Устойчивый родитель. Как любить, поддерживать и не терять себя - Скоробогатова Лариса Геннадьевна
В родительстве всегда три фигуры: вы как родитель, ваш реальный ребенок и ваш внутренний ребенок. Реальный ребенок – тот, которому вы дали жизнь. Внутренний ребенок – это ощущения или переживания, которые сохранились у вас с детства. Он всегда внутри нас и активизируется с появлением собственных детей. С их рождением все наши переживания и травмы всплывают на поверхность.
Наш внутренний и наш реальный ребенок – два разных человека, и важно научиться их разделять. Если мы этого не сделаем, то в 99 случаях из 100 во внутреннем конфликте между нашими установками и ценностями родителя, желающего дать своему реальному ребенку только самое лучшее, внутренний ребенок переиграет реального. Это проявляется, например, когда мы покупаем реальному ребенку много игрушек, если у самих в детстве их было мало; или отдаем в музыкальную школу, если мечтали играть на скрипке. В большинстве случаев, когда родители обращаются за психологической помощью в отношениях с детьми, при разборе существующих проблем первым на сцену выходит он, маленький внутренний ребенок – мальчик или девочка, который сводит нас с ума.
Конечно, мы хотим, чтобы общение с детьми приносило нам радость и удовольствие. И все же иногда они нас раздражают и утомляют. Мы выходим из себя, когда нам кажется, что ребенок ведет себя иррационально, когда не можем понять его поступки. Точнее, в глубине души мы понимаем, что он чувствует в той или иной ситуации, но подавляем в себе это понимание. Почему? А потому что сами бессознательно вспоминаем, как чувствовали себя в далеком детстве. Эти воспоминания мучительны, они становятся источником нашего раздражения, злости.
Нас сводят с ума дети, которые не так сдавлены или закрепощены, как мы были в их возрасте. Они отказываются безоговорочно делать то, что выполняли мы на их месте – мыться, чистить зубы, ходить на тренировки, – спрашивая, зачем это нужно, хотя нам даже в голову не приходило задавать этот вопрос родителям. Не хотят играть одни, когда мы жутко устали, желают знать, что такое противозачаточное средство в том возрасте, в котором нам даже не объясняли, в чем разница между мужчиной и женщиной. Мы злимся, когда они совершают такие поступки, которые нам в детстве не позволялись. Например, если в моей семье не разрешалось проявлять ревность или соперничество по отношению к брату или сестре, то я буду считать это недопустимым для собственных детей, даже если специалисты уверяют, что это нормально.
Мы не хотим, чтобы нам напоминали о наших слабостях и моментах, в которых мы повели себя не лучшим образом. Не хотим вспоминать, как нам было плохо от ревности, или как ударили младшего брата, или как украли деньги из маминого кошелька. То, о чем мы не хотим вспоминать, трансформируется в вопрос, обращенный к нашим детям: «Почему ты так поступаешь, я не понимаю?»
Допустим, четырехлетний мальчик боится темноты. Он плачет, если никто не остается с ним, пока он не уснет, хочет, чтобы ночник в спальне горел всю ночь и всегда был включен свет в коридоре и туалете. Мама выполняет требования сына. Папа очень сердится, что она ему потакает. Страх сына сильно раздражает его, он еле сдерживается, чтобы не отшлепать его. При этом он не понимает, почему испытывает такие сильные чувства к нормальным для четырехлетнего ребенка страхам. На самом деле это происходит потому, что страхи сына напоминают ему собственные. Когда-то он так же боялся засыпать один в темноте и подавлял свой страх, чтобы добиться любви и одобрения отца. «Мальчики не плачут и не пугаются по пустякам», – говорил ему отец. И он лежал, затаившись в темноте, потому что важнее страха было одобрение папы, чтобы он подошел, погладил по голове и сказал: «Я горжусь тобой». Теперь его сын напоминает ему об этих забытых днях.
