Мэрион Вудман - Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология
Согласно легенде, птица Феникс жила в Аравии. Дожив до конца жизни (500 лет), она сгорела на погребальном костре, а из ее пепла возродилась новая птица Феникс… По Геродоту, эта птица «имела красно-золотое оперение и походила на орла»".
Значительно позже, на сессиях, где Яффа стала шумно выражать свой протест, птица Феникс стала придавать ей силы и оказалась в близких отношениях с тигром.
Яффа стала очень осторожно работать с телом, постепенно соединяясь с похороненными в нем эмоциями. Она ощущала, что там, под спудом, находится вулкан, который быстро вскрывать слишком опасно. Вплоть до последнего времени, при воспоминаниях о своем раннем детстве, она сразу впадала в состояние столбняка. Она мерзла и дрожала, как от холода. В детстве у нее возникали проблемы с кишечником. Постепенно в процессе работы с телом боль стала проявляться во время тахикардии, при спазмах ребер, груди, сопровождаясь постоянной слезливостью.
Яффа и ее сестра Лара воплощали две стороны одной медали - своей матери. Яффа описывала Лару как двуличную женщину: ее внешнее лицо было жестким, рассудочным, соблазнительным; внутреннее лицо - отстраненным, мрачным, безжизненным: так скрывает свои уникальные черты альбинос. Ее сексуальность в самом своем ядре была сексуальностью нимфоманки: жадной, пожирающей, вонзающей когти в мужское плечо. В то же время она не обладала чувством ценности и потому всегда поступала исподтишка, никогда не находила удовлетворения и постоянно искала очередную игрушку, которую можно было спокойно выбросить, едва она надоест.
Лара тоже была художницей, живущей на грани общественной морали. Привязанная к отцу, оставаясь один на один со своей сексуальностью, Яффа, наоборот, часто закрывалась от людей.
«Если мое тело было готово к сексу, ему следовало стать пожирающим, - говорила Яффа. - Если я не связывала с телом никаких чувств, моя сексуальность становилась такой же дикой, как у сестры. Но когда моя любовь и мое тело соединялись, сексуальность выходила за телесные границы. Совершенное надо мной преступление абсолютно непостижимо. Кроме того, я вышла замуж за мужчину, в котором соединились насилие и сексуальность. Мать хотя бы не насиловала нас физически, зато постоянно нас била, даже когда мы стали подростками.
В шестнадцать лет я стала с легкостью прогуливать школу, тайно встречаться с мальчиками. В семнадцать лет открыла для себя ад, решив, что больше не стану себя предавать. В самых грязных выражениях мать обвинила меня в сексуальных извращениях, находя слова, которые я раньше никогда не слышала. Я посмотрела ей прямо в холодные глаза, в глаза убийцы, и сказала: «Это предательство. Я не позволю так со мной поступать». Она превратилась в чудовище и выгнала меня вон из дома. Затем она меня поймала и повезла в женский монастырь, при этом по пути бормотала, что везет в детскую тюрьму. В моих глазах она была воплощением гестапо.
Я ничего не могла сделать, чтобы доставить ей удовольствие. Когда она легла в госпиталь с истериотимией, я вошла в палату и поцеловала ее. Но едва я отвернулась, она сказала женщине, лежавшей на соседней койке: «Этот спектакль разыгрывается только для вас. Она строит из себя любящую дочь, только чтобы вам это продемонстрировать». После проявления подлинной любви я ощутила, как мне в сердце вонзился меч».
До этого момента еще один меч пресек попытки Яффы стать лучше. Ее домашние задания каждый вечер проверяли с таким пристрастием, что девочка от этих тестов и проверок приходила в ужас. Ее страхи проявлялись в разных стилях ее почерка. Однажды, проверив ее сочинение, мать обвинила Яффу, что она все списала. Яффа настаивала, что написала сочинение сама. В глазах ее матери появился мертвящий холод; они напоминали глаза Медузы, превращавшие ее жертв в камни. «Ты лжешь», - сказала она и ударила Яффу по лицу с такой силой, что у девочки из носа потекла кровь.
Материнские проекции проясняются в ее реакциях на дочь. Ее собственная фрустрированная животная похоть спроецировалась па девочку-подростка, в которой еще не проснулась женщина. Ее периодические симуляции любовных актов, ее претензия на чувство доброты при очевидной природной пустоте, ее бесчестные поступки в надежде быть признанной в обществе в качестве знаменитой художницы - все это отражалось в материале, спроецированном на своего ребенка: обман, хитрость, скрытность и показуха.
