Книга о любви - Джона Лерер
* * *
Я познакомился с Джорджем Вейллантом жарким летнем днем у него дома в городе Ориндж, штат Калифорния. Он и его нынешняя жена, тоже закончившая обучение в Гарварде по специальности “психиатрия”, живут в обшитом вагонкой доме с большими воротами. Дом стоит на тихой улице, обсаженной деревьями, которые остались еще с тех времен, когда там был частный парк, окруженный цитрусовыми рощами. После Великой депрессии парк поделили на участки и продали местным врачам, где они и построили себе дома.
Вейллант предложил расположиться на крыльце перед домом, чтобы наслаждаться ветерком и пением птиц. Но ветерок вскоре сменился полным штилем, и было слышно только ворон, пререкавшихся высоко в кронах деревьев. Через несколько минут наши рубашки были мокры от пота, а стаканы с водой почти опустели.
Вейллант очень бодр для своих восьмидесяти лет. Его седые волосы ничуть не поредели и лежат безупречно, видно, он много десятилетий укладывал их одинаково, вот они и привыкли. Он говорит медленно, с расстановкой, задумчиво умолкает посреди каждой фразы, даже отвечая на вопросы, которые ему наверняка задавали уже сотни раз. Порой он уклоняется от темы, сколь бы конкретен ни был вопрос, и срывается на длинные лекции о Фрейде или томографических исследованиях. При этом Вейллант прикрывает глаза и мягко проводит пальцами по векам, будто молится.
Вейллант – старший сын дочери банкира. Семья была состоятельная, но детство его пришлось на времена Великой депрессии. Его мать, с горечью признался он, “воспитывала детей по заветам Джона Уотсона”, и маленький Джордж отчаянно страдал от нехватки родительского тепла и участия. Когда ему было десять лет, отец отправился на задний двор их особняка в округе Честер, штат Пенсильвания, и застрелился из револьвера. Джордж был последним, кто видел его живым.
Самоубийство отца определило последующие юные годы Вейлланта. Мать немедленно увезла детей в Аризону. Они даже не остались на похороны. Спустя несколько лет Джорджа отправили в школу-интернат в Новой Англии. Дальше был Гарвард-колледж, где он изучал литературу. Джордж решил остаться в Кембридже и продолжил обучение в медицинской школе Гарварда. “Я смутно чувствовал, что хочу помогать людям. Наверное, поэтому я и стал врачом”, – сказал он в нашей беседе. Специализацией он выбрал психиатрию. Когда я спросил почему, он вытянул вперед трясущиеся руки: “Посмотрите, как они дрожат. Я бы никогда не смог управиться со скальпелем”.
Во время стажировки Вейллант заинтересовался пациентами, у которых диагностировали шизофрению, но симптомы исчезли и более не проявлялись. “Помните, считалось, что шизофрения неизлечима, – сказал он. – По мнению врачей, такие люди должны были слышать голоса до конца своих дней”. В стремлении выяснить причину таких изменений к лучшему, он стал тщательно изучать протяженные истории болезни своих пациентов, отмечая все случаи, когда симптомы усиливались или ослабевали из-за внешних обстоятельств, лечения и даже перемен в личной жизни. “Может показаться, мысль лежит на поверхности, но я был захвачен идеей о том, что для понимания состояния психики нужно прослеживать историю пациента годами. Нельзя просто взять срез текущего состояния и утверждать, будто вы что-то поняли. Понимание требует времени”.
Именно тогда Вейллант и подключился к работе в рамках исследования Гранта. Сама протяженность исследования вызывала у него большие надежды. “Получить возможность изучать прошлое испытуемых за много десятилетий, все равно что заглянуть в телескоп Паломарской обсерватории”, – сказал он в 2009 году в интервью Джошуа Вольфу Шенку для журнала Atlantic. Но в то же время испытуемые его разочаровали, по крайней мере в начале работы. “Я не понимал, какой смысл изучать здоровых людей, – сказал он. – Мне казалось, что норма не представляет интереса”. Однако, просмотрев истории испытуемых, Вейллант понял, что, несмотря на принадлежность к высшему классу, жизни этих людей полны тревог, страхов и болезней. В этом у него было с ними много общего. Их отобрали для исследования за то, что они выглядели здоровыми и счастливыми – самыми благополучными молодыми людьми самой благополучной страны в мире. Но вскоре Вейллант понял, что никто из них не был в жизни безоблачно счастлив. “Читать их истории было все равно, что читать Толстого или пьесы Юджина О’Нила[137], – объяснял он мне. – Что ни жизнь, то драма. Я не мог оторваться от этого занятия”.
Вейллант не случайно обратился к литературе, чтобы описать свои впечатления. Исследование Гранта изначально ставило перед собой цель поверить пестроту жизни алгеброй строгих измерений, найти биологические факторы, которые определяют, будет ли человек здоров, богат и счастлив. Но никаких формул для предсказания будущего благополучия вывести не удалось, и Вейллант понял, что пора менять подход. “Человек не сводится к дырочкам в перфокарте для IBM”, – заметил он, подразумевая способ хранения данных, использовавшийся на заре исследования Гранта. Вместо того чтобы пытаться втиснуть испытуемых в рамки строгих формул, измеряя их черепа, мошонки и давление, Вейллант рассматривал их как сложных литературных персонажей. Ему было интересно услышать их истории, поэтому его интервью с испытуемыми начинались с длинного списка открытых вопросов. Он расспрашивал их о женах и любовницах, о детях и коктейлях, о любимых развлечениях и о том, как они справляются с горем и отчаянием.
Эти интервью перевернули всю работу в рамках исследования Гранта. Если раньше обследования представляли собой рутинные замеры физических параметров – ведь предполагалось, что судьбу человека определяет его тело, – то Вейллант превратил их в психотерапевтические сеансы. Испытуемые почти всегда отвечали откровенно, радуясь возможности излить душу и одновременно внести свой вклад в науку. Ответы подтвердили предположения Вейлланта: испытуемые средних лет признавались, что ни деньги, ни успех не сделали их счастливыми, не помогли им обрести смысл жизни. В одном из ранних пространных описаний своей работы по программе Гранта Вейллант с одобрением цитирует выводы из другого многолетнего исследования. “В ходе оценки не было выявлено ни одного человека, чья жизнь была бы совершенно безоблачна, – писал он. – Даже тем, кому повезло больше других, приходилось в жизни преодолевать трудности и отчаяние”[138].
Печальная истина – всем приходится бороться и страдать – подвела Вейлланта к его первому открытию: психическое здоровье человека зависит от того,
