Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
Естественно, пока брат жил с женой, В. ездила к ним помогать по дому — убираться, мыть посуду, нянчить ребёнка, и, хотя это занимало всего несколько часов, ей этого хватало — всякий раз она возвращалась во взведённом, истеричном (анальном, см. в Словаре слово «истерика»; это если и бешенство, то только не матки, а ануса) до болезненности состоянии. Чтобы прийти в себя, ей требовалось несколько дней. Можете себе представить, до какой степени деструктивности она дошла, когда выкинутый на лестницу Сергей переселился опять домой, к маме, папе, В. и её дочери?! Естественно, что у В. от её взращённого критического мышления мало что сохранилось — оно сменилось восторгом. И сопутствующей деструктивностью.
И последнее: так ли уж очевидно мнение В., что брат не подпал под гипнотическую зависимость от «дорогого экстрасенса» из-за наличия нравственных устоев? (А так уж ли точно защитило? И во всех ли отношениях?) Общность зодиакального знака, явное совпадение многих черт характера (инверсированность, стремление забыться, особого рода связь с сестрой), предпочтение, как мы дальше увидим, одного и того же типа женщин (что означает, среди прочего, и однотипность матерей), и предпочтение их самих, как из дальнейшего можно будет догадаться, женщинами одного типа, совпадение определённого рода жизненных событий должно было привести или к их садомазохистской «дружбе» или, напротив, к психологической от целителя защищённости. Основание к столь, казалось бы, противоположным чувствам, как ни странно, одно: интуитивное «понимание» истинных, пусть и скрываемых намерений «дорогого экстрасенса». Липач липача всегда отличит и поймёт. Уже одно осознание того, что сейчас его, Сергея, попытаются подчинить, могло защитить его в эпизоде с рамками, при первом его посещении Центра. К тому же солидные, дарёные патриархией иконы в Центре на Сергея расслабляющего впечатления могли и не произвести, потому что свою фальшивомонетническую карьеру он начинал с выполнения противозаконного, но хорошо оплаченного заказа от одного из достаточно высокопоставленных иерархов православной церкви. Скорее, наоборот, присутствие икон в Центре послужило предупреждением: здесь жульё. Не потому что в Центре, а потому что иконы.
И всё это не считая того, что всякий жулик, чтобы не попасться, вынужден защищаться, в том числе и от энергетических способов о нём познания. Что касается «дружбы», то она в определённом смысле реализовалась. В каком — об этом в одной из последующих глав. А вот с П. Сергей сойтись не смог. Ни в каком смысле. Толстого, как читатель уже догадался, Сергей желания читать не испытывает. Библейские же предпочтения В. и П. ему и вовсе смешны. Но смешны только внешне, на самом же деле он всё время требует, чтобы сестра от этих убеждений отказалась.
Можно ли осуждать П. в том, что на протяжении двух лет он соглашался с В. в том, что её брат — хороший? Что, найдя в себе после Сергея некую конструкцию из чернёного алюминия, он попросту отказался поверить в её существование? В оправдание П. можно заметить, что видел он брата В. только глазами застольного гостя, и, надо признаться, за столом Сергей на хлебосольного (а, следовательно, доброго?) хозяина умеет быть убедительно похож. Переосмысление брата В. началось с появлением у П. возможности наблюдать Сергея, когда они вместе два месяца занимались ремонтом квартир.
Вот таков человек, во многом определивший формы несчастий нашей В. Этот анализ вовсе не перетряхивание грязного белья, а необходимая операция для придания причинно-следственным связям «Катарсиса…» большей объёмности. Если же называть вещи своими именами, то брат В. — достаточно яркий некрофил, с инверсированным поведением, утончённый, требующий от окружающих удовлетворения не только своих садистских потребностей, но и мазохистских.
Разумеется, по сравнению с Гитлером, Гришкой или «дорогим экстрасенсом» Сергей выглядит невзрачно (те — «ярчайшие»). А вообще мы предоставляем читателю самому решать, к какой зоне относится брат В. Что до сестры, то в её подсознание он внедрился, когда она была ещё ребёнком, — и беспрепятственно десятилетиями по нему расползался.
