Альберт Налчаджян - Загадка смерти. Очерки психологической танатологии
Помещая больного в хоспис, не обязательно говорить ему, что это больница для умирающих. Но если больные сами интересуются характером этого учреждения, ответы на их вопросы должны быть искренними. Умирающий должен знать, сколько еще остается ему жить, чтобы суметь завершить свои дела, проститься с близкими людьми, простить тех, кто причинял ему зло, если они достойны прощения[33].
Если выразить состояния и страдания живущих в хосписах больных людей в терминах современной психологии, то следует говорить о различных фрустрациях и, в первую очередь, о фрустрации экзистенциальной. Люди, которые должны умереть, переживают глубокую «фрустрацию существования», тревогу смерти. К этим фрустрациям и переживаниям присоединяются те лишения, которые обусловлены отсутствием любви, положительной оценки, нередко — простого человеческого тепла и внимания. Безнадежно больные традиционно в больницах являются нежелательными людьми. Считается, что если нет надежды на лечение, то незачем их держать там, пусть умирают в своих домах. При таком отношении больные чувствуют себя беспомощными и покинутыми. Таково состояние многих терминально больных людей не только в медицинских учреждениях, но и дома.
Основной задачей работающих в хосписах специалистов с психологической точки зрения является следующая: способствовать усилению личности умирающего, его «Я», раскрыть в нем еще функционирующие защитные психические механизмы, привести их в более активное состояние, предотвратить деморализацию и усиление деструктивной агрессивности, способствовать моральному совершенствованию личности умирающего.
Очень верно рассуждает руководитель санкт-петербургского хосписа Андрей Гнездилов, который, говоря о деморализующем влиянии боли и отмечая, что многие больные умирают страдая и крича от боли, с проклятиями и воплями, высказывает такую мысль: «С этим нельзя уходить человеку, страшно туда входить с омраченной, да еще и озлобленной душой. Я не уверен, что это научно, но убежден, что такой уход плох и небезвреден и для окружающих людей. Разве не важно для мира, с чем человек уходит? Какое у него последнее чувство, последнее слово — проклятия или благодарности, обиды или умиротворенности? Разве, когда отходит от него последний квант живой личности, не излучается он в пространство, смешиваясь с дыханием остающихся жить людей, как-то влияя на их умонастроение и самочувствие, „облучая“ их так или иначе?» Прекрасные слова! Конечно, все это имеет значение, и в первую очередь для тех, кто остается жить. Только психологически незрелые люди могут игнорировать страдания умирающего.
Есть, однако, обстоятельство, на которое, по моему мнению, создатели хосписов, насколько мне известно, не обращали должного внимания. Мы знаем, что, когда больной находится среди здоровых людей, участвует в их деятельности, не сосредоточивает свое внимание исключительно на своем состоянии, его здоровье улучшается, а жизнь продлевается. Если так, то не сокращается ли жизнь больных в хосписах? Разве то, что умирающих собирают в одном месте, не является новой и скрытой, более утонченной разновидностью положительной, активной эвтаназии? Например, на психическое и физическое состояние старого и больного человека огромное влияние оказывает присутствие его детей и внуков, то, что он имеет возможность видеть их, наблюдать за их физическим ростом и психическим развитием. Он видит в них продолжение своей собственной жизни, своих задатков. Когда есть возможность, такого человека следует лечить дома, в окружении родных, в благоприятной психологической атмосфере. Здесь он может дольше жить. Переводить в хоспис следует тех людей, последний этап жизни которых протекает в неблагоприятных условиях.
Работающие в хосписах врачи и медсестры проходят специальную профессиональную подготовку: они знают психологию личности, особенно личности больных людей, тонко чувствуют «телесный язык», умеют толковать сновидения. Они знают, как общаться с больными, вызвать к себе веру и симпатию. Они должны обладать огромной терпимостью и готовностью помочь больным людям. В пределах возможного они должны выполнять последние желания умирающих[34].
В хосписах принято искренне, без утайки говорить с больными о неизбежности смерти. От больных не скрывают, что они вскоре умрут. Более того, разговоры па такие темы даже поощряются.
