Александр Секацкий - Прикладная метафизика

Что касается цинизма, то он отчасти предшествует странствиям, обеспечивая легкость на подъем, отчасти возникает естественным образом из сравнения полученных впечатлений. Рано или поздно странник берет себе на заметку некоторые наблюдения относительно обычаев, не осознаваемых обитателями территорий (из-за отсутствия практики сравнений). И хотя специальный интерес представляет именно философская этнография, наблюдения выходят за ее пределы. Вот фрагмент мозаичной картины.

1. Всюду, где складывается инобытие философии, поза мудрости отличается своими особенными ужимками. Тут и наивное вопрошание а la Сократ, и стилизованное глубокомыслие по-роденовски, и пифийствование (кликушество) с обращением к небесному покровителю или без такового. Разумеется, негодование по отношению к погрязшему в невежестве миру: степень признания заявленной мудрости никогда не бывает достаточной. Гримасы академической позы мудрости особенно многочисленны, поскольку всегда есть возможность тренировать их перед безропотной аудиторией. На сегодняшний день кафедра остается лучшим тренажером позы мудрости.

2. Едва ли не в первую очередь путешественник убеждается, как смешна претензия философа на роль учителя жизни. Собственные житейские обстоятельства чаще всего оказываются контраргументом для подобных проповедей. Более того, неуместные притязания тут же становятся оковами для самой философии, в каком бы направлении она ни развивалась. Наставнический пафос оказывает свое воздействие при условиях загипнотизированное™ слушающего, но при взгляде, брошенном со стороны, производит жалкое впечатление. Наверное, странник в очередной раз вспомнит изречение Станислава Леца: «Ничто так не вредит хорошему человеку, как желание казаться еще лучше».

3. В путевой блокнот можно занести и такое наблюдение: крылатые выражения суть перелетные птицы. Заметив, с какой необыкновенной легкостью подменяются авторы у популярных афоризмов, путешественник может сделать вывод, что местные авторитеты отдельных провинций философии весьма напоминают воров в законе. Вообще, культура, основанная на принципе авторствования, охотно прибегает к массовым припискам, возникающим с неизбежностью всякий раз, когда эфемеры распоряжаются наследием посмертников. Испытывая уважение к статусу классика вообще, публицисты-популяризаторы не слишком озабочены установлением исторического первоисточника: что тот классик, что другой… В результате, листая журналы или книжки типа «В мире мудрых мыслей», мы то и дело натыкаемся на сюрпризы и даже открытия. Возьмем, к примеру, выражение «Государство — это Я». Среди его авторов значатся Фридрих II, Людовик XIV, Наполеон Бонапарт, Наполеон III — список наверняка можно продолжить. Знаменитое высказывание о своем коллеге, который «стал поэтом, ибо для математика у него было слишком мало воображения», приписывается едва ли не половине известных математиков. Есть и своеобразные чемпионы по припискам (причем они в этом нисколько не виновны, поскольку свои чемпионские титулы обрели уже после смерти) — тут, пожалуй, особенно отличились Бернард Шоу и Марк Твен.

Наконец, обращают на себя внимание сезонные миграции крылатых выражений: целые стаи перелетных птиц слетаются к очередному обладателю верховной власти или ситуативной популярности, чтобы затем, когда нахлынут холодные волны забвения, вновь устремиться в теплые края. Один из последних примеров — премьер Черномырдин, неожиданно для себя ставший автором выражения «хотели как лучше, а получилось как всегда». Действительно, как всегда — перелетная птичка как прилетела, так и улетит к другим, актуальным на данный момент устам.

Впрочем, полевые наблюдения исследователя философской этнографии относятся скорее к другому аспекту данного явления. Речь идет о практике приписывания целого сонма мудрых мыслей своему, уже почившему и потому безответному основателю. В отношении религиозных сект тут нет ничего нового: какой-нибудь очередной кришнамурти и его многочисленные доморощенные двойники бестрепетно переводили и переводят на свой счет сразу все вклады, депонированные под рубрикой «В мире мудрых мыслей». Но и среди кабинетных ученых приписки, хотя и более тонкие, широко распространены: соответствующая процедура называется предвосхищением.

