Роберт Грин - 33 стратегии войны
Большинство спортивных журналистов, освещавших в прессе предстоящую встречу, предрекали, что Клей даже не сможет уйти с ринга на своих ногах. Кое-кто высказывал опасения, что он может остаться инвалидом. «Думаю, трудно было бы уговорить Клея не драться сейчас с этим разъяренным монстром, — заявил боксер Роки Марчиано, — но я уверен, что после боя он станет вежливее разговаривать с Листоном». Некоторые опасения у экспертов вызывала свойственная Клею необычная манера ведения боя. Он не был типичным здоровяком-тяжеловесом, полагающимся на силу кулаков; во время боя он словно танцевал, приплясывал на месте с опущенными руками; удары он наносил рукой, а не бил всем корпусом; голова тоже была в постоянном движении, словно он не хотел подставлять под удар свою симпатичную физиономию. Он неохотно применял силовое давление, ему явно не нравился мордобой. Обычной для тяжеловесов мясорубке Клей предпочитал танец, он уворачивался, словно выступал в балете, а не в боксе. Он мелковат для своей весовой категории, ему недостает необходимых для боксера качеств, в первую очередь инстинкта убийцы — продолжала критиковать Клея пресса.
Во время взвешивания, проходившего наутро перед схваткой, все ожидали, что Клей примется за свое и начнет осыпать противника насмешками. Он превзошел всеобщие ожидания. Когда Листон сошел с весов, Клей вдруг закричал на него: «Эй, сосунок, это ты-то чемпион? Тебя обманули! Ты на чемпиона не тянешь… А я из тебя котлету сделаю!» Клей прыгал, кричал, при этом он трясся всем телом, голос его срывался, глаза вылезали из орбит. Он вел себя, как одержимый. Что это — он до такой степени боится предстоящего боя или и впрямь сошел с ума? Главное, что для Листона эта истерика стала последней соломинкой. Он сгорал от желания порвать Клея на куски и навсегда заткнуть рот этому типу.
Когда они стояли на ринге, ожидая гонга, Листон сверлил Клея глазами, словно хотел навести на него порчу, — точно так же он сверлил глазами и других своих соперников, заставляя их теряться. Но в отличие от других боксеров Клей не потупился, а уставился на Листона. Подпрыгивая на одном месте, он повторял негромко: «Ну, приятель, ты попался». Бой начался, и Листон, бросившись на Клея, как коршун на свою добычу, провел прямой удар слева — и промахнулся. Листон продолжил наступление, на лице у него застыла маска ярости, но Клей ловко уворачивался от ударов, успевая еще и дразнить соперника тем, что руки при этом держал опущенными. Казалось, он предугадывает каждое движение Листона. При этом он не отводил взгляда — даже после окончания раунда, когда каждый отошел в свой угол, он продолжал пристально смотреть на соперника.
Второй раунд прошел примерно так же, если не считать, что Листон выглядел уже не так воинственно, а казался скорее разочарованным. Клей задал очень высокий, непривычный для Листона, темп боя и продолжал вертеться, прыгать и уклоняться от ударов. Листон делал выпад за выпадом, намереваясь нанести удар ему в челюсть, но либо промахивался, либо сам получал ответный удар — молниеносный и настолько сильный, что боксер пошатывался. К концу третьего раунда на Листона внезапно посыпалась серия ударов, под глазом у него появилась глубокая рана.
Теперь Клей пошел в наступление, а Листон оборонялся, стараясь удержаться на ногах. В шестом раунде удары настигали его со всех сторон. Листон, весь израненный и в синяках, явно выдохся, на него было жалко смотреть. Когда раздался гонг к началу седьмого раунда, могучий Листон остался сидеть в своем углу и озирался — он отказывался продолжать схватку. Бой был окончен. Спортивный мир был потрясен, все терялись в догадках: что это было? Счастливая случайность? Или Листон накануне провел веселую ночку — может, поэтому он дрался, как во сне, вяло, постоянно промахивался, так что ни один его удар не попал в цель? Приходилось набраться терпения и ждать целых пятнадцать месяцев — матч-реванш должен был состояться в мае 1965 года, в Льюистоне, штат Мэн.
