Ольга Маховская - Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж
Все, что происходит в доме, в ближайшем окружении семьи, становится предметом их интересов и рассуждений. Я помню, как подсела на лавочку во дворике школы при посольстве России к Алине Гладилиной, дочери нашего писателя-диссидента. Мы проговорили по меньшей мере час, и у меня было впечатление, что я встретилась со специалистом по воспитанию детей в эмиграции – настолько подробными и квалифицированными казались ее описания. Так или иначе, это женщины, чей ум, талант и изобретательность в полной мере достались семьям, которые, по счастью, возглавляли отцы, реализующиеся социально и профессионально. Так или иначе, это были женщины, которые интуитивно почувствовали необходимость поддерживать широкие и дружелюбные отношения с окружением. И что самое важное – не только с французским, но и с русским. В этом смысле они являются принципиальными носителями интегративной, самой продуктивной для детей стратегии социализации, установки на возможность сочетания разных культурных норм, на принципиальную пластику в поведении.
Это не всегда получается, и, как я покажу ниже, иногда гармоничное сочетание норм и стереотипов поведения русской и французской культуры в принципе невозможно. Но это только означает, что во внутреннем пространстве психики эмигрантов они не подавляют и разрушают друг друга, а находятся в драматическом единстве, которое ждет своего часа для разрешения. Я уверена, что это творческая напряженность социально-креативных женщин, женщин-придумщиц, женщин-затейниц, неустанно ищущих способы преодоления объективных несоответствий, в которых живут их семьи. Собственно, интегративный путь проявляется не в том, что эмигрант выучивает два и более языков[90], а в том, что он начинает переживать свою особость (я – и русский, и француз) как благо, как радость внутреннего богатства[91].
Установка на принципиальную совместимость разных космосов вообще есть залог становления и развития нормальной семьи. Она всегда сочетается с особой терпимостью друг к другу, или, как теперь говорят, с толерантностью, но не только в отношении к национальной или религиозной принадлежности, а в смысле психологического своеобразия.
Более того, толерантная атмосфера, направленность на новые комбинации может послужить хорошей почвой для воспитания творческих детей. Несовпадение мировоззрений супругов для одних оборачивается неразрешимой трагедией, полной потерей инициативы и отказом от ответственности за свои поступки (несчастная женщина), для других – вытеснением мужчины из зоны ответственности и семейных интересов, вынужденной или желаемой узурпацией власти в семье, в конце концов отказом от семейных отношений как таковых (эмансипированная женщина), а для третьих – поводом для мобильности, компромиссов, инициативы. Проживание в эмиграции всегда связано с невротизацией личности, но для одних это дорога в болезнь, депрессию, деморализацию, для других – повод для удвоенной работы, для третьих – выход на новый уровень отношений с самим собой и с окружением[92].
В рассказах ориентированных на сложную семью женщин можно найти много оригинального, попытки поиска неортодоксальных решений, удачных синтезов между французской и российской практиками воспитания.
В семье – несколько, от двух до пяти, детей. Сами семьи как монокультурные (русские мамы выехавшие вслед за своими мужьями, работающими во Франции по контракту), так и поликультурные (женщины, вышедшие замуж за французов). Они признавали, что материнство является важной частью их женской самореализации, но не сводится к пассивному ухаживанию за членами семьи. Они инициативны и готовы к сотрудничеству с любой организацией, которая заявляет о своей готовности помогать их детям. После создания «средовой» (работающей по средам) школы при Посольстве РФ они перевели детей туда из отмирающей церковно-приходской. А после падения «железного занавеса» они первые стали пристраивать своих детей в различные российские детские программы. Некоторые из них приняли довольно активное участие в открытии первой школы для российских интеллектуалов со всего мира под Москвой, которая состоялась в июле 2000 года при поддержке Фонда педагогических инноваций «Пушкинский институт»[93].
Интегративно[94] настроенные женщины ищут выходы за пределы устойчивых культурных предписаний, беря на себя ответственность за своих детей. Но было бы наивно полагать, что сама по себе высокая мотивация матери и интуитивная установка на согласие снимает все проблемы по воспитанию детей в ситуации, адской по своей тяжести.
Проблема, однако, в том, что в обществе продолжает культивироваться тип несчастной, инфантильной женщины. С этим постоянно сталкиваешься, когда анализируешь трагические истории наших мам-эмигранток.
