Это закончится на тебе - Кэрил Макбрайд
Если же золотое чадо еще и выбирает для себя ту же карьеру или род деятельности, что и родитель-нарцисс, оно еще крепче к нему привязывается. Нарциссы обычно по-настоящему интересуются своими детьми только в том случае, если те интересуются тем же, что и они. Если родитель-нарцисс любит футбол, но не музыку, то будет ходить на футбольные матчи ребенка, но не на фортепианные концерты. Или, скажем, он будет сам подвозить ребенка на тренировку или репетицию только в случае, если ему нравится, чем тот занимается.
Золотые чада часто рассказывают, как испытывали смешанные чувства из-за того, что родители-нарциссы обращались с ними лучше, чем с другими братьями и сестрами. Некоторые становятся самодовольными и капризными и ожидают каких-то привилегий и вне семьи. Но когда они попадают в реальный мир, то испытывают немалое смятение и расстройство, потому что чувство «мне все должны» начинает работать против них: они уже не такие любимчики, какими были в семье. Некоторые из них сами становятся нарциссами, если не понимают динамики нарциссической семьи и не работают над восстановлением. Другие же рассказывают, как им стыдно из-за того, что они были любимчиками родителей-нарциссов, поскольку знают, что это несправедливо. Пожалуй, один из самых негативных эффектов от роли золотого чада — постоянная потребность быть идеальным, поддерживая имидж, внушенный родителем-нарциссом. Подобный перфекционизм может стать очень тяжелой ношей.
Золотые чада часто говорят о синдроме самозванца или о том, что чувствуют себя мошенниками. Хотя с ними обращались как с объектами идеализированного внимания и постоянно твердили им, какие они замечательные, в глубине души они знают, что не лучше других. Этот диссонанс между тем, как с ними обращался родитель-нарцисс, и тем, что они знают о себе на самом деле, может во взрослой жизни привести к самосаботажу.
57-летний Уэсли и 66-летняя Кэтрин рассказали о том, как были золотыми чадами для своих родителей-нарциссов. Уэсли сказал мне следующее:
Я знал, что был для мамы светом ее очей. Она обожала меня и считала, что я просто не могу поступать плохо, а вот у братьев и сестер постоянно находила недостатки. Когда я рос, то искренне считал, что стану самым успешным из всех нас. Как же я ошибался! Я всю жизнь саботировал себя с помощью наркотиков и алкоголя, пытаясь прикрыть свою слабую самооценку и отсутствие успехов. Сейчас, когда я веду трезвый образ жизни и начал это все по-настоящему осознавать, мне очень грустно.
Кэтрин же рассказала вот что:
Я знала, что была любимицей среди братьев и сестер. Я была очень трудолюбивой, во всем помогала маме, получала хорошие оценки и занималась разнообразной внеурочной деятельностью, которая нравилась маме. Мама любила музыку и работала учительницей музыки, у меня тоже были успехи в музыке. Так что… когда я в 18 лет призналась родителям, что беременна, мама просто взбесилась. Я до этого возраста была девственницей. Папа вроде бы нормально отнесся к новости, но вот мама закрыла лицо руками и сказала: «А я-то была готова отпустить тебя в любые горы с любым мужчиной». Это было совсем не весело, и она постоянно мне это припоминала. Я подвела ее. Я, ее идеальное чадо. Дальше была долгая тирада на тему «что мы теперь скажем семье, соседям и родственникам». Конечно, она думала только о себе. Черт, если и было когда-нибудь в жизни время, когда мне требовались помощь и поддержка, то именно тогда.
31-летняя Аннабель была золотым чадом в семье из четырех детей. Она много рассказывала во время терапии о том, как трудно ей оказалось выбраться из хватки опутавшего ее отца.
Это было так странно: я хотела угодить отцу, чтобы он мной гордился, но понимала, что согласна не со всеми его убеждениями. Мне нравилось его внимание, но оно меня тяготило, я считала, что не смогу вырасти и стать взрослой, если буду спрашивать его совета по любому поводу. Из-за этого я чувствовала себя ребенком. Позже я поняла, что папа вообще не знал настоящую меня — только угодливую, можно даже сказать, «папоугодливую» меня.
Многие золотые чада рассказывают о проблемах с индивидуацией — отделением от семьи, в которой воспитывались, особенно от родителя-нарцисса, который подавляет их и за них определяет, кто они. Вы можете подумать, что ребенок, назначенный золотым чадом, будет очень близок со своим родителем, но нарцисс просто не умеет быть эмоционально близким и настраиваться на чувства своего ребенка. Он одновременно эмоционально удушает его и эмоционально от него дистанцируется.
Тяжкое бремя, которое приходится нести золотому чаду, вполне понятно. Идеализированная роль может казаться приятной другим братьям и сестрам или посторонним, но вместе с собой она несет эмоциональный недостаток, от которого трудно избавиться.
Казалось ли вам, что вы любимый ребенок в семье? Возможно, вы чувствуете себя виноватыми из-за того, что, сами того не желая, играли эту роль, но будьте уверены: это не ваша вина.
Потеряшка
Я считаю, что все дети в нарциссических семьях — жертвы эмоционального пренебрежения, но ребенком-потеряшкой пренебрегают особенным, болезненным способом. Его лучше всего описать так: он любой ценой избегает конфликтов и пытается слиться со стенами, лишь бы не привлечь к себе внимания — хоть положительного, хоть отрицательного. Многие потеряшки из нарциссических семей уходят в себя и занимаются творчеством: рисованием, писательством, музыкой, еще каким-нибудь хобби. Они рассказывают, что их игнорируют, но при этом они хотят быть невидимыми, поскольку незаметность — их защитный механизм, способ выжить в хаосе нарциссической семьи.
42-летний Лэндон отстранился от говорливого отца-нарцисса и сосредоточился на живописи. В детстве он в основном сидел один в своей комнате и рисовал — карандашами и красками. Он стал успешным художником-аниматором, но его личная история ребенка-потеряшки, который пытался справиться с родительским нарциссизмом, все же сказалась на его жизни.
Вся моя жизнь посвящена работе и искусству. У меня мало друзей, нет девушки, очень вялая светская жизнь, я отчаянно одинок. Я не знаю, как налаживать общение с людьми иначе, чем через мои произведения. Мои брат и сестра общаются друг с другом, но в основном ссорятся и создают проблемы. Мама и папа все такие же, с той же замечательной дисфункцией, а я по-прежнему держусь от них подальше. Когда они пытаются с помощью триангуляции затащить меня в семейные баталии, я молчу или отвечаю: «Не знаю». Мы семья, но не семья. У нас нет настоящей эмоциональной связи. Я к этому привык, но это кажется мне ужасной
