Ханс Дикманн - Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание
Согласно Гебзеру <J. Gebser>[60], ранние фазы развития определенных областей сознания играют важную роль для индивидов и в последующие годы, постоянно сохраняются рядом или под рациональным сознанием, и особенно значительно их влияние на креативные процессы. Для нас здесь особенно важны прежде всего магическая и мифологическая стадии сознания, которые Э. Нойманн[61] также включил в свою концепцию развития структуры Я ребенка. Первая и самая ранняя ступень развития сознания, согласно Гебзеру, магическая, на которой сознание пытается с помощью принципа власти добиться независимости от окружающей природы. Магия со своим волшебством и со своими ритуалами всегда направлена на власть и на овладение объектом, равно как и на покорение природных сил и господство над ними. Напротив, в мифической фазе впервые появляется осознание времени, а вместе с тем, именно в этой фазе возникает процесс познания. В противоположность магическому, мифологическое сознание гораздо больше определяется интеллектуальной любознательностью и в великих символических образах пытается отразить как природные явления, так и свою собственную психику, постижение смысла которых ведет к познанию внешнего и внутреннего мира. Находясь глубоко внизу, под нашим рациональным сознанием, эти ранние стадии, несправедливо классифицируемые иногда как инфантильный остаток, оказываются значительно более жизненными и активными, чем нам хотелось бы признать. Они, как я показываю в своей ранней работе[62], взаимопроницаемы, и мы находим в снах и фантазиях всю полноту магических и мифических мотивов. Я склонен думать, что именно сказка больше всего подходит для того, чтобы дать образное оформление содержащимся в этом слое энергиям либидо и тем самым наполнить архетип как таковой специфическими образами, способными придать энергии влечения символическое направление и смысл. В сказках отчетливее, чем в чистом мифе, переплетены магические и мифологические элементы, соответствующие слою коллективного бессознательного, и, кроме того, по сравнению с мифом, где драма разыгрывается богами или героями, герои сказки более индивидуальны и их истории легче связать с жизнью обычных людей. Конечно, можно спросить: какой миф у тебя самый любимый? Но едва ли мы получим ответ на этот вопрос, особенно когда после злополучной национал-социалистической вакханалии миф обесценился, и у нас есть все основания чувствовать враждебность по отношению к мифу или совсем отвергать его. Другая причина может состоять в том, что мы, часто сами того не сознавая, вплетены в ныне живущий миф, к которому мы привязаны с религиозной интенсивностью, будь то христианство или миф науки, с помощью которого, еще со времен Лапласа, можно объяснить все прошедшее или полностью предсказать будущее. Возвращение к сказке означает, таким образом, возвращение к архаическому и первобытному, часто содержащему именно те элементы, которых недостает сознанию.
В качестве примера я хотел бы вкратце описать три случая, где прежде всего отчетливо выражены основные параллели между структурой личности, неврозом и любимой сказкой. В первом случае речь идет о пациентке, упоминавшейся в начале этой главы, именно при работе с ней я впервые столкнулся с этим феноменом. Речь идет о двадцатидвухлетней девушке, которая в 1961 году обратилась ко мне, страдая синдромом астазии-абазии (потери способности ходить при сохранении силы и объема движений конечностей в постели). Кроме того, у нее были представлены страхи, депрессии и суицидные настроения, вплоть до собственно попытки суицида с помощью таблеток. Нарушения при ходьбе имели тенденцию к усилению. Сначала пациентка приезжала на сеансы на такси в сопровождении кого-нибудь из близких и на протяжении какого-то времени была не в состоянии подняться по маленькой внутренней лестнице, ведущей в мой кабинет, так что часть занятий должна была проходить в передней. С тридцатого занятия наступило улучшение, но при этом пациентка стала жаловаться на тянущую и режущую боль в ногах.
На шестьдесят втором занятии в связи со сновидением вновь спонтанно всплыло воспоминание о любимой сказке ее детства. Это была уже упоминавшаяся в первой главе «Русалочка» Андерсена, сказка, которую здесь следует пересказать более подробно.
В этой истории рассказывается о том, что глубоко на дне моря стоит замок морского короля, шесть дочерей которого воспитывает бабушка, так как король давно овдовел. Вокруг замка расположен большой сад, в котором у каждой из шести принцесс есть своя клумба. Клумба младшей принцессы «была кругла, как солнце, и цветы, которые на ней росли, были такими же красными, как оно». В центре ее стояла мраморная статуя, изображавшая мальчика под плакучей ивой.