Для специалиста по Канту Кант, помимо всего прочего, оказывается и первым психоаналитиком. Но специалист-античник ни за что не поверит своему коллеге: он-то знает, что первым психоаналитиком был Платон. В общем случае предвосхищение предстает как предпохищение: вклады более поздних мыслителей разворовываются предшественниками. Впрочем, сегодня, во многом благодаря Жаку Деррида, предпочитают говорить о новом прочтении.

4. Метафармакологический подход к философии позволяет найти свое место и успокоительным, и стимулирующим, и анестезирующим логопрепаратам: всяк на что-нибудь да сгодится. Но все же опыт знакомства с разными типами философствования убеждает в неравноправности уклонов. Например, избыточный цинизм может вызвать определенное раздражение, но некоторая примесь цинизма сопутствует уму почти в геологическом смысле: так сопутствующие металлы указывают на месторождения редкоземельных элементов. Есть и свой верный указатель пустой породы: это восторженность. Вполне уместная в религиозном опыте и экстатических практиках, в сфере философии она неизменно оказывается синонимом дурного вкуса. Аллергическая реакция на паразитарную восторженность безошибочно отличает бывалого путешественника от начинающего исследователя.

Речь идет о территориях, занимаемых экзистенциальными и художественными авангардами. В этих анклавах не бывает оседлого населения, хотя распознать старожилов и неофитов нетрудно; так же легко выделяются предводители и ведомые. Очертания тусовок подобны солнечным протуберанцам, они вспыхивают и угасают в непредсказуемых обстоятельствах — но поглощаются тьмой, поскольку у этих протуберанцев отсутствует солнце, свое устойчивое светило. Напряжение притворства и имитации достигает здесь наивысшей точки, и прослыть знатоком труднее всего — нет никаких удостоверяющих дипломов; любые удостоверения мудрости, полученные в другом месте, требуют здесь пересдачи экзамена. Более того, вчерашний успех тускнеет уже на следующий день, напрочь исчезая послезавтра. Переэкзаменовка производится периодически, но полученное удостоверение служит всего лишь одноразовым пропуском.

Все это делает архипелаг тусовок крайне заманчивым для путешественника: территория невелика, но концентрация достопримечательностей пленяет воображение.

Тусовки отличаются друг от друга по многим параметрам, и может даже показаться, что общим для всех является лишь принцип отдельности, противопоставление себя остальному миру. Компании (неформальные группы) могут складываться вокруг определенного хобби, могут быть продолжением рабочего места, конденсаторами вялотекущего времяпрепровождения — для внешнего наблюдателя подобные группы вызывают лишь абстрактный социологический интерес. И только если в этих объединениях продолжают мыслить вслух, отбрасывая ритуальные формулы и прочие предисловия, уклоняясь от позы мудрости (а от долгого пребывания в такой позе затекают члены и застывают мысли), если наряду с презрением, направленным вовне, выстраивается и внутренняя градуированная шкала, определяющая who is who, тогда собрание обретает статус тусовки. Опять же, непритязательность, «расслабленность» внутригруппового общения, как правило, доминирует; она же и притягивает друг к другу, играя компенсирующую роль. Философы, математики, художники и актеры в равной мере склонны тусоваться, покидая кабинет, сцену или любую другую площадку собственной аскезы.

Но по-настоящему интересны не эти теневые собрания (хотя и в них можно найти немало забавного), а тусовки, пребывание в которых является самодостаточной целью, напряженной работой и даже тем, что важнее работы. Тусовка в качестве автономного произведения, требующего непрерывных усилий от каждого из участников, напоминает майдан, ристалище, здесь царит принцип состязательности, знаменитый греческий агон. Соответственно, такие прибежища авангардов можно назвать агональными тусовками. И наоборот, неформальные компании, рассчитанные на расслабляющее времяпрепровождение, уместно назвать отстойными тусовками.

В отстойных тусовках, если они не являются специфическими посиделками профессиональных философов за порогами академических кабинетов, философия существует в том же режиме, что и в компании соседей — поминания всуе, вялый перебор крылатых выражений, немудреные фиксы, подкрепленные арматурой здравого смысла…