Сергей Пролеев - Энциклопедия пороков
Из изложенного ясно, что чревоугодники — вовсе не те, кто бездумно набивают себе брюхо. Среди тех, кто никак не может быть обвинен в чревоугодии, встречаются и такие, кто ест сверх меры, и те, что недоедают. Как тех, так и других объединяет равнодушное, пренебрежительное, невнимательное отношение к собственному телу и задаче установления гармонии между ним и средой. Они не понимают, что в трапезе заключен один из высоких смыслов человеческой жизни, и что обеденный стол способен обогатить личность не меньше, чем самый прекрасный концерт, пейзаж или незаурядный поступок. И так же, как не приученные к музыкальной гармонии уши слышат в изысканных мелодиях лишь шум, так и за разнообразнейшим столом лишенному дара чревоугодия дана лишь одна скудная возможность — насытиться. Одна слепая мысль — "наедайся!" — придет в голову такому человеку. Но сколь бедно, сколь ничтожно это стремление по сравнению с теми возможностями, которые таит наше чрево!
Сентиментальность
Нет столь черствого человека, который бы хоть чем-то не бывал тронут. Но, в то же время, мы не можем все принимать близко к сердцу, да и немногое того заслуживает. Лишь сентиментальный иного мнения. Душа его трепещет, когда остальные равнодушны; глаза полны слез, когда у других сухи. Нельзя не порадоваться столь редкой чуткости. Но вот незадача: во всем этом больше демонстраций, чем искренних переживаний.
Сентиментальными порывами стремятся умилостивить мир — чтобы он стал мягок и уступчив. Но кто действительно кроток и мягок, тому незачем взывать к миру, требуя от него той же мягкости и податливости.
Сентиментальный невольно ищет зрителя, демонстрируя себя в трогательных качествах. Этим он выдает в себе искусного обольстителя. Все для сентиментальной души принимает ласкательно-уменьшительный вид; своей растроганностью она ко всему снисходит. И этим, может быть невольно, унижает.
Сентиментальность кем-то справедливо названа обратной стороной злорадства, которое, кстати сказать, также выполняет свою полезную миссию. Поскольку без зла нельзя определить, в чем состоит благо, постольку радующийся злу предвещает грядущее добро. И потому следует приветствовать проявления злорадства так же, как мы радуемся птичьим трелям, возвещающим весну.
В отличие от злорадного, сентиментальный человек умиляется. Он умиляется всему, что не доставляет ему забот, и что поэтому особенно сильно трогает его чувствительное сердце. Вообще сентиментальность — это постоянная готовность взволноваться и умилиться. Так, сентиментальный человек способен растрогаться самыми глупыми вещами. Это чрезвычайно полезная для общества черта душевного склада. Без сентиментальности не возникла бы благотворительность — ни личная, ни государственная, и тогда тысячи бедствий обрушились бы на низшие социальные слои. Не будь сентиментальных людей, кто бы всем сердцем откликнулся на мероприятия правительства, кто бы млел от лицезрения знаменитостей, на чьих бы глазах выступали слезы счастья от воспоминаний об историческом прошлом? Поистине, все остальные чувства — лишь иссушенная пустыня по сравнению с сентиментальностью, благотворно смягчающей климат общественной жизни.
Цинизм
С мрачным предчувствием приступаю я к оправданию этого порока. Кажется мне, что негодующие читатели именно в цинизме обвинят меня всего скорее. И если мое предчувствие верно, получится тогда, что, оправдывая циника, я выгораживаю себя. А это совершенно против моих правил, и я подумал даже, не оставить ли мне циничность не освещенной, как будто и не существующей, тем самым давая будущим критикам право наклеить на меня этот ярлык.
Да, так думал я, и совсем уже было склонился к этой мысли, но затем устыдился собственного малодушия и сказал себе: "Даже если бы я был прав, что ж из этого? Ведь циничность черта столь широко распространенная, что не найдя ее благих сторон, я невольно огорчу всех тех многих, кому она присуща. Разве это гражданственно?" И вот я решаюсь. Начнем.
Циничный человек — это нравственный инвалид, жестоко пострадавший в жизненных бурях. Только люди, склонные к благородству и великодушию, только те, кто привыкли наивно и простодушно принимать окружающую действительность, лишь бескорыстные и нежные натуры способны превратиться в подлинно глубоких и последовательных циников.
