Геннадий Аверьянов - Руководство по системной поведенченской психотерапии
46
Понятие «картина», используемое КМ СПП, генетически связано с понятием «картины» «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна. Если «мир», по Л. Витгенштейну, это действительность во всем ее охвате, то «картина» изображает ситуации в логическом пространстве, то есть в пространстве существования или несуществования положений фактов [2.11]; «картину» он понимает как модель действительности (реальности) [2.12].
47
Здесь следует отметить крайне существенное замечание А.А. Ухтомского: «Доминанта расположена не в коре! Но будто бы установка связи с ней требует коркового центра!» Иными словами, доминанта имеет «корковое представительство», которое может быть отнесено нами к «картине», сама же она, центр ее тяжести, находится в «схеме», а корковые представительства используются лишь для создания новых путей и ассоциаций неких элементов системы друг с другом. Кроме того, нужно оговориться, что это «корковое представительство» – есть элемент динамического стереотипа, развернувшегося и в «картине», и в «схеме».
48
В последний период своей жизни Л.С. Выготский склонялся к тому, чтобы, преодолевая расщепленность когнитивного и эмоционального, признать основным элементом сознания не «значение» как таковое, а «переживание», приобретавшее в самых последних его текстах смысл целостности, интегрирующей эмоциональное и интеллектуальное
49
Под «аттитюдом» в современной социальной психологии понимается словесная оценка человеком некоего предмета или явления.
50
Здесь опять же нельзя не упомянуть о родственности представлений И.П. Павлова и А.А. Ухтомского об этом феномене. Поскольку и И.П. Павлов нашел эти «концы», правда, в его терминологической сети они получили название «внутреннего» и «внешнего торможения», что отражает «эндогенный» и «экзогенный концы доминанты» у А.А. Ухтомского, соответственно.
51
Е.И. Бойко пишет: «У человека общий механизм выработки и упрочения различного рода умений не сводится к одному только “навыку” и не может быть назван динамической стереотипией в точном, павловском, смысле этого термина». В их основе лежит образование «тонких и гибких динамических временных связей, лежащих в основе нашего понимания речи вообще и осуществления всех наших действий, управляемых словесными сигналами». Эта связь образует систему, которую предложено называть «динамической вариотипией».
52
Кроме временных и иных «объективных» факторов, препятствующих формированию полной гармонии между «схемой» и «картиной», одним из самых существенных является то обстоятельство, что линии развития «схемы» и «картины» принципиально отличны: если «схема» развивается по законам биологическим, то «картина» – по законам социокультурным. Этот феномен и был положен в основу теории развития Л.С. Выготского.
53
Само это название – «диалектическая психология» – нельзя считать удачным по ряду причин, его появление в значительной степени связано с идеологическими факторами: марксистская философия предлагала неоправданно широкую трактовку понятия «диалектические отношения», что не могло не вводить в заблуждение.
54
«Идея рефлекса, – пишет А.С. Батуев, – должна оставаться лишь философским обобщением, и не следует рассматривать рефлекс как основу работы центральной нервной системы».
55
Здесь важно указать на следующий, в сущности весьма парадоксальный факт: дело в том, что геометрическая точка, будучи основополагающим элементом геометрии, непространственна – она не имеет ни протяженности, ни объема, ни чего-то другого, что можно было бы рассматривать как фактическую геометрическую данность. Однако факт непространственности геометрической точки, положенной в основу науки о пространстве, не лишает последнюю статуса научности, более того, именно непространственность точки делает ее – геометрию – возможной. По меткому выражению Жака Дерриды, «работающему геометру не нужен вопрос о начале», более того, он был бы для него губителен, по крайней мере как для геометра.
56
Рефлексия собственного «я» автоматически создает инстанцию «я», рефлексирующего собственное «я», в сущности, этот процесс можно продолжать бесконечно долго, например следующим этапом будет рефлексия «я», рефлексирующего «я» и т. д. Этот принцип используется и в психотерапевтических техниках, таких, например, как «упражнение по деидентификации» в психосинтезе и некоторые приемы нейролингвистического программирования.