В этой связи вспоминается принципиальная позиция классика психоанализа Карен Хорни: «Мнение о том, что женщины – инфантильные создания, живущие эмоциями, и поэтому не способны к ответственности и не вынесут независимости, – результат работы маскулинного стремления снизить самоуважение женщин. Когда мужчины приводят в оправдание этой установки довод, что множество женщин на самом деле соответствуют такому описанию, мы должны задуматься, не культивируется ли именно такой тип женщины проводимой мужчинами систематической селекцией. Еще не самое худшее, что величайшие умы от Аристотеля до Мебиуса затратили немало энергии и интеллектуальных усилий на доказательство принципиального превосходства маскулинности. Что действительно плохо – это тот факт, что хлипкое самоуважение «среднего человека» заставляет его снова и снова выбирать в качестве «женственного» типа именно инфантильность, незрелость и истеричность и тем самым подвергать каждое новое поколение влиянию таких женщин»[95].
Объективные условия для развития российских детей в Париже
Похоже, что российская диаспора в Париже, несмотря на свою немногочисленность, не является монотонным образованием. Она устроена в виде децентрализованной сети. Эмигранты живут замкнутыми кругами, встречаясь в основном по воскресеньям – в своих приходах[96] или клубах[97] или просто приходя друг к другу в гости.
Люди осваивают определенную нишу и в дальнейшем не развивают свои контакты. Один из удивительных феноменов – эмигранты не только не знают друг друга, они не знают, какие реально возможности предоставляются для воспитания и образования их детей в Париже. Почти в самом начале своей экспедиции я встретила маму одиннадцатилетнего мальчика, работающую няней в семье более состоятельных русских эмигрантов. Эта красивая зеленоглазая женщина пребывала в убеждении, что стоит ей объявить о том, что ее сыну нужно ходить в школу, их тут же выдворят из страны. Реальный инициатор эмиграции, друг-бизнесмен, сам жил в Москве и уже в течение года обещал, что бизнес завершится и он приедет к ним. Чтобы уехать со своим другом во Францию, «взявшись за руки», женщина развелась с мужем и продала свою квартиру. Я не знаю, как сложились их личные взаимоотношения с потенциальным мужем, но я была искренне рада спустя год в очередной экспедиции встретить парня в школе при посольстве, куда принимали всех русских детей, невзирая на статус[98], и куда я настоятельно советовала обратиться моей собеседнице.
На самом деле не было никаких проблем отправить ребенка в обычную французскую школу. Для этого нужно было только поручительство кого-то из французов или командировочные документы. Конечно, органы правопорядка должны препятствовать нелегальной эмиграции, но в целом политика государства, в котором каждый пятый житель – свежий эмигрант, довольно лояльна по отношению к ним. Она направлена на ускоренную ассимиляцию[99].
Во Франции существует система так называемых CLAD-классов для детей-эмигрантов. Ребенок в начале обучается языку в специальных дополнительных классах, а потом постепенно переводится в обычную школу. В самом начале проводится тестирование общих познавательных способностей ребенка, а также уровня и потенциала в усвоении языка. Вот и все. Никакой особой платы или других требований. Наши люди часто слишком хорошо помнят суровый контроль, который царил в ортодоксальной советской школе, и, кажется, до сих пор сохранили ужас перед строгими учителями.
Преподавание на русском языке реально ведется в трех школах – двух церковно-приходских и школе при посольстве России. За последние годы основной состав учеников перетекает в школу при посольстве, которая была открыта в 1998 году. В 1999-м из-за отсутствия учеников году была закрыта воскресная школа при Церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы. Наиболее посещаемой русскими по происхождению детьми является церковно-приходская школа при Церкви Трех Святых[100]. При ней же существует лагерь в Нормандии, поддерживаемый, как и сама школа, Московским патриархатом[101]. Занятия в школе при посольстве России ведутся по средам, где дети в заочной форме могут освоить программу средней школы, как если бы они учились в Москве. Такая форма обучения весьма напряженна, поскольку ребенку приходится осваивать программу французской школы и российской одновременно. К старшим классам только 10 % детей, которые намереваются остаться во Франции, продолжают занятия по средам.
