Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - Джорджио Нардонэ
Терапевтическое сомнение
Перед безысходными сомнениями и попытками решений, которые приводят к дальнейшим осложнениям, терапевтическое вмешательство может заключаться только в разрыве порочного круга между невозможными вопросами и неразрешимыми ответами. И снова гиппократовская идея «подобное лечится подобным» представляет собой метод разработки действительно эффективных терапевтических решений; необходимо войти в логику патологической системы и подорвать ее функционирование с помощью ее же принципов. Для этого мы должны быть осторожны, чтобы не попасть в ловушку желания предложить ответы на сомнения и дилеммы, которые предлагают пациенты, поскольку, таким образом мы, наоборот, можем стать неотъемлемой частью патологической рекурсивной системы.
Следовательно, первая фундаментальная терапевтическая позиция будет заключаться в том, чтобы не давать человеку успокаивающих объяснений, определенных диагнозов или каких-либо указаний, которые пациент мог бы неправильно использовать в качестве ответа на свои сомнения, считая это более надежным, поскольку оно предложено экспертом. Фактически риск в этом случае заключается в создании механизма делегирования ответственности за каждое решение психотерапевту. Если терапевт совершит эту ошибку, его будут постоянно мучить, даже за пределами терапевтического пространства, отчаянные просьбы пациента дать ответы на самые разрозненные сомнения. Таким образом, терапевт не только не помогает ему выбраться из умственной ловушки, но и становится его сообщником.
Этот первый пункт должен озадачить рьяных психотерапевтов и психиатров, готовых предлагать пациентам псевдонаучные объяснения: это могло бы заставить их почувствовать себя влиятельными в своей роли, но сделало бы их жертвами настоящего преследования вопросами, на которые нужно будет ответить, и вскоре привело бы к неспособности разрешить сомнения, терзающие пациента.
Прежде всего, необходимо противопоставить просьбе пациента дать обнадёживающие ответы серию хорошо продуманных вопросов, чтобы человек столкнулся с динамикой, которая подпитывает расстройство, а не с содержанием своих сомнений, раскрывая форму и механизмы, которые порождают патологическое сомнение вместо того, чтобы заглушать его на семантическом уровне. На практике это означает способность помочь пациенту открыть, как работает его проблема вместо того, чтобы удовлетворять его просьбы о немедленном успокоении. Для этого необходимо разрушить тенденцию задавать себе вопросы и необходимость давать на них ответы. Сам по себе этот маневр дает начало реструктурированию дисфункциональных способов, которые человек применяет в попытке уменьшить свой дискомфорт. Более того, если вопросы терапевта могут направить ответы на понимание контрпродуктивного эффекта поиска ответов на неразрешимые дилеммы, это работает как своего рода «немедленное просветление», которое позволяет человеку почувствовать, насколько опасно упорствовать в этом направлении: таким образом создается терапевтический страх, который противопоставляется патологическому страху.
Направлять человека через его ответы на стратегически ориентированные вопросы к раскрытию функционирования расстройства и того, как его собственные неуспешные попытки бороться с ним подпитывают расстройство, вызывает немедленную реакцию отвержения к методам, считавшимися прежде действенными. Принципиально важно, чтобы человек пришел к этим заключениям посредством процесса, изоморфного процессу его патологии: с помощью вопросов, которые создают ответы, в данном случае терапевтических.
Используется та же логика, которая структурирует расстройство, задавая направление на его исчезновение. В случае, если я позиционную себя экспертом, который успокаивающе отвечает на сомнения пациента, я все равно буду использовать ту же логику, что и логика расстройства, но вместо того, чтобы переориентировать его на саморазрушение, я усилю его структурирование и в конечном итоге подпитаю само расстройство.
Патологические сомнения противопоставляются терапевтическим сомнениям. Например, если человек встаёт перед дилеммой: «Как я могу быть уверен, что я не педофил?» ему задается вопрос: «Возможно ли прийти к окончательно обнадеживающему ответу на эту дилемму или невозможно прийти к такому безоговорочному утверждению?»
Как может быть ясно специалисту по логике, терапевтический вопрос не ориентирует человека на поиск выхода, который следует логическому направлению его вопроса, но переориентирует его на оценку правильности вопроса с точки зрения реальной возможности ответа. Возвращаясь к демону неразрешимых суждений классической формальной логики, если дилемма, которую я задаю себе, принадлежит этой типологии, логически правильный ответ невозможен. Следовательно, следуя указаниям Канта, этот вопрос нужно ставить под сомнение, а не отвечать на него.
Самый обычный ответ на подобный стратегически ориентированный вопрос: «Я считаю, что нет ответа полностью обнадеживающего и который будет актуален всегда». На этом этапе следующий вопрос будет: «Но, если у вас есть сомнения, на которые невозможно дать точный и окончательный ответ, но вы все же будете пытаться искать его, вы в итоге успокоитесь или будете терзаться еще больше?»
Очевидно, что этот вопрос ориентирует ответ, таким образом, что человек может ответить только «уду терзаться еще больше». И, отвечая таким образом, он начнет не только понимать неразрешимую логическую дилемму, на которую он хотел бы найти ответ, но и почувствует, насколько контрпродуктивно и опасно продолжать его извращенную умственную игру. Он также начнет понимать, что выход из страдания представлен не поиском ответов, а сомнением в правильности своих вопросов.
Лингвистический анализ показывает, как этот диалогический прием переводит внимание с семантики на прагматику коммуникации, поскольку вместо того, чтобы оставаться на логическом уровне приписываемого смысла, он ориентирует анализ на структуру высказывания, которая определяет его эффекты.
Этот тип логической операции предикатов[15] открывает возможность уйти от динамики дилеммы без решений и патологических сомнений. С терапевтической точки зрения этот маневр представляет собой реструктурирование способа восприятия сомнения, так, что вместо обсуждения значений изменяют рамку, в которую заключены эти значения. Изменяя таким способом логическую структуру предиката, полностью меняются и эффекты приписываемого смысла. Более того, как учат нас логики, когда мы сталкиваемся с предположениями, на которые нет точного ответа, разница заключается в принимаемой точке зрения. Таким образом, в нашем случае терапевтическое сомнение, относящееся к правильности структуры патологического сомнения, используется для того, чтобы последнее разрушило само себя, благодаря тому факту, что точка зрения, с которой пациента побуждают рассматривать дилемму, устраняет основы, на которых она держалась.
Поэтому, при наличии патологического сомнения, терапия заключается в устранении того, что его питает, а именно попыток дать ответ на неразрешимом логическом уровне, чтобы перейти к другому типу логики, который разрушит сомнение. Эта операция не так проста, как может показаться чисто формальному анализу: пациенту, страдающему этой патологией недостаточно объяснения, каким бы детальным оно ни было!
Как неоднократно объяснялось в других наших работах, в рамках терапевтического процесса нужно стремиться к изменению восприятий и ощущений, которые питают патологические реакции. Для этого недостаточно понять, как работает проблема, необходимо сделать так, чтобы человек испытал новые переживания, которые
