Антонио Менегетти - Онтопсихология: практика и метафизика психотерапии
Данная открытая групповая психотерапия не носит тематического характера. Обычно для ее проведения выбирается конкретный аспект: наркотики, алкоголь, секс, стресс, экономика, рост и т. д. Излагать свое впечатление следует быстро и при этом не смотреть на того, о ком говорите, так как при взгляде устанавливается взаимодействие, вследствие которого вы становитесь подвержены условностям.
К., какими тебе кажутся М., Д и Н.?»[86].
К.: «Мне кажется, что М. я уже знаю, чувствую, что он хороший человек. Ц немного вторгается в личное пространство и ведет себя как жесткий и властный мужчина. Н. мне не нравится, я чувствую ее чужой, как одну из тех, что смотрят, но не находятся внутри самих себя».
А. М.: «А., попробуй оценить Н».
А.: «Я плохо ее разглядела…». [Поворачивается и внимательно ее рассматривает]
А. М.: «Давай же! Ты должна выразить свое впечатление, не всматриваясь слишком сильно, иначе потеряешь объективность».
А.: «В ее взгляде присутствует большое любопытство».
А. М.: «Тебе нравится или нет?».
А.: «Не знаю».
А. М.: «Д, что ты думаешь об оценке, которую дала А.?».
Ц: «Не слишком хорошо. Мне кажется, что у Н. есть внутренняя проблема, которая ей мешает; это очень глубокая многолетняя проблема, потому что она постоянно производит повторяющиеся движения головой».
А. М.: «Почему ты думаешь, что А. не оценивала объективно? Допускаешь, что она была поверхностна?».
Ц: «Может, она в состоянии сопротивления».
А. М.: «Г., он говорит, что А. находится в состоянии сопротивления. Что ты об этом думаешь?».
Г.: «Думаю, что да».
А. М.: «По-твоему, каков мотив сопротивления?».
Г.: «Думаю, какая-то проблема детства».
A. М.: «Возможно… В., дай оценку Н.».
B.: «Я чувствую так, будто она смотрела, но отсутствовала».
А. М.: «С., продолжи… Все о ней же».
C.: «Это как невидимая мать, которая присутствует внутри тебя».
А. М.: «Еще можно что-либо сказать об этом?».
О.: «Это как дыра. Я не вижу эту женщину, но она ужасным образом присутствует и в конечном итоге обуславливает тебя».
А. М.: «Сейчас Вы можете говорить, Н. Как Вы себя чувствуете, как воспринимаете данные Вам оценки?».
Н.: «В отношении меня я согласна со всем здесь сказанным, потому что я ощущала себя как бы извне; я смотрю извне, но в то же время хочу понять, что происходит в данный момент».
A. М.: «Что происходит здесь, в этот момент, В.?».
B.: «За этой дырой стоит девочка, которая ждет, что все произойдет так, как она хочет и говорит».
А. М.: «Почему ты сейчас отсутствуешь, Д.?».
Д.: [Прибегая к защите] «Один момент…».
A. М.: «Ты отсутствовала и раньше, как только мы затронули этот вопрос. И ты это подтверждаешь всем своим поведением. Естественно, это происходит потому, что ты не преодолела проблему с матерью, точнее, с матерью определенного типа… Итак, углубимся в тип позиции, занимаемой Н. В. говорила, что позади Н. стоит девочка. Однако эта женщина не представляет, что, напротив, вносит негативную семантику вампирического притяжения. В чем причина зарождения всего этого? Как только девочка, помещенная в рамки филантропических, религиозных обязанностей, вырастает, она выходит замуж, соблюдает все супружеские обязанности и реализует собственный эротизм на основе «Сверх-Я», подавляя, таким образом, всю жизненность своей молодости, эротизма, женственности: в сущности, она не пережила реальности себя как женщины. Может быть так, В., что впоследствии сын становится соучастником этой негативной психологии матери?».
B.: «Конечно, потому что совершает ту же ошибку».
А. М.: «Сын или дочь может стать партнером этой материнской негативности в форме послушания или спора. Это искусство тебе должно быть знакомо, В. Давай, Н., посмотрим, может ли случиться так, что сын или дочь своим образом жизни, работы предписывают тебе такую мораль, такое сознание, в соответствии с которыми ты всегда должна быть совершенной и превосходной матерью?».
Н.: «Не понимаю».
А. М.: «Ты поняла, Г.?».
Г.: «Да».
А. М.: «Спроси у Н. то же самое».
[Г. заново повторяет вопрос Н.; Н. кивает головой в знак согласия.]
А. М.: «Итак, Н., скажи мне, как ты расцениваешь позицию твоего сына по отношению к тебе?».
Н.: «Даже при том, что он меня любит, и эта любовь очень высока, внутри этой любви присутствует только его желание обладать мною как вещью, которая неподвижно должна оставаться всегда там, где хочет он».
А. М.: «Чем сейчас занимается твой сын в жизни?»
Н.: «Работает в православной церкви, звонит в колокола».
А. М.: «Хочу от тебя узнать: он вошел в лоно церкви для того, чтобы сбежать от матери, доказывая тем самым себе, что принадлежит не ей, а религии? Был между вами такой спор?».
Н.: «Он не хотел убегать, наоборот, желал остаться вместе со мной».
