Клаудио НАРАНХО - ХАРАКТЕР И НЕВРОЗ

В то время как онтическая (окружающая) обскурация у энеа- типов VIII и IX приводит к некоторой психологической огрубелости, как мы увидим, у типа I она скрыта чрезвычайной утонченностью, можно сказать, что реактивное образование также имеет место на онтическом (бытийном) уровне: осознаваемая недостаточность бытия становится стимулом для компенсации через действия, поддерживающие ложное ощущение изобилия. Основной вид деятельности, обещающий изобилие сознанию энеатипа I, это постоянное разыгрывание состояния совершенства. Мы можем сказать, что именно в силу этой обскурации поиски бытия могут превратиться в поиски замены хорошей жизни, в которой поведение соответствует внутренне присущим индивиду критериям жизненных ценностей. Гневным особенно необходимо понять высказывание Лao-цзы:

«Добродетель (Те) не стремится стать добродетельной,

именно в силу этого она и есть добродетель».

Другими словами, добродетель добродетельна тем, что она не является «добродетельной».

Однако не совсем правильным было бы утверждать, что понятия добродетели и бытия тождественны для энеатипа I, ибо иногда определяющим в жизни перфекциониста может оказаться не мораль, а «коррекция», стремление привести свою жизнь в соответствие некоему определенному или воображаемому моральному кодексу.

В целом можно сказать, что предсознательное понятие скудости бытия и воображение деструктивности и зла у энеатипа I компенсируется стремлением проявлять «силу характера»: это люди, способные проявлять сверхстабильность, определенную силу противостоять искушениям и отстаивать то, что они считают правильным. Кроме того, утрата бытия и жизненных ценностей поддерживает у них деятельность, имеющую целью постоянно производить впечатление людей добродетельных, что, как мы уже видели, достигается посредством возвеличивания добродетельности и добропорядочности.

В сборнике анекдотов о Насреддине представителя энеатипа I можно легко узнать в ученом-грамматике, которого На- среддин в качестве лодочника перевозит на другой берег реки. Задав Насреддину несколько вопросов и найдя его речь недостаточно грамотной, он спрашивает: «Изучал ли ты грамматику?» - и, получив отрицательный ответ, выражает свое возмущение и самодовольство фразой: «В таком случае ты потерял полжизни!» Через некоторое время Насреддин спрашивает ученого: «Умеешь ли ты плавать?» - и после того, как наш достойный грамматик отвечает, что не умеет, Насреддин замечает: «Тогда ты потерял всю свою жизнь, потому что мы тонем».

Эта шутка тонко подмечает несоответствие между «мен- тальностью» грамматика и жизнью. Чрезмерное внимание, уделяемое форме и деталям, способствует появлению консерватизма и утрате смысла. Даже при истинном стремлении к добродетели, а не к формальной коррекции, как, например, в случае школьного воспитания, за сознательно культивируемой добротой всегда скрывается холодность, которая влечет за собой отсутствие любви и надежности или утрату бытия.

Глава 2

Алчность и патологическая отчужденность

Энеатип V

Жадность понимается отцами Церкви не в буквальном, а в более широком смысле - как «утрата духовного ориентира», духовная обскурация (помрачение - лат.), подтверждение чего мы видим в «Кентерберийских рассказах» Чосера, произведении, в котором прекрасно отразился дух того времени. В «Рассказе священника» Чосер пишет: «Алчность - это не только стремление владеть землями и замками, иногда она проявляется в жажде знаний и славы!» [60].

Если побуждением гнева является невоздержанность, то для алчности характерны сдержанность и осторожность. В то время как гневный тип проявляет жадность настойчиво (хотя он может и не осознавать этого), жадность у алчного типа проявляется исключительно в стремлении удержать. Это хватка, порожденная болезненным страхом того, что упустить - означает понести катастрофические убытки. Можно сказать, что за этим скрытым импульсом стоит опасение надвигающейся бедности.

Однако стремление удержать составляет лишь одну половину психологии энеатипа V, другую ее половину представляет собой привычка слишком легко сдаваться под давлением обстоятельств. Чрезмерное смирение в отношении любви и, как * правило, по отношению к людям порождает компенсирующий зажим в тиски самого себя, который может проявиться в стремлении к обладанию, а может и не проявиться в этом, но тогда повлечет за собой гораздо более обобщенную сдержанность во внутренней жизни, а также стремление к экономии жизненных усилий и ресурсов. Сдержанность и самоконтроль алчного типа в какой-то степени сродни тем же качествам гневного типа, однако у первого они сопровождаются ограниченной зацикленностью на настоящем, которая лишает возможности заглянуть в наступающее будущее [61].