Еще один пример. Детско-родительская группа с малышами от года до двух. Дети играют друг с другом. Родители не вмешиваются. У них есть отдельное задание – замечать свои чувства при наблюдении за взаимодействиями детей. Я наблюдаю вместе со всеми. Дети играют игрушками, обмениваются ими, делят приглянувшиеся. У одной из девочек игрушки забирают чаще других, а она с легкостью находит свободные и продолжает игру, внешне выглядит спокойной и ничуть не расстроенной, в отличие от ее мамы. Мама, видя это, становится очень грустной, едва сдерживает слезы, в голосе звучит обида. Обида на детей, которые забирают у ее дочки игрушки, на их мам, которые разрешают им это делать: «Я никогда не могла защитить себя, всегда была самая маленькая, и вот дочка в точности все повторяет». Вместе мы продолжаем наблюдение за девочкой. Она легко переключается на новые игрушки, не выказывая беспокойства. Постепенно у мамы возникают сомнения: на самом ли деле дочке плохо, ведь в этом возрасте у нее еще нет устойчивого внимания, и она просто осваивает новые предметы?
Большинство наших взрослых трудностей, которые мы приносим во взрослую жизнь, – результат подавления чувств во имя одобрения и любви.
Спросите себя: что вы сделали, чтобы добиться родительской любви, когда были ребенком? Может, отказались от желания заниматься плаванием, потому что родители сказали, что у девочек-пловчих некрасивая мужская фигура; или не пошли в танцы, потому что отец сказал, что они только для «маменькиных сынков»? Согласились учиться играть на аккордеоне, потому что пианино дорогое, а квартира маленькая? Приходилось ли вам притворяться, что вы без ума от новорожденного брата, чтобы заслужить хоть какое-то внимание и одобрение? Испытывали ли вы облегчение, когда вас наказывали за выброшенную в окно игрушку, потому что были уверены, что совершили плохой поступок и за это должны быть наказаны?
Испытав тяжелые переживания в детстве, мы даем себе зарок: никогда не подвергать своих детей тому, чем были травмированы сами.
Каждую осень самым популярным вопросом многих родителей становится: «Мой ребенок не хочет идти в детский сад, что делать?» В девяти случаях из десяти за трудностями адаптации скрываются родительские воспоминания о детском саде и расставании с мамой. Одна клиентка говорила мне: «Не могу отдать ребенка в садик, ей уже почти пять, она просится к ребятам, а я не могу, мне кажется, ей там будет плохо, одиноко». Я спросила ее о том, какие воспоминания о детском саде сохранились у нее самой. Она ответила, что не ходила туда, но всегда хотела, потому что было интересно. Тогда я предложила представить, что в детский сад идет не дочка, а ее внутренняя маленькая девочка. Она закрыла глаза и рассказывала, что видела в фантазиях.
– Тревожно и одиноко, хочется плакать.
– Зайди в эту картинку в своем настоящем возрасте, ты уже выросла и сама мама.
В воображении женщина взаимодействует с маленькой девочкой, разговаривает с ней, берет за руку, они гуляют по воображаемому садику.
– Так это значит, я сама так сильно боялась, а не дочка?!
Через две недели дочка клиентки пошла в детский сад. Чтобы привыкнуть, ей понадобилось всего несколько дней.
Ребенок, которым был каждый из нас, не исчезает, когда мы вырастаем. Все, что мы чувствовали в детстве, остается глубоко внутри нас. Но если мы научимся восстанавливать боль от собственных тревог и обид, смущение, любовь, полученную в далеком детстве, то перестанем испытывать такие мучительные иррациональные чувства от поведения своих детей. Осознание взаимосвязи наших детских чувств с их поступками приходит постепенно, но чем чаще мы вспоминаем свои детские переживания и стараемся их понять, тем меньше становимся от них зависимыми и тем быстрее находим объяснение своему поведению.
Работа с внутренним ребенком – одна из моих самых любимых тем в психотерапии. Момент встречи и воссоединения внутреннего ребенка и взрослого очень глубокий, исцеляющий и трогательный. В нем много слез и чувств, которые долго были под запретом, а также огромное облегчение. Как говорит Эмили Нагоски[22]: «Эмоции – это туннели: нужно пройти до самого конца, через темноту, и выйти на свет»[23].