Листон, снедаемый жаждой мести, не щадил себя на тренировках, готовясь ко второму бою. В первом раунде он атаковал, но держался осторожно. Он преследовал Клея — точнее, Мухаммеда Али, так как за это время боксер принял ислам и сменил имя, — по всему рингу, стараясь дотянуться до него своими ударами. Наконец один такой удар, казалось, достиг цели. Листон мазнул Али по лицу, когда тот сделал шаг назад, но тут, движением настолько стремительным, что мало кто из зрителей его уловил, Али ответил мощным ударом справа и уложил Листона на ринг. Тот лежал довольно долго, затем, шатаясь, поднялся на ноги, но было поздно — прошло более десяти секунд, и рефери зафиксировал нокаут. В зале поднялся невероятный шум, многие зрители кричали о сговоре, подкупе, утверждая, что нокаута не было. Но Листон знал: все было честно. Может, удар был и не самым сильным, но застал его врасплох, так что он не успел сгруппироваться и подготовиться. Он будто обрушился с неба и сбил его с ног.
Листон продолжал выходить на ринг еще пять лет, но так никогда и не обрел прежней уверенности.
ТОЛКОВАНИЕ
С самого детства Мохаммед Али находил удовольствие в том, чтобы быть непохожим на других. Ему нравилось привлекать к себе внимание, но больше всего ему хотелось просто быть самим собой: независимым и необычным. Начав заниматься боксом — ему тогда было двенадцать лет, — он с первых же тренировок играл по-своему, не подчиняясь правилам. Обычно боксер в боевой стойке держит руки на уровне головы и верхней части корпуса — одновременно защищаясь и готовясь ударить. Али старался найти свою манеру, ему нравилось боксировать с опущенными руками, провоцируя соперника, побуждая его нанести удар, — он рано обнаружил, что двигается по рингу проворнее других спортсменов, это давало ему великолепное преимущество. Лучше всего он использовал свою скорость, когда, подманив соперника поближе, бил. Удар оказывался весьма чувствительным из-за того, что был нанесен быстро и с близкого расстояния. По мере того как Али рос и развивал свое мастерство, у него появилась еще одна уловка, из-за которой соперникам было еще труднее его достать. Он использовал свои ноги, полагаясь на них даже больше, чем на кулаки. Али не двигался по полю, как другие боксеры — переступая с ноги на ногу, а пружинисто подпрыгивал, приподнявшись на носки. Он перемещался по рингу грациозно, словно пританцовывая, он постоянно пребывал в движении, подчиняясь какому-то своему внутреннему ритму. Ударам соперников трудно было попасть в цель, ведь эта странная мишень постоянно меняла положение. Устав от бесплодных попыток нанести удар, соперник после нескольких промахов терялся, а чем больше росла его растерянность, тем труднее было добраться до Али. Боксер терял бдительность, открывался — и тут на него неожиданно обрушивался град сильных ударов. Стиль Мохаммеда Али шел вразрез со всеми общепринятыми канонами боксерского мастерства, но именно из-за этой нешаблонности его так трудно было побить.
Бросив вызов Листону, Али начал применять свои необычные тактические приемы задолго до выхода на ринг. Все его раздражающие нахальные выходки — не что иное, как форма грязной войны, — были рассчитаны на то, чтобы как следует разозлить чемпиона, лишить способности ясно соображать, вызвать чувство такой ярости, чтобы он потерял осторожность и бросился в ближний бой. Позднее стало ясно, что и дикая сцена, которую Али устроил во время взвешивания перед боем, была разыграна как по нотам. Весь этот спектакль, во время которого Али вел себя сродни одержимому, был призван озадачить Листона и вызвать у него подсознательный страх перед соперником. В первом раунде — как и впоследствии, во множестве других победных боев, — Али усыпил внимание чемпиона, боксируя в обороне, то есть демонстрируя поведение, обычное у спортсменов при встречах с противниками такого уровня, как Листон. Тот, теряя бдительность, подходил все ближе и ближе — и тут неуловимое движение, внезапный молниеносный удар вдвое более сильный оттого, что был нанесен с близкого расстояния. Удары Листона никак не могли достичь цели, опущенные кулаки Али сбивали чемпиона с толку, танцующие движения соперника мешали сосредоточиться, издевательские замечания бесили — в результате Листон совершал ошибку за ошибкой. Ну а Али воспользовался каждым его промахом.
Важно понять: в детстве и молодости нас всех учат подчиняться общепринятым правилам поведения, учат тому, как вести себя с окружающими. Мы впитываем в себя, казалось бы, неоспоримую истину: в обществе следует быть таким же, как все, чтобы не стать изгоем, чтобы не заплатить слишком высокую цену за место под солнцем. Но за рабское подражание тоже приходится платить — и намного дороже: утратой той силы, которую дает нам наша индивидуальность, неповторимость, умение все делать по-своему, в своей неподражаемой манере, уникальной, как отпечатки пальцев. Лишившись этой силы, мы ведем бой в точности, как все, становясь предсказуемыми, стандартными.