57
До этого момента, что отмечает Л.С. Выготский, слова, обозначающие вещи, воспринимаются ребенком как их атрибуты, качества, они растворены в общей массе стимульного материала, свидетельствующего эту вещь. Только к трем годам ребенок начинает оперировать словами как означающими, тогда же он постепенно перестает называть себя в третьем лице.
58
В числе этих стимулов – позитивный и негативный опыт, зафиксированный памятью, понятия, образованные не без помощи феноменов абстракции и обобщения, установки, мотивы, ожидания, ценности, смыслы и т. п.
59
Сущность всех указанных феноменов чрезвычайно близка, с той лишь разницей, что Ч. Шеррингтон говорит о множественности рецепторов с «широкой стороны воронки» и единственном действии – «с узкой»; Н.Е. Введенский в своем учении о парабиозе развивает идею конфликта «нескольких раздельных потоков возбуждения», протекающих в общем субстрате; А.А. Ухтомский описывает доминанту как победивший рефлекс, который тормозит прочие; К. Левин рассматривает действие как результирующий «вектор» поля сил; а Л.С. Выготский разъясняет, как волевая тенденция и аффект «сужаются» до «мысли» во внутренней речи и еще более искажаются при переходе ее в речь внешнюю.
60
Е.Ю. Артемьева определяет «слои субъективного опыта» как элементы структуры субъективного опыта, выделенные на основании специфики существования следов деятельностей (смыслов); а под «субъективной семантикой» понимает системы смыслов некоторого множества объектов.
61
Например, такой предмет, как «боль», может оказаться в контексте с причинившим боль человеком (обидчиком), с человеком, от которого ждут жалости (близкий), или с человеком, который призван эту боль уменьшить (врач). Однако значение обидчика может получить и близкий («не защитил»), значение жалеющего может быть «вменено» врачу и т. д. В какой контекст эта «боль» направится, всецело зависит от ситуации, последняя же определяется не чем иным, как существующими динамическими стереотипами и господствующими доминантами. Таким образом, в определенном смысле законно утверждение, что значения присваиваются предметам произвольно.
62
Слово предстает нам в образе, подобном «классу классов» у Б. Рассела.
63
В «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейн определяет это весьма точно: «В картине предметам соответствуют элементы картины. Элементы картины замещают в картине предметы. Суть картины в том, что ее элементы соединены друг с другом определенным образом» [2.13, 2.131, 2.14].
64
Этим обстоятельством объясняются большей частью безрезультатные попытки ряда исследователей (Н. Хомский, Д.А. Миллер, Е. Галантер, К. Прибрам и др.) создать теоретические концепты мышления в лоне психолингвистики и свести мыслительные операции к синтаксическим операциям.
65
Это хорошо видно на опыте, приведенном Л.С. Выготским, где в разговоре с ребенком заменяются названия «корова-собака». «Если у собаки рога есть, дает ли собака молоко?» – спрашивают у ребенка. – «Дает». – «Есть ли у коровы рога?» – «Есть». – «Корова – это же собака, а разве у собаки есть рога?» – «Конечно, раз собака – корова, раз так называется – корова, то и рога должны быть. Раз называется корова, значит, и рога должны быть. У такой собаки, которая называется корова, маленькие рога обязательно должны быть».
66
Другими словами, если нечто было названо «горшком», то самим фактом такого именования, с одной стороны, оно предназначено «печи», а с другой, не будет использоваться по другому возможному варианту, например в качестве собеседника. В этом смысле соответствующая пословица – хоть, может быть, и благое, но невыполнимое пожелание.
67
Эту особенность «картины» хорошо понимал Л. Витгенштейн. Так, в своем философско-семиотическом комментарии к трактату Л. Витгенштейна В. Руднев разъясняет: «Являясь изображением не только существующего факта, но и возможной ситуации, картина изображает не только существующее, но и воображаемое». Однако здесь следует отметить, что зачастую отличить существующее от воображаемого «картины» ее обладатель не способен.
