.
Естественно, возникает вопрос: когда же мужчины перестали рассматривать охоту в качестве способа соблазнения и стали воспринимать ее как часть сделки с женой? Фактически, наступил момент, когда они начали добывать мясо не только для того, чтобы покорить большее количество женщин, но и для того, чтобы накормить собственных детей. Согласно позиции одной из научных школ, половое разделение труда представляет собой ключевую черту нашей эволюции как вида на его ранних стадиях. Без него на засушливых травянистых территориях — в естественной среде нашего обитания — мы бы просто не выжили. Люди охотились слишком плохо, чтобы кормиться исключительно мясом. А пища, которую добывали собирательством, для нашего крупного тела и всеядного кишечника была слишком бедна белками. Зато если соединить одно и другое, получится вполне приемлемый рацион. Добавим сюда тепловую обработку, позволяющую есть жесткие овощи — и неплохой вариант для крупной социальной обезьяны готов.
Некоторые ученые убеждены, что половое разделение труда появилось только в последние 100 тысяч лет: мол, до тех пор мужчины и женщины добывали себе пищу самостоятельно.
В Австралии, Новой Гвинее, Южной Африке и в некоторых частях Латинской Америки сохранились сотни племен, питающиеся тем, что удается поймать или найти. Во всех них одинаково одно: мужчины охотятся, женщины собирают. Пропорции, разумеется, могут варьировать. Рацион эскимосов почти полностью состоит из мяса, большей частью добываемого мужчинами. 80 % еды в племени кунг из Южной Африки состоит из растительной пищи, которую обеспечивают женщины. Итак, за одним частичным исключением, почти все мясо добывают мужчины, а почти все овощи — женщины. Исключение — народ агта, обитающий на острове Лусон (Филиппины). Женщины этого племени — умелые охотницы, хотя их сноровка и энтузиазм уступают мужским. Впрочем, члены племени не относятся к истинным охотникам-собирателям, ибо обменивают мясо на продукты сельского хозяйства у соседей.