Часто цинизм путают с пошлостью, и хотя известное родство во внешних выражениях между ними есть, однако не менее глубоко и различие. Пошлость закономерно присуща чрезвычайно самодовольному, уверенному в себе, гарантированному существованию. Цинизм же всегда характеризует жизнь, лишенную основы. Он сам, во многом, есть не что иное, как тоска за этой основой и протяжный вой от ее отсутствия.
Потому-то и сказано, что подлинным циником может стать лишь человек, глубоко и Полнокровно принимавший жизнь, возлагавший на нее светлые надежды, и тем самым глубоко укорененный в ней. Крах этого счастливого приятия бытия и есть утрата жизненной основы, ведущая к цинизму — этой вечной и безысходной тоске за утраченным. Лишь зная, что ты утратил, лишь мучимый проклятыми, отвергнутыми, но бессознательно живущими воспоминаниями, человек ощущает всю остроту страдания, его душевная боль достигает предела, а значит до крайней степени своей беспощадности доходит цинизм.
Если бы государство лучше разбиралось в душах своих подданных, оно устроило бы пансионаты для циников, где за ними ухаживали бы так же, как за инвалидами, потерпевшими в боях за отечество. Ведь не что иное, как подлость окружающей жизни сломила эти изначально чистые и склонные к благу натуры. Да, может быть, они оказались недостаточно сильны и упорны, однако кто смеет упрекнуть их за это?
Движимый порывом милосердия, предлагаю открыть фонд вспомоществования циникам; эта мера будет достойным начинанием общественной благотворительности. В качестве ее девиза предлагаю слова: "Не вы оказались столь слабы, а жизнь была слишком немилосердна". Поддерживайте мой призыв! И, как теперь стало модно завершать обращения к общественности, вносите деньги на счет 12345 в Потеряйбанке.
Сластолюбие
Сластолюбие — слово, несравненно беднее того смысла, который призвано выразить. Слова живут самостоятельной жизнью. В них есть своя плотность и свой цвет. Иногда звучание слова оказывается богаче содержанием, нежели его смысл. Тогда оно само выходит на первый план, оставляя значение глубоко в тени. Тогда речь употребляет музыкальность слова, а не вкладываемое в него точное значение. И лучше бы такие слова называть нотами, или мелодиями.
Сластолюбие, к сожалению, не из их числа. Это слово лжет. Оно скорее вызывает ассоциацию сластей, чем напоминает о сладострастных наслаждениях жизни. Но, может быть, в этом несоответствии сказывается умное коварство слова, его нежелание выдавать свою тайну и превращать в публичное и всем доступное наиболее интимную и глубокую часть жизни? Кто знает…
Человеческий язык вообще несправедлив к любовным наслаждениям. Словно нарочно, выражающие эту страсть слова двусмысленны и не заявляют своего значения прямо. Они как будто скрываются в тени, оставаясь в ней смутными, трудно угадываемыми силуэтами. Протяни к ним руку, попытайся нетерпеливо стиснуть в кулак — и словно тень Эвридики растают легкие видения, отлетая с печальным криком в непроглядный мрак.
Природа сделала величайший дар людям, разделив человеческое существо на два пола. В вожделении, ухаживании, любовной ласке и соитии кроется величайшее наслаждение на свете. Уже этого одного достаточно, чтобы понять и разделить страсть тех, кто стремится к этому наслаждению. Однако наслаждение — при всей глубине и упоительности этого чувства — слишком простое слово, чтобы выразить всю ту наполненность жизни, которую приобретает сладострастный человек. Соединение мужского и женского начал — это и бесценный стимул существования, это поддержка в скорби и унынии, это источник творческих сил, это глубочайшая радость бытия и может быть лучший способ его познания. Все, что есть в жизни красочного, увлекательного, трагического; все, что в ней дышит, манит, очаровывает, грозит; все, что полно истомы, загадки, неги и торжества — все это (загадки, прелести и силы жизни) оживают и предстают в самом прекрасном и глубоком своем виде в моменты близости мужчины и женщины. Кто отвернется от этого богатства, кто осудит эту высшую породненность со всем сущим? Какой невежа воспротивится священному призыву жизни, порождающей жизнь!
Впрочем, нет другого человеческого чувства, которое вызывало бы большие споры, разногласия и непримиримость мнений. Деспотичные, тупые, склонные к самодурству натуры с особой яростью ощущают в себе проснувшееся вожделение. Привыкшие над всеми властвовать, всему предписывать свою мерку, они ненавидят силу, которая сама овладевает ими и властно увлекает их за собой.