А. М.: «Ты мне сказала намного больше. Технически я задал тебе этот вопрос, чтобы затем подойти к факту избрания сыном такого стиля бегства, который позволил бы ему находиться в уже гарантированном «Сверх-Я» вместе с матерью. Не знаю, Д., поняла ли ты меня. Для вас обеих – у каждой по-своему – это очень большая проблема. На самом деле сын сбежал внешне, чтобы с помощью «Сверх-Я» установить еще более сильную связь со своей матерью: мать первой привязала сына, а теперь он способен связать в том числе и мать, от которой исходит негативная психология, нефункциональная для нее самой. Два года назад она консультировалась со мной именно по этой конкретной проблеме с сыном: между ними тогда возник спор, ибо он хотел оставить дом, а она его не отпускала. Я ей сказал, что она должна позволить ему уйти, поскольку в этом случае он еще в большей степени будет принадлежать ей: он убегает, чтобы в большей степени принадлежать ей. И сегодня она об этом знает. Неважно – церковь или идеология: необходимо понять, отделяется ли этот человек, потому что хочет стать самим собой, или он желает сильнее отождествить себя со «Сверх-Я». Сейчас он звонит в колокола, потому что, когда он был маленьким, ему нравилось находиться под юбкой матери или других женщин, а сегодня он продолжает стоять, но уже под колоколами церкви. Сущность заключается в следующем: Н. нефункциональна, потому что остается той девочкой, которая перепрыгнула всю свою жизнь и прожила ее во фрустрации, в подавлении всех своих фундаментальных инстинктов женщины, своего темперамента, своей гордости, силы, своих эмоций. С другой стороны, ее сын представляет собой ребенка, прикрывающегося церковью, чтобы подчеркнуть собственную инфантильную ригидность. Мы должны быть очень внимательны к тем идеалистическим ригидностям, которые сами создаем.
С., есть что-то такое, что тебе понравилось бы делать в жизни для самой себя?».
С.: «Да, я это сейчас планирую и думаю над этим, но никому не говорю».
А. М.: «П., тот же вопрос тебе».
П.: «Мне хотелось бы сделать…».
А. М.: [Прерывает ее] «Вы заметили разницу? Она сказала: “Мне хотелось бы сделать…”, значит, она это не делает. О., как она говорила, на твой взгляд?».
О.: «Как ребенок, в психологическом смысле».
А. М.: «В каком смысле ребенок, А.?».
А.: «Еще не знает, что делать».
А. М.: «Не знает или не хочет?».
Д.: «Не хочет».
А. М.: «А ты как чувствуешь, эта женщина не знает или не хочет?».
Н.: «Она не уверена в своем выборе и, следовательно, не может выбрать».
А. М.: «Хочешь попробовать, Р., ответить, не уверена она или не может?».
Р.: «Мне кажется, что она не знает».
А. М.: «По-твоему, что нужно было бы предпринять, чтобы узнать в конечном итоге, не знает она или боится? И что должна была бы предпринять она?».
Р.: «А чем она занимается в жизни?».
А. М.: «Сейчас это неважно. Давайте остановимся на общей эмоции страха, потому что более всего в данном случае речь идет о комплексе. Не могла ли это быть связь между детским обманом и страхом? Там, где возник детский обман, впоследствии усиливается страх: есть ложь такого типа, которую вызывает страх. Обманщиком можно стать не из-за вредности или желания сбить с толку других, а для придания уверенности самому себе, чтобы прикрыть собственный идеал, собственное псевдосовершенство. Бывает так, что ребенок обманывает, чтобы придать самому себе уверенность? Ты, Д., действительно не могла понять, что имел место объективный страх?».
Д.: «Это объективный страх».
А. М.: «Но ты сказала, что она не хочет».
Д.: «Да, но в том смысле, что она осознает эти вещи».
А. М.: «Посмотрим, Р., она это осознает?».
Р.: «Думаю, что да».
А. М.: «Попробуй ты, П.».
П.: «Нет, я этого не осознавала, иначе не отреагировала бы таким образом, да?».
А. М.: «Это могло быть детское прошлое, характеризующее тебя еще и сегодня».
П.: «Я привыкла быть обласканной любимицей. Такое воспитание вынуждает меня к определенному стилю поведения: в любом контексте сразу получать поощрения. Однако после я отдаю себе отчет в том, что это не награда».
А. М.: «Итак, будучи самой маленькой, она стремилась добиться своего превосходства в семье, незамедлительно получая самое быстрое вознаграждение. Самая старшая сестра – психолог – этакий домашний ученый, понимающий все тайны психики. Другая, вторая по рождению, врач. П., как третий ребенок в семье, стремится завоевать эмоционально-чувственное превосходство над всеми, и в особенности над отцом: достигается чувственное первенство, но теряется контакт (feeling) с самой собой. При встрече со мной она применяет трансфер любви: любовь ко мне позволяет ей обрести вознаграждение в социальном контексте. Меня она точно так же обманывает, как проделывала это с отцом, но таким образом разрушает саму себя. Что же нужно сделать? Ты должна рассказать мне правду о твоих особенных чертах. К примеру: “Мне не дается учеба, я сделала бы что угодно, лишь бы не учиться!”. Но ведь нет, она всегда молодец, всегда само совершенство, всегда лучше других! Ты детально должна обрисовать свои специфические трудности, тогда я смогу оказать тебе техническую помощь, но если ты этого не скажешь, то ничего не скажу и я. Ясно, что она противится скрупулезности учебы, потому что есть первая сестра, бывшая богом-отцом семьи: всякий раз когда ее ум сталкивается с учебой, она снова видит свое прошлое с сестрой. Как ты считаешь, эта сестра реализовалась как личность или нет?».