Точно так же, как о людях гневного типа можно сказать, что в большинстве случаев их гнев является неосознанным и представляет для них главное табу, о представителях алчного типа можно сказать, что их алчность тоже часто ими не осознается и что они сознательно могут ощущать каждый поступок, связанный с обладанием и очерчиванием границ, как нечто запрещенное. Можно сказать, что внутренний настрой алчных по отношению к окружающему миру является скорее перфекционистским, нежели критическим, но наиболее значительная граница между этими двумя типами лежит в активной экстравертности первого и прямо противоположной ей интровертности второго (интровертности мыслительного типа, который избегает действия).

Другим различием между ними является то, что энеатипу I свойственна требовательность, в то время как представители энеатипа V стремятся минимизировать свои потребности и склонны к проявлению покорности, если на них оказывается давление. Хотя оба типа характеризуются наличием сильного суперэго, они как бы находятся по отношению друг к другу в положении полицейских и воров, ибо первый скорее идентифицируется с идеализированной суперконгруэнтной (соп- gruentia (лат.) - согласие, соответствие) самостью, в то время как второй ассоциируется с подавленной, переживающей чувство вины субличностью, являющейся объектом притязаний суперэго.

Как я уже указывал при обсуждении энеатипа I, я полагаю, что сходство в проявлении этих двух типов приводит к тому, что их иногда смешивают - например, в описании анального и компульсивного (compulso (лат.) - бить, ударять, сталкиваться) характеров у Фрейда, Абрахама и Райха.

В то время как энеатипу I свойственна бережливость, сознательная направленность на щедрость делает его поведение в экономических вопросах совершенно отличным от поведения энеатипа V, у которого главным мотивом скупости является страх остаться без средств к существованию, а стремление избежать каких-либо усилий и объясняется боязнью потери свободы или автономности, связанных с добросовестной отдачей работе.

Существующая у энеатипа V полярность между патологической отчужденностью и стремлением удержать напоминает полярность между гневом и сверхцивилизованной принудительной добродетельностью у энеатипа I. Потребность в признании окружающих у энеатипа V спрятана глубоко в душе за маской безразличия, смирения и стоического самоотречения. И точно так же, как перфекционизм питает гнев, который поддерживает его, можно сказать, что отказ от потребностей (не только от их удовлетворения, но даже и от их признания в душе) неминуемо влечет за собой обеднение жизни, которое лежит в основе стремления удержать.

Ичазо использует для определения характера, соответствующего энеатипу V, слово «скупость», которое, как мне кажется, близко по своему значению слову «алчность» - ведущей из всех страстей и эмоций. «Скаредность» с ее дополнительным оттенком неосознанной неспособности отдать ближе всего подходит для описания доминирующего аспекта стратегии энеатипа V перед лицом действительности: самоотречение и отказ от связей. Еще точнее было бы говорить здесь об отчужденности, замкнутости, аутентичности (аутизме) и шизоидности энеатипа VI.

Точно так же, как образ ананкастика (ананке (греч., у Платона) - неизбежность, судьба, рок), который мы находим у Шнайдера, отдает некоторым сходством с шизоидом (Шнайдер подчеркивает у него формальность как выражение неустойчивости), в понятии «сенситивного» характера^ Шнайдера - типа личности, который больше всего напоминает нашего шизоида, - мы видим некоторое подчеркивание обцессивно- го элемента, ибо он говорит, что наиболее астеничные (т. е. наиболее ярко выраженные) среди них обладают чрезмерной «моральной скрупулезностью». Нет сомнения, однако, что Курт Шнайдер имеет в виду нашего шизоида, когда он описывает представителей сенситивного типа как «субъектов, обладающих повышенной впечатлительностью относительно всех видов переживаний, без самой способности выражать эти впечатления». Он говорит об их «склонности удерживать в памяти и подвергать мучительному осмыслению все происходящее с ними, что, в конечном счете, обращается против них самих». Он добавляет, что «сенситивный индивид стремится найти вину за все, что происходит, и за любую неудачу прежде всего в самом себе» [62].