С пятнадцати лет принцессам позволялось подниматься на поверхность моря и любоваться кораблями и миром людей, о которых им много рассказывала бабушка. В отличие от людей, морские девы могли прожить триста лет, оставаясь по-прежнему вечно юными, но у них не было бессмертной души, и после смерти они превращались в морскую пену. Только в том случае, если человек полюбит одну из них так сильно, что возьмет ее в жены, а священник произнесет при этом благословение, только тогда войдет человеческая душа в морскую деву и она причастится бессмертия.
Как только сестрам исполнялось 15 лет, они одна за другой отправлялись к морской поверхности и, вернувшись, рассказывали о своих приключениях. Самая младшая, которая стремилась наверх больше других, должна была ждать дольше всех, но, наконец, пришел ее день. Украсив себя шестью морскими звездами, вплетенными в рыбий хвост, поднялась она наверх. Там, на поверхности моря, она увидела корабль, на котором юный принц праздновал свой день рождения. Ночью поднялась буря, корабль потерпел крушение и морская принцесса спасла потерявшего сознание принца. Она вынесла его на берег и увидела, как его нашла там какая-то девушка.
С этого времени почувствовала она полную тоски любовь к принцу, и все снова и снова плавала у берега, где стоял его замок. Наконец она решилась отправиться к морской ведьме, чтобы раздобыть у нее средство, благодаря которому она получит вместо рыбьего хвоста человеческие ноги. Ведьма жила посреди мрачного леса из полипов и вьющихся растений, которые хватали и душили всех, кто проплывал мимо них. К своему ужасу, увидела она там задушенную морскую женщину. Но ей удалось, несмотря на все опасности, добраться до ведьмы, и та сварила ей волшебное зелье, которое превращало хвост в ноги. В уплату, заявила ведьма, принцесса должна будет отдать ей свой язык и с тех пор не сможет больше говорить. Кроме того, при каждом шаге ее ноги будут болеть так сильно, как будто она ступает по острым ножам. Для того, чтобы завоевать принца, у нее останется только красота движений, способность прекрасно и выразительно танцевать. Но если принц женится на другой, то в ночь его свадьбы она должна будет умереть.
Когда принцесса выпила приготовленный ведьмой напиток, она упала в обморок и очнулась уже у дверей дворца. Над ней склонился принц, который взял ее к себе, но обращался с чужой немой девушкой как с сестрой. В точности, как предсказывала ведьма, при каждом шаге она испытывала острую боль, но ее танец очаровал всех во дворце. Однажды принц сообщил ей, что он должен жениться на принцессе из соседнего королевства, но не хотел бы этого, потому что он любит девушку, которая нашла и спасла его во время бури. Морская принцесса сопровождает его в соседнюю страну. Там принц убедился, что принцесса и есть та самая девушка, о которой он мечтал, и решил обвенчаться с ней. Все усилия русалочки оказались напрасны, и в ночь свадьбы принца, которая пришлась на день отплытия корабля, она печально сидела на палубе. Тут из волн показались ее сестры, которые принесли дорогой ценой полученный ими у ведьмы нож. Если она зарежет этим ножом принца и его кровь прольется на ее ноги, то они вновь превратятся в рыбий хвост и, став морской девой, она сможет прожить свои триста лет. Долго колебалась она с ножом в руках, но, наконец, победила ее любовь. Она бросила нож в море и с первыми лучами утреннего солнца устремилась за борт. Однако превратилась она не в морскую пену, как предсказывала ведьма, а в одну из дочерей воздуха, которым дана возможность стремлением к добру по истечении трехсот лет заслужить бессмертную душу.
Прежде всего здесь следует отметить множество параллелей с симптоматикой пациентки. В сказке, как и в симптоме невроза, с ногами связаны боль, трудности и заботы. Следовательно, существует определенная идентичность между этим симптомом и образом нимфы, существа, которое может быть помещено на границе между животным и человеком. Сущность нимфы, пребывающей в природной стихии, не обремененной заботами и ответственностью, но стремящейся к очеловечиванию, можно сопоставить с еще неразвитой в пациентке женственностью, которая требует осознания себя. В какой степени эта проблема наличествует, я покажу в дальнейшем. Это, впрочем, сильнейший мифологический мотив, раннее изложение которого, согласно Эмме Юнг[63], содержится уже в Ригведе. Этот бессознательный комплекс, имеющий отчетливо выраженное отношение к эротике и сексуальности (в нашей сказке сюда же можно отнести и часто встречающееся число шесть) может, с одной стороны, быть направлен к сознанию, с другой же стороны, поглотив это (Я), устремиться с ним в бессознательное, как в известном стихотворении Гете «Рыбак»[64].