Знаменитые бабушка и дедушка Яффы являлись таковыми в соответствии с собственными понятиями совершенства. Их дочь внешне им подчинялась, но фактически полностью жила в свое удовольствие. Мать Яффы вырастила дочь, у которой основной смысл жизни заключался в ненависти к мужчинам. Сохраняя внутри себя тень суровых родителей, мать Яффы оставалась на внутреннем необитаемом острове. Она жила той жизнью, которая может быть характерна лишь для бесполезного сорняка, жизнью показной и трусливой. Ее дочери должны были выполнять все, что не могла она сама. «Ответственность прежде всего» - таков был ее девиз. Ребенок не мог иметь ни на что права, пока не выполнял свои обязанности. Наказание, а также возможность его избежать, становились главными мотивами каждого поступка. Дочери видели, как эмоционально шантажируют отца даже после его ухода, и чувствовали этот шантаж на себе, поскольку каждая из них наблюдала ложь, проступавшую в любом материнском поступке. Ее правая рука никогда не знала, что делает левая.
Женщина, заявляющая, что ее истина останется истиной для ее детей, принуждает их ко лжи, если у них внутри еще остается дух. Яффа придерживалась собственных суждений, но стала скрытной. Кем бы она ни была, что бы ни чувствовала в действительности, она ради своей безопасности никогда и ничего не выставляла напоказ. Обязанности свои она выполняла чисто механически. Внешне она проживала свою тень; внутренне она цеплялась за все известные ей душевные возможности и ценности.
Внутренний мир Яффы получал подкрепление в результате общения с отцом. Он стал ее спасителем и по иронии судьбы ее тюремщиком. Став девушкой и тоскуя по общению, она нашла в нем мужчину, которому смогла доверить душу. Ей стало существенно легче. Но когда на стенах его квартиры появились ее фотографии, она попала в тюремную камеру собственного образа. Физически истощенная матерью, она испытывала психическое истощение при общении с обожающим отцом. Конечно же, ее мать ненавидела в Яффе вес, что хоть как-то напоминало ей отца, и регулярно пыталась уничтожить в ней его образ.
Мать Яффы может служить примером патриархальной женщины, потерявшей контакт с душой. Она стала исключительно жестокой; все ее крайности обнажают происходящее с женщиной, потерявшей связь с женственностью. Все, что она собой представляет, все ее чувства и ценности, ее эмоции и истинные потребности, давно похоронены. Наполненная горечью, лишившаяся иллюзий, она проживает свою пустоту и отсутствие внутренней свободы, стремясь оказаться частью раздавившего ее статус-кво. Стремление к власти, разрушившее окружающую жизнь, она обратила на других, отравив невинных детей ненавистью, местью, а также извращенной сексуальностью, которую сама же отрицала. Она стала жертвой и насильником-фюрером одновременно; они соединились в ее личности и в тех бессознательных столкновениях, которые она провоцировала в любых отношениях.
Пока такой человек не осознает происходящее, его изнасилованный внутренний ребенок будет насильником. Так произошло с бабушкой, с матерью, с дочерью. Эту цепь могут разорвать только годы напряженной внутренней работы. Чтобы душе вырваться из этой тюрьмы, требуются годы кропотливого малозаметного труда, разрушение тюремных решеток пилочкой для ногтей. Тогда наступает момент, когда пленник сбрасывает оковы и прорывается навстречу свету в конце туннеля, никогда не поворачивая обратно. Этот порыв навстречу свободе - порыв из существования, наполненного стремлением к власти, в жизнь, наполненную любовью. Это переход от энергетической истощенности к энергетической полноте.
Подпиливание Яффой своих оков пилкой для ногтей включало тончайшую телесно-психическую работу и работу со сновидениями, в которых присутствовал образ ее матери, ее тени-сестры и ее духа-отца. Вот что ей снилось:
Вместе со своей сестрой я сижу на скамейке. Напротив нас, в садовой печке, жарится туша. Ужас!
Затем мы с отцом находимся в загородном доме. Я приготовила рыбу, которую мы вместе едим. Отец просит меня взять какой-то соус, а у меня на тарелке только рыба.
При повышении напряжения в телесно-психической работе Яффы трансформирующий алхимический огонь пылает уже не в газовой печи, а в особой садовой печи, на которую они смотрят вместе с сестрой. Находясь в несколько отстраненном положении, она пытается осознать свои телесные симптомы, видя в них проявления бессознательного психического конфликта. Частично этот конфликт заключен в еде вместе с отцом приготовленной ею рыбы. «Соус», который попросил отец, Яффа ассоциирует с сентиментальностью. Во сне она выбирает неприкрытую истину, «только рыбу».