* * *Перемещение Сергея из одной семьи в другую привело не только к прекращению гнойных заболеваний у выгнавшей его жены, но и к многочисленным изменениям в семье его детства. Его после изгнания возращение нам интересно только с той точки зрения, что по последовавшим за этим изменениям с В. и остальными членами семьи мы можем ответить на ряд поставленных в «Катарсисе…» вопросов, на которые до сих пор мы были не в состоянии ответить, в частности:
— почему В. так долго (без малого год) держалась в целительском Центре;
— почему ребёнок В. несёт на себе отчётливые следы воспитания некрофилом (негативизм, mania anglicana, плохая учёба, навязчивое желание обмануть, всепобеждающее стремление впасть в транс).
На понятийно-логическом уровне мышления В. её брат присутствует как персонаж, глобально положительный. Дескать, поэтому она его «очень любит». Но она также утверждает, что не только она, но и Сергей любит её дочь; общность чувства, вообще говоря, даёт основание усомниться, любит ли дочку сама В. То есть, безусловно, любит, только в каком смысле: редчайшем божественном или распространённейшем садомазохистском? Очевидно, что под словом «любовь» она имеет в виду один и тот же тип эмоциональных переживаний: она «любила» своего первого мужа, брата, «дорогого экстрасенса», дочку и мать. А вот П. она не «любит». К нему у неё совершенно иное отношение. Даже слово это она упорно не употребляет. Итак, если В. дочку свою в присутствии брата не любила (в биофильном смысле слова), то становятся понятны свойства её характера (характер ребёнка — проявление истинного отношения к нему матери). Не любила? Как такое может быть, если не только П., но и читатель ясно видит, что В. к злобным женщинам явно не относится?!
Объяснить это противоречие П. удалось только после возвращения Сергея домой: рядом с ним В. стала совершенно иной, чем рядом с П.! Она стала деструктивна, сознание стало рваным, как интересная собеседница она перестала существовать, генитальная возбудимость исчезла, с П. она не просто поссорилась, но, в сущности, его выгнала. Зато появились многочисленные проявления типичного анально-накопительского характера (тема денег, понимание взаимоотношений как власти и подчинения (вдруг стала требовать, чтобы П. подчинялся без рассуждений), деструктивное поведение, появление брезгливого (некрофилического) выражения губ, чего у В. во всё время её знакомства с П. не наблюдалось, и т. п.). Даже грудь — и та существенно сократилась в размерах.
Тема раздвоения личности наиболее эффектно представлена в рассказах об обитателях психиатрических лечебниц, где «Александру Македонскому» никак не могут втолковать, что он ещё вчера был «Наполеоном», а десять лет назад каким-нибудь Нечипуренко Григорием Ивановичем. За пределами сумасшедших домов этот феномен можно наблюдать на примере адептов разнообразных сект или учеников какого-нибудь «исключительного» жреца государственной религии — словом, любого человека, позволяющего себе подпасть под влияние яркого некрофила: до знакомства с вожаком они одни, после же знакомства их как подменяют, причём меняется всё — тембр голоса, образ мыслей, стиль одежды — они не слушают никого, кроме вожака, и только после его смерти или ареста, спустя, в среднем, пять-девять лет становятся почти прежними.
Эти курьёзные случаи помогают обратить внимание на более распространённый феномен: всякий человек даже в течение дня может быть как бы разными индивидами. Об этом прекрасно писал Эрик Бёрн. Он говорил, что есть три основных психических состояния человека: Взрослый, Ребёнок, Родитель. Проблема конструктивных взаимоотношений, по Эрику Бёрну, заключается в том, что люди не замечают за собой ступенеобразных изменений, что мешает принимать верные решения, портит взаимоотношения даже близких людей, и так далее. Как утверждает Бёрн и многочисленные его последователи, участие в трансакционных группах, где обучают замечать переходы состояний личности у других, а тем самым впоследствии контролировать себя, приводит к улучшению приспособленности к жизни. Мы не будем вдаваться в тонкости трансакционного анализа, нам достаточно показать, что геометрические особенности тела и документы — это ещё недостаточные основания идентифицировать личность. Характерная особенность перехода из одной «индивидности» в другую заключается в том, что человек во многом не помнит, что с ним происходило в предыдущем его состоянии. Так и В.: она, как вы помните, в хорошем своём состоянии говорила, что у неё ощущение, что ничего из того, что с ней было в Центре, как бы не было. Когда она входила в состояние ссоры с П., она зеркальным образом эту фразу повторяла: того, что у неё было с П., как бы не было. И то, и другое справедливо: В. с П. была совсем другой, чем она была в Центре и… после возвращения брата. Это были два совершенно разных человека! С П. она была одна, а с братом до его брака (пока она была в Центре) и после его возвращения — совершенно иная!