Думается, что данный, очень тонкий и сложный аспект проблемы следует исследовать с максимальным вниманием и глубиной. Мы уже знаем, что осознание неизбежности смерти и ее ожидание, да еще в ближайшем будущем, сильнейшие экзистенциальные фрустраторы, заставляющие размышлять о вопросах жизни и смерти, эмоционально переживать эти величайшие вопросы. Вполне естественно, что в психике человека должны быть сформированы средства для защиты от этих мощных фрустраторов, иначе жизнедеятельность может нарушиться, могут произойти глубокие психологические изменения личности.
Нетрудно заметить, что большинство людей уходит от разговоров о смерти. Отдельная личность, когда остается наедине с собой, старается не думать об этом. Что это значит? Психологически это означает, что люди последовательно вытесняют из своего сознания тяжкие, вызывающие разочарование и депрессию мысли о смерти. Вытеснение — мощный механизм психической самозащиты — и в этом случае действует весьма успешно. Когда человек остается один и начинает размышлять о смерти (это происходит чаще всего ночью, когда чувство одиночества перед вселенной и покинутости усиливается), может переживать тревогу. Эта эмоция является внутренним фактором, активизирующим работу защитных механизмов: ведь переживать тревогу или страх одиночества, чувствовать себя лишенным каких-то важных ценностей, означает ожидать новых лишений и угроз, чувствовать собственную слабость и беззащитность, бесперспективность своих стремлений. Проблематичное восприятие бытия и экзистенциальная фрустрация мобилизуют возможности и механизмы психологической защиты, которые при благоприятных условиях объединяются в мощный комплекс. Кроме вытеснения могут использоваться механизмы отрицания реальности, проекции и самооправдания, работу которых следует исследовать на реальных фактах, в различных фазах психологической смерти человека. В этом смысле создание хосписов открывает новые возможности исследования фрустраций, стрессов и механизмов психической самозащиты людей.
Конкретная работа специалистов в больницах и хосписах позволяет также уточнить и обогатить уже предложенные концепции об этапах психологической и социальной смерти человека. Так, супруги Р. и В. Зорза пользовались книгами Э. Кюблер-Росс, и это чтение многому научило их. Но вот что они пишут об этом: «Описанные в книге Э. Кюблер-Росс различные стадии болезни отнюдь не обязательно следуют друг за другом в том строгом порядке, в каком она их изложила, а различные аспекты процесса умирания могут проявляться на любой стадии. Процесс умирания каждого больного индивидуален. Знай мы это с самого начала, мы были бы избавлены от многих переживаний»[35].
Долго можно говорить о различных аспектах этих проблем. Но, завершая здесь обсуждение этой проблематики, хочу выразить надежду, что забота о достойном умирании людей и у нас тоже, несмотря на наличие огромного числа нерешенных проблем, станет предметом внимания специалистов и властей. Каждый год во всем мире умирает более 50 млн человек, каждый день — более 100 тыс. Такое массовое, но одновременно глубоко индивидуальное явление достойно того, чтобы стать предметом всестороннего и глубокого исследования.
Глава 4. Психическая идентификация и конверсия личности
§ 1. Психическая идентификация с умершим и конверсия личности
В ходе развития личности, особенно в формировании ее самосознания, огромную роль играет механизм психической идентификации с другими людьми. Это явление выражается в сознательном желании или подсознательной тенденции быть таким, каким является другой, значимый для него человек, личность, достойная, с его точки зрения, уважения и восхищения. Сознательно или подсознательно, произвольно или непроизвольно, он стремится иметь такие же представления, ценностные ориентации, установки и эмоции, социальные и другие навыки и авторитет, как и этот человек — предмет сочувственной идентификации. Данное явление четко наблюдается во взаимоотношениях родителей и детей, руководителей и подчиненных, учителей и учеников, в супружеских парах, а также в других эмоционально насыщенных взаимоотношениях.
В процессе своего развития ребенок переживает психическую идентификацию с родителями и другими людьми, которые по образу мыслей, ценностным ориентациям и поведению для него являются предметом подражания. Таких людей называют также социальными моделями.
